Леон с тихим рычанием уткнулся носом в её колени, поднял руки выше, ведя ими по её ногам, сминая рубашку так, что затрещало тонкое кружево. Эжени вжалась в ствол дерева, положила руку на голову Леона, запустила пальцы в его волосы, пытаясь оттолкнуть его. Она хватала ртом воздух, пытаясь закричать, но получался только стон. Эжени совершила ещё одну, последнюю попытку, рванулась изо всех сил, застонала… и проснулась в своём кресле, задыхаясь, с бешено бьющимся сердцем.

========== Глава четвёртая, в которой звучат истории и говорится о гневе Господнем ==========

Весь остаток ночи Эжени провела без сна – то ли из-за разыгравшейся не на шутку грозы, то ли из-за привидевшегося кошмара. Утром она поднялась рано и первым делом подбежала к окну, как делала каждый раз после пробуждения. Обычно вид из окна её радовал, но сейчас низкое небо, затянутое белой пеленой, и тяжёлые ветви деревьев, мокрые и гнущиеся к земле, вызывали только тоску и уныние. Гроза успокоилась, дождь ещё шёл, но постепенно затихал. Взгляд Эжени устремился в сторону леса, в котором она побывала вчера с детьми мушкетёров и Шанталем.

«Нам повезло, что вчера была хорошая погода», – подумала Эжени, ёжась от холодных дуновений, проникающих сквозь щели окна. Мысли о лесе вызвали у неё воспоминания о сегодняшнем сне, и она задрожала сильнее. Может ли этот сон быть вещим? И что он в таком случае значит? Леон – преступник? Леон – оборотень? Это смешно, ведь оборотней не существует! Да и появился барон дю Валлон с друзьями совсем недавно, а Зверь нападает уже несколько месяцев…

«Но ты ведь не знаешь, где господин барон был до того, как прибыть к вам», – услужливо подсказал внутренний голос. «Может, как раз бегал по вашим землям в обличьи Зверя. А его друзья вполне могут быть его сообщниками».

– Глупости, – сказала Эжени вслух, кинув взгляд на своё отражение в зеркале – испуганное бледное лицо, под глазами тени, волосы спутаны. – Оборотней не существует, и наши гости не могут быть замешаны в преступлениях. Если они как-то связаны со Зверем, зачем им помогать моему отцу? Нет, это совершенно исключено. Просто ночной кошмар, приснившийся из-за того волка в лесу, и я забуду его уже к середине дня.

Но забыть не получилось. Утомлённый вид невыспавшейся Эжени вызвал множество вздохов и расспросов со стороны Симоны, Себастьян де Шане едва удостоил дочь взглядом, а вот Инесса вцепилась в неё, как гончая в добычу.

– Почему ты такая бледная, Эжени? – вопросила она, когда они обе спустились вниз. – Снились кошмары после поездки в лес? А отец говорил, что тебе не следует туда ехать!

– Инесса, кошмары тут не при чём, – отмахнулась Эжени. Как раз в это время в дальнем конце коридора появились дети мушкетёров. Заметив среди них Леона, Эжени почувствовала, что краснеет, и поспешно опустила глаза. В памяти ярко вспыхнуло воспоминание – вот он стоит перед ней на коленях, касается её, целует её ноги, а она не в состоянии даже пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы оттолкнуть его. Как остро она ощутила всё это – словно и на самом деле была в лесу! И от своего бессилия, от того, что она не оттолкнула Леона даже во сне, Эжени теперь жёг стыд.

– Ааа, теперь я понимаю, – на лице сестры появилось заговорщическое выражение. – Он тебе нравится, верно? Ты не спала всю ночь, мечтая о нём?

Эжени взглянула на сестру с изумлением: на её памяти ещё не было случая, чтобы Инесса так точно угадывала её мысли. Она снова ощутила жар на щеках.

– Мне он тоже нравится, – прошептала Инесса на ухо сестре. Они стояли в скрытом утренним мраком углу гостиной, так что приблизившиеся дети мушкетёров не могли сразу заметить их. – Сложно пройти мимо такого мужчины.

– Не то чтобы он мне нравился… но в нём есть что-то притягательное, – призналась Эжени, не отрывая взгляда от Леона, который в этот момент беседовал со своей сестрой. Вот он улыбнулся в ответ на какую-то шутку Анжелики, и Эжени отметила, что улыбка у него вполне приятная, когда он ни над чем не насмехается.

– Какая улыбка! – подхватила её мысль Инесса. – А какие глаза! Боже мой, Эжени, я знаю, мне, без пяти минут жене Бертрана Железной Руки, не следует говорить о подобном, но в таких глазах я готова утонуть!

«А я нет – они ведь холодны, как северное море», – подумала Эжени, глядя на Леона, сверкающего голубыми глазами. Потом ей в голову пришло, что Инесса, должно быть, уже простила капитану его резкие слова о Париже, раз она так восхищается им.

– Конечно, я не позволю себе никаких вольностей, но полюбоваться им можно, верно? – лукаво улыбнулась сестра. – Ах, какой мужчина! Красивый, храбрый… жаль только, что женат.

– Женат? – у Эжени вырвалось восклицание, и Инесса удивлённо посмотрела на неё.

– Конечно, женат! И я не хочу злословить насчёт его жены, но согласись, что она… на ней слишком сказывается воспитание отца. Ездит по-мужски, носит мужской костюм, сражается на шпагах! Хотя, она, конечно, красавица, тут ничего не скажешь. Должно быть, Анри д’Эрбле нравятся женщины, которых нужно укрощать, как кобылиц!

– Да, наверное, – прошептала Эжени, всё ещё потрясённая тем, что они с сестрой, оказывается, говорили о двух разных мужчинах, и Инесса восхищалась вовсе не Леоном дю Валлоном, а Анри д’Эрбле. Впрочем, у неё было немного времени на то, чтобы поразиться разнице в их с Инессой вкусах – младшая сестра уже выскользнула из тёмного угла и с любезной улыбкой направилась к гостям.

– - Доброе утро, господа! Как вам спалось? Надеюсь, гроза не слишком мешала? Я-то спала так крепко, что даже грома не слышала…

***

Настроение капитана Леона вполне соответствовало серому дню за окнами замка. Ещё вчера вечером он заметил пропажу ленточки со своего плаща – должно быть, обронил в лесу, когда пробирался через кусты. Теперь ленточка Жаклин станет добычей какой-нибудь птицы, которая положит её в своё гнездо, или крота, который утащит её в свою нору. Наверное, это было даже романтично, но Леона такая романтика особо не радовала.

Его чувство к Жаклин д’Эрбле нельзя было назвать любовью, и он прекрасно это понимал. Скорее это было желанием обладать тем, что принадлежало другому – Леон поморщился, мысленно произнося эти слова. Жаклин они бы разозлили – она ненавидела, когда к женщинам, да и к людям вообще относятся как к вещам, и уж она никогда не принадлежала кому-то – она выбрала Анри сама, полюбив его после той истории с королевскими сокровищами. Она выбрала его, а не Леона – да и с чего ей было выбирать капитана? Он – её бывший враг, он не защищал её от гвардейцев и монахов, не задыхался вместе с ней в душном подвале, не признавался ей в любви.

Разумом Леон это понимал – как понимал и то, что у них с Жаклин, даже если бы она выбрала его, не могло получиться ничего путного. Они оба слишком вспыльчивы, не умеют признавать ошибки, в отличие от тонкого дипломата и стратега Анри. Если бы Жаклин выбрала Леона, их первая же ссора закончилась бы дуэлью, возможно, со смертельным исходом. Про Анри и Жаклин Леон не знал наверняка, но подозревал, что их первая ссора, как и все последующие, закончилась постелью.

Жаклин любила Анри и была счастлива в браке с ним, а Леону оставалось только выполнять свой долг на службе, а в свободное время искать утешения в случайных встречах с женщинами и ненавидеть самого себя. Ленточка с инициалами Жаклин д’Артаньян, вышитыми ей в ту пору, когда она ещё была девочкой-подростком, слетела с её волос во время фехтования с Анри. Слетела – и осталась сиротливо чернеть на песке. Жаклин не заметила её, покидая место схватки вместе с мужем, как не заметила и прожигающего взгляда Леона. Он поднял ленточку, хотел вернуть владелице… и не стал. Жаклин на следующий день, заметив пропажу, философски пожала плечами и достала другую ленточку. А Леон оставил чёрно-золотой трофей у себя, носил его приколотым к груди и снова ненавидел себя – за сентиментальность.

Теперь, лишившись ленточки, он даже почувствовал некоторое облегчение, точно вместе с ней исчезли и его чувства к Жаклин. Но ночная гроза и последовавший за ней туманный сырой день изрядно подпортили ему настроение. А ведь ещё предстояло ехать в деревню и расспрашивать о Звере выживших свидетелей – Антуана, лишившегося овцы, мальчишку-заику Этьена и храбрую Жанну Валли. Лошадей влажная погода тоже не радовала – они нервно фыркали, прядали ушами, мотали головами и отказывались выходить из конюшни. Эжени де Шане уговаривала своего коня, гладя его по носу, а ворон тревожно взмахивал крыльями, балансируя у неё на плече.