19 июля 1944 года, Берлин, здание рейхсканцелярии на Вильгельмштрассе

К зданию рейхсканцелярии ребят доставили под конвоем. Рассказанная ими история о том, что они намерены просить политического убежища в рейхе, звучала неубедительно, и потому долгое время их вообще не желали слушать. Когда Аня объяснила, что от встречи с Гитлером зависит жизнь фюрера, стали относиться к их просьбе учтивее, но до конца все равно не доверяли. Правда, Гитлеру, конечно, обо всем доложили, и согласие на аудиенцию было получено.

Около полудня невысокий, сухощавый человек в полувоенном кителе со свастикой, штатских брюках и глубоко натянутой на глаза фуражкой показался в приемной. Руки он держал за спиной, шагал быстрыми, но мелкими шажками, а приблизившись, снял головной убор и продемонстрировал своим гостям свой облик. Короткие усики над верхней губой, зачесанные набок волосы и быстрый бегающий взгляд черных глаз. Перед ними стоял Адольф Гитлер.

Аня сделала шаг ему навстречу и заговорила по– немецки:

– С самого начала войны мы, все трое, оказались в немецком плену. Мы русские. В мае 44– го в концлагере в Тюрингии нам представилась возможность бежать на предоставленной в наше распоряжение броне танка «Т– 34»…

– Как же, слышал, – исподволь улыбнулся Гитлер. – Слышал и восхищен вашим подвигом. Конечно, по закону следовало бы вас расстрелять, но тот факт, что вы явились сюда с повинной, покинув территорию СССР добровольно, существенно меняет дело…

– Нет. Дело меняет кое– что другое.

– Что же?

– В заключении я лично разговаривала со сталинским министром госбезопасности Абакумовым. При мне он беседовал по телефону со Сталиным и сообщил ему, что в ближайшие дни на вас готовится покушение. Оно будет осуществлено в месте под названием «Вольфсшанце» при посредничестве ранее завербованных советским командованием ваших офицеров по фамилии Бек, Штауффенберг, Канарис и посла Шуленбурга…²

Гитлер побелел.

– Вы можете доказать свои слова?

– Нет. Вы можете поверить нам на слово или рискнуть жизнью. Если наши слова оправдаются, вы отпустите нас и предоставите нам германские паспорта и все льготы жителей рейха. Если нет, можете нас расстрелять…

Гитлер повернулся в сторону стоящего здесь же своего адъютанта Фегелейна.

– Чей доклад я должен буду выслушать завтра в «Вольфсшанце»?

– Полковника Штауффенберга… – оторопело отвечал секретарь.

– Который является учеником..?

– Людвига Бека…

– Кто организовывает военный совет?

– Адмирал Канарис.

…Им было велено ожидать паспортов в какой– то небольшой гостинице недалеко от рейхсканцелярии. Они шли туда из главного здания рейха уже без конвоя и смеялись как сумасшедшие, привлекая к себе внимание прохожих гражданских лиц и солдат. Как им всем было объяснить, что ребята наконец– таки, после трех лет непрерывных скитаний, лишений и издевательств, обрели настоящую родину и настоящую свободу?! С этими словами в сознании каждого человека связаны только положительные ассоциации. И ребятам сейчас так хочется верить, что эта свобода никогда не кончится, а эта родина никогда не предаст! Так хочется верить во все хорошее! Поверим же и мы вместе с ними…

Лето 1978 года, Москва

Председатель КГБ СССР Юрий Владимирович Андропов приехал домой поздно и уставший. Было много дел. Министр обороны Устинов представил на обсуждение Политбюро ЦК свой планы войны с Афганистаном – а точнее, с поставленным там НАТО– вцами проамериканским правительством, – который не устраивал председателя КГБ своей теоретической близостью с гитлеровским «блиц– кригом».

– Один уже пытался так страну захватить, где он сейчас? – справедливо вопрошал Андропов и тут же конструктивно предлагал свою теорию: война должна быть основательной и кровопролитной со стороны противника. Надо оставлять за собой выжженные степи, как говорил Владимир Ильич, только так можно избежать возрождения заклятого врага.

Но другой Ильич его не слушал. Андропов злился и ехал домой в растрепанных чувствах. На входе дома встретил его вахтер – бывший ветеран партизанского движения Николай Иванович Дударев. Горластый старик часто веселил именитого жильца дома партии и правительства, и сегодня он решил перекинуться с ним парой слов, чтобы немного загладить дурное впечатление от прошедшего заседания.

– Как дела, Иваныч?

– Спасибо, Юрий Владимирыч. Вот газету читаю.

– Что пишут?

– А вот по вашей части… Где– то там в Аргентине поймали нациста бывшего, осудили и шлепнули значит. Эйхман какой– то…

– Ну что ж, отличная работа израильской госбезопасности «Моссад». А только причем тут я? Мне таких успехов не видать…

– Да бросьте. Все в ваших руках.

– Ну– ка, растолкуй?

– Уж не знаю, как их там в Аргентинах ловят и все такое, – вздохнул Дударев. – А только и тут их расселось, дай Боже.

– Да ну, брось. Откуда здесь, в стране, победившей фашизм, возьмутся вдруг фашистские прихвостни?

– А я тут, Юрий Владимирыч, давеча земляка встретил. Служили вместе на Брянщине, в партизанах. Так вот он рассказывал, что была там у них одна палачиха немецкая, Тонька Никитина, ее еще «Тонька– Пулеметчица» звали.

– Почему так?

– Очень уж любила людей из «Максима» стрелять. Да пачками человек по 30. Выстроят их немцы перед ямой, а она по ним: тратататататататататата, – как безумный задергался старик, сжимая в руках невидимую гашетку пулемета. – Перед войной в НКВД служила, а потом осталась в Локоте, на оккупированной территории. Добровольно, значит, от эвакуации отказалась. Я– то примерно ее лицо помню, но вот, что она там палачихой стала – этого не знал. А поди ж ты. Тратататтатататата, – снова забился в пляске святого Витта юродивый.

– Это как же ее после НКВД угораздило? – оборвал его в его исступленном представлении председатель КГБ.

– А чем оно лучше СС– то было? НКВД– то? – парировал Дударев. Андропов посмотрел на него с осуждением, подумав: «Ляпнул бы ты такое лет 30 назад, остались бы от тебя рожки да ножки», произнес многозначительно:

– Да, верно.

– И никто ее поймать столько лет не может!

– Погоди– ка, – вдруг задумался Андропов. – А ты откуда знаешь, что она здесь живет?

– Слухами земля полнится, – пряча глаза, заверещал старик. – Думаю так… Куда бы она делась? Любовник ее, бывший комендант Локотского самоуправления Каминский, погиб. Убили его. Линию фронта, то есть, не перешел. А без него нужна она им была? Они тогда отступали, только пятки сверкали. Бросили, а они и затихарилась.

– Что ж, поищем, – задумался председатель КГБ. – А послушай, если мы ее, предположим, найдем, сможешь опознать? Все– таки, судя по твоему живому рассказу, ты от нее еле ноги унес? Значит, должен запомнить своего палача. Говорят, у прошедших войну эти воспоминания до смерти перед лицом стоят. А, что скажешь? Сможешь опознать?

Дударев замялся.

– Я– то вряд ли, много лет прошло. Но вот кое– кому она точно в лицо запомнилась…

Старик вспомнил события одного августовского дня 1941 года, когда вместе с командой Брянского УНКВД во главе со своим старым товарищем Александром Сабуровым – с которым на прошлой неделе обсуждал эту тему и от которого и узнал о том, что фашистка прячется где– то в Союзе, – и той самой Антониной Макаровой выехал на задание, данное начальником управления. Шли тяжелые дни эвакуации. Враг подступал все ближе…

Лето 1941 года, Брянск

Перед самой войной в Брянске жила и училась на вечерних курсах правоведения выпускница Локотской средней школы Тоня Никитина. Училась хорошо, почти отлично. Всегда зубрила и мыслей не допускала о праздном образе жизни. Вместе с ней учился парень по имени Саша Сабуров, который настойчиво подбивал клинья к Антонине и на первых порах ей нравился. Только сильно переживала она от того, что не сходились никак их натуры.