Но она, как и всегда, не обратила даже внимания на мои слова о её личной безопасности.

— Значит, вы хотите, чтобы я поговорила с актрисами в театре «Гаррик»?

Она спокойно и серьёзно подошла к моей просьбе.

— Да. Сегодня днём, если у вас получится.

Она повернулась ко мне лицом.

— Хорошо, но у меня одно условие. Я хочу полностью участвовать в деле. А значит, сегодня утром я должна сопровождать вас на вскрытии.

— Откуда вы…?

Но я не закончил вопрос.

Наверно, ей сегодня утром рассказал Алистер. Он знал, что она отправилась в Центральный парк, ведь именно он сказал мне, где искать Изабеллу.

— Я хочу полностью участвовать в деле, Саймон, — её голос оставался уверенным и спокойным. — Если вам нужна моя помощь, не стоит отодвигать меня на второй план.

— Ладно, — кивнул я, — но лишь до тех пор, пока это не станет опасным.

Я смотрел на неё с беспокойством.

— Мы выслеживаем убийцу, охотящегося на молодых девушек.

— Актрис, — напомнила она.

— Не обязательно. Лишь из-за того, что две первые жертвы были актрисами, мы не можем с уверенностью утверждать, что…

Я не смог продолжать. К счастью, мне и не пришлось.

— Я понимаю, — произнесла она. — Вы боитесь, что есть и другие жертвы, не вписывающиеся в схему.

— Либо эта схема более обширна и включает гораздо больше признаков, чем мы пока можем предположить. И это меня беспокоит больше всего.

Изабелла подозвала Обана, мы развернулись и направились обратно к выходу из парка и к зданию «Дакоты».

— Тогда нам точно стоит отправиться на вскрытие и начать разбираться в этом деле. На понимание сложных вещей всегда требуется время, — ободряюще улыбнулась Изабелла.

Но мне не обязательно было понимать убийцу. По крайней мере, целиком и полностью.

Я просто должен его остановить.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Городской офис коронера.

Его называли «мертвецкой». И его хранителем и защитником был Макс Уилкокс, врач — судебно-медицинский эксперт. Он защищал это место и тех, кто к нему попадал, от политического и иного вмешательства.

Макс был всегда верен двум вещам: во-первых, науке и истине, которую она открывает, и, во-вторых, несчастным душам, которые оказались на его столе.

Лысый, подтянутый, с мягкой и лаконичной манерой общения, Макс легко лавировал между столами.

На каждом столе имелись желобки, по которым всевозможные жидкости из мёртвого тела стекали прямо в канализацию, отверстия которой были разбросаны стратегически по всему помещению.

Три стола были забиты оборудованием: флаконами, губками, баночками и даже весами.

И не возникало никаких сомнений, что лежит у дальней стены на столе, прикрытое белой простынёй.

Тело Анни Жермен.

Эту часть своей работы я любил меньше всего. С моим отвращением к крови и легко подкатывающей тошнотой я пытался заранее подготовиться к этой поездке. Мне обычно удавалось подавить реакцию своего организма, отключившись от эмоций и сосредоточившись лишь на строгом анализе фактов. Но, даже несмотря на это, я побледнел от одного только запаха в помещении — смеси чистящих средств, антисептиков и биологических жидкостей трупа. На глаза навернулись слёзы, а дыхание стало резким и прерывистым.

Уилкокс как раз покончил с аутопсией и был готов поведать нам свои выводы.

Он практически не обратил внимания на нас с Алистером, но когда в помещение вошла Изабелла, Макс поднял голову и пристально на неё посмотрел.

— Вы не переоделись, — неодобрительно произнёс он, наконец.

Прежде чем войти в прозекторскую, помощник Уилкокса отвёл нас в специальную комнатку, где мы должны были переодеться. Мы с Алистером покорно натянули белые штаны, шапки и халаты, которые принято надевать при входе в прозекторскую.

Изабелла тоже надела белый халат поверх платья, но штаны бы ей не подошли, даже если бы она сняла свою юбку и решилась их надеть. А шапка, которую ей предложили надеть, не смогла бы налезть на её пышные, убранные назад волосы.

Изабелла спокойно посмотрела на доктора Уилкокса.

— Я не переоделась, потому что у вас нет подходящей одежды для дам.

Уилкокс на секунду задумался.

Большое количество женщин посещали медицинские школы и работали в сфере медицины. Но это не значило, что люди вроде Макса Уилкокса одобряли их и готовы были терпеть. Даже в качестве простых наблюдателей.

Он окинул Изабеллу оценивающим взглядом.

— Впечатлительным и робким здесь не место, — мрачно предупредил он.

— Ясно.

Изабелла решительно сжала губы.

— Не подходите слишком близко к моему столу или образцам материала. Я должен защитить их от попадания инородных частиц извне.

Его голос по-прежнему оставался неприветливым, но мне показалось, что он сдерживает улыбку.

— А вот вы, — кивнул он мне с Алистером, — подойдите ближе. Я должен вам кое-что показать.

Мы повиновались с явной неохотой, оставив Изабеллу в дальней части комнаты рядом с застекленным шкафом, который занимали различные стальные принадлежности и инструменты.

— Вы увидитесь с Малвани после того, как мы здесь закончим? — спросил меня Макс.

Я кивнул и добавил:

— Либо я ему позвоню.

— Хммм…, - доктор Уилкокс откашлялся. — Что ж, можете ему передать, что он был прав. Вопреки первичному наружному осмотру я могу сказать, что эта леди действительно была убита. Аутопсия не оставляет места для сомнений.

Он отбросил в сторону край простыни и оголил лицо и верхнюю часть тела Анни Жермен. Точнее того, во что оно превратилось после разрезов скальпелем.

У меня к горлу подкатила тошнота, когда я взглянул на Y-образный разрез, начинающийся от наружного края ключиц и продолжающийся вниз по грудной клетке.

Я понимал, что ему нужен был доступ к внутренним органам.

Алистер резко втянул в себя воздух, но Макс, как профессионал, проигнорировал нашу реакцию и продолжил рассказывать.

— Когда я обследовал тело этой девушки с помощью новейшего оборудования, которого у меня не было с собой в театре, я тотчас отметил точечные кровоизлияния. Вы и сами их увидите, если внимательно посмотрите на конъюнктиву.

Он взял специальный инструмент в форме крючка и вывернул веко, как и вчера в театре.

— Крошечные красные точки могут означать асфиксию.

— Значит, это может послужить доказательством удушения? — спросил Алистер.

— Нет, само по себе это не может ни доказать, ни опровергнуть странгуляцию. — Макс закрыл веко и отложил в сторону инструмент. — Но в сочетании с другими признаками — определённо.

Он подошёл к столу рядом с нами и вернулся с тремя баночками, содержащими высушенные образцы кожи и срезанной мышечной ткани.

— Проблема, с которой мы все столкнулись, это полное отсутствие внешних признаков повреждений. И было очень важно подождать до сегодняшнего утра и только потом начать вскрытие. Видите ли, для проявления внутренних повреждений часто необходимо время. Когда я сделал Y-образный разрез и получил доступ к её лёгким, я сразу отметил, что они коллабированы. В них не было воздуха. Тогда я решил продолжить разрез выше, через её шею.

Он вытянул перед нами крупную банку с каким-то органом и вытащил стальной пинцет.

Он аккуратно вытащил из банки препарат, и мы снова ощутили тошнотворную волну запаха формальдегида — консерванта, предназначенного для предотвращения сморщивания и деформации тканей.

Но, несмотря на запах, мы с Алистером наклонились ближе.

— Это её гортань вместе с подъязычной костью, — сказал нам Макс. — И пока в едином комплексе с языком.

Он повернул орган другой стороной, чтобы мы могли его осмотреть.

Я с трудом сглотнул и покосился на Изабеллу.

Она с интересом подалась вперёд и явно справлялась с жутким зрелищем лучше, чем я.

— Не было никаких признаков перелома хрящей гортани. Но посмотрите на эти явные признаки кровоизлияний в глубже расположенные ткани.