— Если позволите… Я знаю, что в театральной среде есть множество личностей, не живущих по диктуемым им традиционным обществом нормам. Так почему вас заботит то, что в театре узнают, что вы…

Уолтер и Тимоти так пристально на меня смотрели, что я запнулся и неловко пробормотал:

— Ну, что вы…

— Что меня можно обвинить в грехе Оскара Уайльда? И что мне нравится мужчина африканского происхождения?

Тимоти вдруг вызывающе посмотрел мне в глаза.

— Возможно, моим коллегам будет и всё равно. Но я работаю на мистера Фромана, а если он узнает о моих отношениях с Уолтером, то погубит мою карьеру в мгновение ока.

— Я слышал, что его менеджеры следят за личной жизнью своих ведущих актрис, — произнёс я, вспомнив фразу Алистера, сказанную прошлым вечером. — Но зачем мешать вам? Вы же не…

— Не прима? Не ведущий актёр? Да, это так. Пока. Но Фромана всё равно это волнует. Если вы связаны с его представлениями и его театром, то должны следовать определённым правилам в личной и профессиональной сферах жизни. И ещё, — горько добавил он, — я не раз становился свидетелем того, как он заносил актёров, не выполнивших его требования, в чёрный список. И они больше никогда не могли найти себе работу. Ни у него. Ни у Хаммерстайна. Ни у братьев Шуберт.

— Но я представить не могу, откуда ваш источник знает о нас. Мы с Тимом всегда были осмотрительны, — добавил Уолтер. — А наши друзья из этого квартала никогда бы нас не предали. Многие из нас сталкивались в своей жизни с подобным давлением. Сам я официант в клубе «Ойстер». И мне плевать, если о нас с Тимом узнает мой начальник, хотя я и уверен, что последствия не заставят себя ждать. Как видите…

Он поднялся с дивана и извинился, что вынужден собираться на работу, иначе опоздает.

По крайней мере, его работа объясняла финансовое положение этой пары. В клубе, подобном «Ойстеру», Уолтер явно неплохо зарабатывал. С учётом чаевых, я мог бы смело заявить, что за год у него выходило около тысячи долларов. Это составляло поразительный контраст с большинством из его соседей по дому: они, по большей части, работали поденщиками и зарабатывали от трёхсот до четырёхсот долларов в год за изнурительный физический труд.

— А другой адрес… — я замолчал, зная, что Тимоти меня поймёт.

— Если кто-то начнёт меня искать, мои друзья просто ответят, что меня нет дома.

Тим упрямо сжал челюсти.

— Я плачу за те комнаты. И иногда я там остаюсь, если после поздно закончившегося спектакля у меня на утро стоит ранняя репетиция.

— Давайте пока оставим этот вопрос. Я хочу кое-что ещё узнать об Анни, — произнёс я. — Было ли в её жизни нечто, что Фроман бы не одобрил? То, что она пыталась утаить?

— Не знаю, — ответил Тим. — Но вам стоит поговорить с её соседями. Сложно хранить секреты от людей, с которыми столько времени проводишь бок о бок.

Именно этим в данный момент и занимались Алистер с Изабеллой.

— Анни знала о вашей тайне? — спросил я, в конце концов.

— Думаю, нет.

Но выражение тревоги на его лице говорило мне о том, что он не уверен в этом. Мог ли страх из-за разоблачения его секретов послужить мотивом для убийства?

Мы продолжили разговаривать ещё пару минут, и я предупредил Тима:

— Если для вас настолько важно сохранить в тайне вашу жизнь здесь, то лучше будет перебраться в ту квартиру в центре города, пока мы не раскроем дело.

Если честно, я сказал так не только из-за беспокойства о секретах По. Я бы предпочёл, чтобы он оставался среди своих коллег-актёров, где я бы всегда мог контролировать его местонахождение.

— Думаю, вы правы, — произнёс голос сбоку.

В комнату вошёл Уолтер, переодетый в форму официантов лучших ресторанов Нью-Йорка — чёрный пиджак и брюки в сочетании с белоснежной рубашкой и галстуком-бабочкой.

— Это ненадолго, Тим. Тебе рискованно пока оставаться здесь.

Я вышел из квартиры вслед за Уолтером.

— Вы ведь, вероятно, будете ещё тревожить Тима? — с беспокойством Уолтер. — На нём и так это уже тяжело сказалось.

Я мог ответить ему только правду.

А правда была в том, что я и сам не знал.

Но в одном я был уверен: если я сообщу обо всём Малвани — а я даже не представлял, как мне от него это утаить — то он моментально посчитает Тимоти По главным подозреваемым.

«И небезосновательно», — подумал я.

А может, во мне говорит не логика, а неоправданное предубеждение?

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Ресторан «Мама», 34-ая улица.

— В свете того, что мы выяснили вчера, я не верю, что Тимоти По — подозреваемый. Но то, что вы о нём рассказали, вызывает определённые опасения. Возможно, стоит ещё раз пересмотреть все факты.

Алистер стал непривычно задумчив после того, как я рассказал ему и Изабелле о своём посещении квартала, где жил По.

Мы обедали в ресторане «Мама» — «экспериментальном» заведении, которое вообще мало походило на ресторан.

Мы сидели в гостиной Луизы Леоне в её квартире на 34-ой улице и наслаждались блюдами за пятьдесят центов вместе с десятком других клиентов. Еда была исключительной, а декор — простым, но ярким: красные клетчатые скатерти на пяти столиках и ярко-алые шторы, отделяющие зал ресторана от кухни.

— Потому что твой анализ оказался ошибочным? — поддразнила его Изабелла. — Или потому что личная жизнь Тимоти По настолько важна?

В глазах Алистера промелькнуло недовольство, и он покачал головой.

— Криминологический анализ может быть удачным лишь в том случае, если мы хорошо понимаем его предмет. В данном случае объект анализа — Тимоти, а он нам серьёзно соврал.

— Боюсь, вынужден согласиться, — кивнул я. — Если он утаил ту информацию, то только представьте, что ещё он мог нам не рассказать.

Я сделал глоток кьянти — именно его Мама очень рекомендовала попробовать и заказала из винного магазинчика своего мужа.

Я хотел налить и второй бокал, но передумал. На часах было только пять вечера, и хоть мы и сели рано ужинать, ночь у меня обещала быть длинной.

Изабелла решила отведать закуску из печеных моллюсков с огромного блюда, которое только что принесли к нашему столу.

— Вы оба просто смешны, — пробормотал он между двумя укусами. — Итак, Тимоти По солгал. И он определённо не первый, кто так поступил, особенно если учесть, что последствия признания могли стоить ему карьеры. Это не делает из него убийцу.

Я предпочёл бы избегать разговоров о подобных вещах в присутствии Изабеллы, но она, как и всегда, воспротивилась, когда я собрался поговорить с Алистером наедине, напомнив мне, что я пообещал полностью держать её в курсе дела в обмен на её помощь.

— К тому же, — добавила она, — вы же не думаете, что я не читаю газеты? Да, знаю, многие уверены, что это неподобающее занятие для юной леди, и разговоры о судах за непристойное поведение — не лучшая тема для разговора дам за ланчем. С другой стороны, большинство тем, которые мы обсуждаем с Алистером, не подходят для светской беседы.

И она была права.

Я до сих пор полностью не понимал, что заставляет её проводить день за днём, помогая своему свёкру в криминологических исследованиях.

Ради её собственной безопасности, Алистер не допускал Изабеллу к допросам преступников и извращенцев. Но он целиком привлекал её ко всем аспектам своих исследований. Это был её собственный выбор, сделанный вскоре после неожиданной смерти мужа.

Я знал, что её работа с Алистером связана со скорбью по Тедди. Но ещё я осознавал, что дело не только в этом. Она была искренне заинтересована в преступниках и их преступлениях, ведь смерть Тедди так никто полностью объяснить и не смог.

Я не мог расспрашивать её об этом.

Вместо этого я поинтересовался тем, что беспокоило меня гораздо меньше.

— Почему вы так стойко защищаете Тимоти По? Вы ведь даже ни разу не встречались.

Она выпрямилась.

— А хотелось бы. В данном случае, полагаю, я бы лучше смогла разобраться в его личности, чем любой из вас.