— Да, потерпи, — согласился я, тоже посмотрев на вздыбившуюся простыню. — Целее будешь.
— Я же извинилась… Ну, ладно, извини ещё раз, — сказала Алиса виновато, чуть съехала вниз и положила голову мне на живот. — Когда-нибудь я обязательно научусь.
Я запустил руку ей в волосы и не стал говорить, как сильно надеюсь, что это произойдёт раньше, чем от её слишком усердных ласк мой член атрофируется — первый опыт минета в исполнении Алисы закончился гематомой по всей головке.
Когда на следующий день, уже ближе к обеду, я пошёл делать завтрак, Алиса, накинув мою рубашку, увязалась за мной на кухню. Она налила себе чай и уселась на стул, забравшись туда с ногами.
— Будешь учить меня готовить? — настороженно спросил её. — Или сама учиться?
— Даже не надейся, — хмыкнула чертовка. — Если когда-нибудь ты увидишь меня у плиты, знай, я хочу тебя отравить. Я не умею готовить и не люблю. Просто мне нравится смотреть, как ты двигаешься.
Её слова снова сбивали с толку. Её взгляд снова говорил, что она не лжёт. Её заигрывания можно было бы назвать профессионально выверенными, но они не вязались с возрастом Алисы. И я никак не мог понять, чего она хочет от меня, чего добивается этим?
— Сними футболку, — повелительно сказала Алиса.
Командирский тон веселил. Вдруг захотелось нагнуть её, уткнуть лицом в стол и намотать волосы на кулак. Оттрахать жёстко, чтобы кричала. И никогда больше не смела так разговаривать со мной. Но я просто снял футболку.
— Ремень. Расстегни его, — продолжали сыпаться на меня приказы. — А теперь пуговицы. Ещё одну. О, да, вот так… — Лицо Алисы расплылось в восхищённой улыбке, а глаза довольно сощурились. Она кивнула: — Всё, можешь работать.
— С расстёгнутой ширинкой? — спросил я.
— Да, — сказала Алиса. — Хотя нет, подойди.
Когда я приблизился, она поцеловала меня в живот, затем, обхватив руками, потёрлась грудями о бёдра и с неожиданной силой сжала ягодицы ладонями.
— Ух, прямо как орех… так и просится на грех… — и посмотрела шкодливо вверх.
— Где вы набрались этой пошлости, Людмила Прокофьевна?[1] — сказал я, с трудом удерживаясь от смеха. Алиса фыркнула, и теперь мы смеялись вместе.
Так я и готовил, время от времени подходя по команде Алисы к ней. И она то целовала меня в пупок, то просто тёрлась щекой о живот.
— Спусти штаны ниже, — приказала в очередной раз, когда я энергично переворачивал сырники на сковороде, чтобы они прожарились быстро и равномерно. — Ещё. Я хочу видеть ямочки на пояснице. Ооо, мама миа… иди сюда.
Алиса снова прильнула ртом к пупку, обвела его окружность кончиком языка, но в этот раз не остановилась, а спустилась ниже, щекоча кожу губами, упёрлась в край трусов и затем двинулась вдоль резинки до тазовой кости. От проделанного ею бёдра сами подались вперёд, а руки потянулись наконец-то снять мешающую одежду.
— Когда-нибудь я тебя свяжу, чтобы ты мне не мешал, — пообещала Алиса и стянула с меня джинсы вместе с трусами.
Она встала на стуле на колени, приспустила с плеч рубашку, затем взяла в ладони груди и обхватила ими член. Сжала его. Талантливая девочка, ничего не скажешь! Я уже прикрыл глаза в предвкушении, когда Алиса сказала вдруг:
— Не понимаю, почему некоторые люди не любят хот-доги.
Никогда в жизни я так не ржал. А особенно в такой позе — со спущенными штанами и торчащим из грудей членом.
Я не стал говорить парням ни о неуклюжести Алисы, ни о её забавно-нелепых репликах не к месту и не ко времени, ни о непомерном восхищении то моим телом, то глазами, то волосами на груди. Им об этом знать незачем, а мне и так было, что рассказать.
— Не только ворота, — ответил я Костику. — У неё масса достоинств. Кроме тех, что показал Димон. Она не трахает мне мозг. Вообще. «Где был? Что делал? Как ты ко мне относишься?» — за три недели ни одного ебанутого вопроса не задала. Если к ней не обращаться, она вообще ничего не говорит. Не клянчит подарки, не просится в ресторан, в клубы, на море… Она первая, кто не говорит мне, чтобы я не курил в постели. В моей собственной, блять, постели! Я думал, что уже никогда не доживу до такого. Она не пьёт алкоголь и не курит, но не долбает меня призывами к здоровому образу жизни. И ещё она не умеет готовить. Аллилуйя! Она не лезет на мою кухню и не пытается меня накормить!
— Так не бывает, — засмеялся Игорь.
— Но и это ещё не всё.
— Да ладно… — Парни даже шары катать бросили, сели за стол и ждали продолжения.
— Пупок, — сказал я торжественно. — У неё охуенно красивый пупок. Идеальной правильной формы.
— Врёшь, — сказал Игорь. — Это уже слишком.
— Чего? — ошарашенно раскрыли рты Костик и Димка.
— У Александра фетиш на женские пупки, — пояснил им брат, который знал об этом моём пунктике. — Обращали когда-нибудь на них внимание? Не знаю, с чем это связано, но раньше почти все они были красивые. Потом, хрен знает, может, в министерстве здравоохранения приказ вышел, может, акушерки все сплошь криворукие стали, но с определённого времени завязывать их стали уродливо. То торчат пуговицами вздутыми, то узел видно… кривые, косые какие-то… В общем, нежной душевной организации эстетов-пупколюбов был нанесён сокрушительный удар. Красивые пупы теперь можно встретить только у возрастных дам.
— Не знаю, где рожала её мать, но у Алисы не пупок, а загляденье — аккуратная, идеально ровная воронка. Оптимальной глубины. И узла не видно.
— Мда, ради этого можно и шашлыки пропустить, — сказал Игорь, и все снова заржали.
***
Алиса не пришла в субботу. Эта малолетняя сучка не пришла. И не позвонила.
Сначала я даже не поверил. Сидел, как идиот, и смотрел на часы. В два часа понял, что она не придёт сегодня. А, может, вообще больше никогда не придёт.
Бабы не кидали меня ни разу. Ни разу в жизни ни одна из них не посмела вот так недвусмысленно послать меня на хуй. Странное ощущение. Непривычное.
Пролистал записную книжку. Позвонил одной, другой. У всех планы, все заняты — суббота, лето, погода шикарная. И один я, как убогий аутсайдер, сидел в четырёх стенах. Ладно, плевать.
Накрыл стол, включил фильм. Ел, пил, смотрел. Вкуса не чувствовал, про что был фильм, вспомнить потом не мог.
Лежал на кровати. Курил. Охуевал. Я дал Алисе свой номер, она могла позвонить. Если бы захотела.
Вечером набрал Таньку, разведёнку из соседнего подъезда. Приходи, говорит. Пошёл. Накормила и оттрахала. Потом сделала массаж спины. И минет под занавес. Благослови, господь, голодных разведёнок. Но ночевать не остался.
Перед сном принимал душ. Смотрелся в зеркало. Решил на следующей неделе сходить к косметологу и уколоть ботокс в складку между бровей. А то и правда я какой-то хмурый.
К понедельнику немного отпустило. Ездили с Димоном в Дивноморское на дегустации. Год назад я всё же уговорил его перейти ко мне работать — бизнес рос, и я позарез нуждался в человеке, которому мог доверять. Игорь не соглашался.
Брат был словно вольный ветер, подпрягался у каких-нибудь богатеев на их яхтах инструктором то по дайвингу, то по глубоководной рыбалке. Говорил, что на жизнь хватает, а работать от звонка до звонка не для него. Прошлой весной попалась ему одна знойная вдовушка, немолодая уже, но ухоженная и всё ещё аппетитная, и остался брат без работы. Вернее, мог теперь об этом не беспокоиться, так как работал с тех пор на одну только Ольгу Васильевну, ублажая её в постели. Без рыбалки и моря Игорь тосковал, и вдовушка залечивала его тоску то дорогими часами, то новой машиной, а недавно подарила квартиру. Поэтому со мной работать брат наотрез отказывался. Хорошо, Димон выручил.
Выбрали мы с ним в Дивноморском одну маленькую винодельню, договорились о поставках, подписали договор и поехали домой.
