– Ты не ранимая, Фрэнки. Ты – человеческий шлак. С вами по-иному нельзя, ибо не доходит.

В списке наказаний, помимо передачи управления корпорацией проклятому «Долу», значился пункт:

«…клиент, Франсуаза Константиновна Уварова, будет исключена из университета и направлена на обучение в Военно-морской флот РФ».

Держите меня семеро! Совсем с ума сошли – что Сталин, что папа, что мама! Дело в том, что я была не только экологическим активистом, но и заядлым пацифистом. Я с четырнадцати лет работала на папину корпорацию, а последние два года, которые возглавляла благотворительный фонд, вела крупный проект совместно с миротворческой миссией.

– Мы ведь взрослые люди! Что это за методы?! – Я расстроенно вздохнула и покачала головой: – Отец меня ненавидит.

– Не он один. Поэтому подпиши и разойдемся наконец.

– Могу я хотя бы прочитать контракт?

Иосиф поправил галстук-бабочку и переставил пешку на доске.

– Господи, как вы все мне дороги… Унылая серая масса. Моя воля, я бы вас всех – в Сибирь… Ну хорошо, почитай. Я пока делом займусь. Полезным на этот раз.

Он погрузился в раздумья по поводу судьбы пешки, а я углубилась в чтение, пробегая текст по диагонали, чтобы уловить общий смысл.

Через полчаса у меня горели щеки, а слов не находилось, чтобы выразить возмущение.

В контракте подробно описывались права и обязанности. Я должна была грубить тем, кто просит помощи, а именно – и дальше следовал список всех людей и организаций, кто заручился моей поддержкой. Кроме того, я обязалась хамить в общественных местах, ругаться с родственниками и друзьями (список имен прилагался).

Каждый день целого месяца был расписан, чтобы не расслаблялась. Часто мелькала фамилия «Езерский», но вчитываться не было времени.

Более того (и этот пункт явно включила мама), к концу контракта я должна была лишиться невинности. Но кандидатом не мог быть мужчина из списка – и далее перечислялось двести пятьдесят имен; папины враги, все как один. У параноиков за каждым углом по недругу.

Первым в списке, естественно, значился Максим Езерский. Еще бы! Отец не пережил бы, стань я «подстилкой» Егеря. Да я и сама скорее удавилась бы, чем пошла на такое.

Контракт стервы прожигал мои ладони ядом. Родительская забота во всей красе… Плакать хотелось от «умиления». А главное, я не имела права разглашать причину своего хамского поведения, то есть упоминать о контракте.

В ночь с тридцать первого декабря на первое января планировалось подведение итогов, и меня по всем пунктам намеревались проверить на детекторе лжи, к которому Иосиф прибегал часто и с удовольствием.

Если я справлюсь, отец официально объявит меня своей наследницей. Нет – управление семейной корпорацией перейдет к Максиму Езерскому, а отец уйдет на покой.

Честно говоря, заставить меня подписать подобный контракт мог только отец при личной встрече. Сбеги я из дома прямо сейчас, и спаслась бы… Но бросить на произвол судьбы корпорацию, которой посвятила годы, в которой мечтала работать до конца жизни и передать своим детям? Нет, я была не настолько безответственна. И не настолько бесхребетна. К тому же я, по сути, была матерью своему младшему брату и не имела права подвести заодно и его, перечеркнув его мечты. Если бы я сбежала, он ушел бы следом за мной. Он не терпел, когда меня обижали и был жутко принципиальным, даже радикальным. Если у меня характера не было, то у брата его имелось в избытке, пеной через край.

…Я сидела и не могла поверить, что папа готов был отдать семейное дело врагам, но не детям.

– Мне же только восемнадцать, а вы толкаете меня на… это? – мой голос охрип, плечи поникли.

– Ты сама себя толкнула, когда родилась умственно отсталой. Все. Время сеанса вышло. Либо подпиши, либо убирайся. У меня перерыв.

Я проглотила клокочущий ком возмущения и медленно, обреченно поднялась.

– Сначала я поговорю с отцом. У меня появились вопросы.

– Фрэнки, милая, ты – ошибка Природы. Но я – ее венец. Так что иди, задавай свои глупые вопросы. Завтра утром начинается срок контракта. До тех пор можешь делать что хочешь, хоть с моста прыгай.

– Спасибо, Иосиф Иларионович. Вы умеете поддержать.

– Это моя работа. Пошла вон.

Я взяла контракт и тихо вышла из кабинета. Домик Столетовых был двухэтажный, уютный. Мать Иосифа обитала на втором этаже. Обычно она при содействии сиделки «зависала» на форумах и ругалась в комментариях со всеми, кто ее раздражал. Слава интернету! Ведь раньше эта вулканическая женщина выплескивала замашки властелина мира на окружающих.

Наше поместье располагалось в Подмосковье и было гордостью семьи Уваровых уже в третьем поколении. Здесь держали конюшню с породистыми скакунами, за которыми я любила ухаживать; на участке располагались лаборатории, пекарня и, конечно же, «большой дом» – усадьба в три этажа, огромная и светлая, очень похожая на семейное гнездо Скарлетт О’Хары из «Унесенных ветром». Родители даже называли поместье так же: Тара.

Для меня поместье было частью души. Если бы отец шантажировал не «Константой», а Тарой, то контракт стервы был бы уже подписан.

Первым делом я промаршировала в домашний салон красоты, который для себя обустроила мама. Там ей сейчас делали педикюр. На лице Зои Уваровой сияла белая маска. И колечки огурца на глазах.

– Ты помогала составить этот в-возмутительный, в-вымогательский документ?! – напала я на мать с порога.

– Не повышай голос, собьешь ауру.

– Мама! Кто еще, кроме тебя, мог додуматься включить жестокий пункт о невинности?! Ты что, не понимаешь, какая беда нам всем грозит?! Отец передаст компанию этим… живодерам! Ты же знаешь, он так и поступит, нам на зло.

– Честно? Лучше они. Ты компанию раздаришь за день.

– Клевета! – Я плюхнулась в плетеное кресло с высокой полукруглой спинкой, еле сдерживая обиду.

– К тебе понабегут владельцы фондов и выпотрошат! Ты отдашь даже кирпичи, из которых сделан этот дом. Нет, солнышко… прости, но отец прав. Хватит. Ты должна наконец стать ответственной.

– В смысле, бесчувственной?

– Причем здесь чувства?! – Мать освободила один глаз от огурца и уставилась на меня, как курица. – Ты должна научиться говорить «нет». В конце концов, ты не Господь Бог, чтобы всем помогать.

– Я это прекрасно понимаю, мам… Но… ты хоть представляешь, сколько детей умирает от голода в мире? Сколько шкур сдирает в год проклятый «Дол»?!

– Так ведь дело не только в этом, милая, и ты это знаешь. Когда к тебе приходит мошенник, ты даешь ему грант от имени корпорации, а этот мошенник покупает себе квартиру или автомобиль, а не детей твоих голодающих кормит. А потом как твоему отцу снизить себе налоги по статье благотворительности?! Мошенники ведь липовые декларации предоставляют!

– За два года я только одному мошеннику грант выдала! Мне его теперь до конца жизни будут вспоминать?!

– Был один, будут и другие.

Я фыркнула. Я действительно выдала грант на пятьдесят тысяч долларов обманщику. Но это ведь такой маленький процент погрешности, учитывая, что 90% запросов исходило все-таки от порядочных людей!

Ну хорошо. Из оставшихся 90% еще 40% проектов были провальными, ведь многие фонды оказывались ненадежными или просто-напросто непрофессиональными. То есть 50% грантов уходило в трубу… Но благотворительность – это ведь инвестирование. В лучшее завтра. А в инвестициях риски есть всегда… Да? Да?!

Увы, это была жалкая отмазка. Правда в том, что я просто не могла заставить себя открыть рот и сказать «нет».

– Не преувеличивай, мам. Я обычный человек с небольшими отклонениями. Но да, мне кажется, что если откажу, то мир рухнет, звезды померкнут, мировой океан заледенеет – а я просто-напросто умру от собственной черствости. Ведь я сделаю людям больно. Вот представь: ко мне за финансированием обращается фонд помощи бездомным, а я их выставлю вон. Немыслимо!

Мама тактично промолчала, только горло прочистила, выказывая презрение. «Ты бы лучше к мужчинам с таким пониманием относилась», – говорил ее «одноглазый» взгляд.