Ко второму типу умерших доноров относятся пациенты, которые тоже перенесли сердечный приступ, инсульт, приступ астмы, попали в аварию или получили травму, но которые уже не могут жить в соответствии со своими желаниями. Возможно, у них сильное повреждение мозга, еле-еле функционирующее сердце или легкие, которые не справляются с дыханием. Тогда семья (или реже сам пациент) принимает решение отключить систему жизнеобеспечения, то есть прекратить работу аппарата искусственной вентиляции легких и остановить подачу препаратов, поддерживающих кровяное давление. Только если пациент умирает быстро, мы можем взять его органы для трансплантации. В нашей программе мы ждем легкие, печень и поджелудочную железу 30 минут, а почки – до двух часов. Мы обычно не используем сердце таких доноров, потому что остановка сердца до его удаления приводит к необратимым повреждениям органа. Если пациенты умирают позднее отведенного времени, команды по извлечению органов возвращаются домой с пустыми руками, а пациентов отвозят обратно в отделение интенсивной терапии, где они умирают в течение одного или двух дней. Такой процесс пожертвования органов называется ДЦС, или «донорство после циркуляторной смерти» (в противоположность ДСМ, или «донорству после смерти мозга»).

Если пациент в любом случае умрет, почему бы не извлечь его органы под анестезией, пока он еще интубирован[118]? Это сложный вопрос. До отключения системы жизнеобеспечения такие пациенты считаются живыми со всех точек зрения. Они могут быть смертельно больны или иметь необратимые изменения в организме, но они все еще живы. Обычно близкие таких пациентов хотят оставаться рядом с ними до тех пор, пока их смерть не будет констатирована (родственники пациентов с умершим мозгом обычно не остаются в больнице). Близких второй группы доноров даже пускают в операционную, несмотря на то что пациент уже подготовлен и задрапирован в холодном стерильном помещении. В тот момент, когда констатируется смерть пациента, их быстро выводят из операционной, а команды трансплантологов незамедлительно приступают к извлечению органов (время здесь имеет огромное значение). Если бы мы удалили органы, особенно сердце, до наступления циркуляторной смерти, то причиной смерти стало бы «донорство органов». В этом и заключается их отличие от пациентов, у которых наступила смерть мозга: последние по закону считаются мертвыми, хотя их сердце продолжает биться.

Когда я анализирую свой опыт извлечения органов, то вспоминаю несколько наиболее ярких историй. Например, историю о маленьком мальчике с редкой инфекцией горла. Ему исполнилось два года, как и моей старшей дочери в то время. Он был абсолютно здоров, жил с родителями и братом, обладал прекрасным воображением и любил мечтать, как все дети его возраста. Он заболел несколькими днями ранее. Поначалу все думали, что это несерьезно – просто больное горло. Однако, когда он стал хрипеть, пускать слюну и задыхаться и родители привезли его в больницу, было уже слишком поздно. Его маленькое горло отекло до такой степени, что воздух перестал поступать в легкие. Мозг ребенка требовал кислорода. Его сердечко старалось изо всех сил, но просто не могло биться. Сердце зависит от воздуха и кислорода, который с ним поступает.

В больнице в суженные дыхательные пути мальчика поместили маленькую пластиковую трубку, но сердце по-прежнему работало слабо. Когда сердце удалось запустить, мозг уже был необратимо поврежден, стал разбухшим и травмированным. Ребенок был подключен к системе жизнеобеспечения и формально оставался живым, но его родители не желали ему такого существования. Он хотя бы мог спасти кого-то другого.

Поскольку смерть мозга не была констатирована, ребенок становился донором после циркуляторной смерти. Семья направилась в операционную вместе с нами, чтобы быть рядом с мальчиком до последней секунды (в то время мы находились в операционной вместе с семьей в момент отключения системы жизнеобеспечения, стараясь сливаться со стенами, пока родственники прощались. Сегодня мы ждем за дверью или в смежных операционных). Родители включили его любимую колыбельную и прочитали любимую сказку. Его любимые мягкие игрушки тоже были там: они лежали в колыбели, в которой родители принесли мальчика.

Врач аккуратно достал дыхательную трубку из отекшего горла ребенка, а мама и папа прижимали к себе сына и целовали его щечки, пока тот делал последний выдох. Затем они положили его на стол, еще раз поцеловали и вышли, а мы быстро сделали длинный разрез и извлекли его красивые органы. Поначалу мы едва сдерживали слезы (или не сдерживали), однако, как только приступили к операции, маленький мальчик стал нашим пациентом, донором. Нам требовалось как можно осторожнее извлечь его органы. Мы должны были сделать это ради него, его семьи и наших реципиентов. В ту ночь каждый, придя домой, обнял своих детей крепче, чем обычно.

Я все еще помню первое извлечение органов после окончания резидентуры. Мы полетели за ними на север. Донором был мужчина лет 60, у которого наступила смерть мозга после сердечного приступа. Когда мы добрались до места, часть команды пошла в операционную, чтобы все подготовить, а мы с Майком, лидером команды, направились в отделение интенсивной терапии. Я думал, что мы просто поговорим с медсестрами и осмотрим донора, но Майк сказал, что нам предстоит беседа с семьей донора.

Я сразу ощутил ком в горле. Представьте себе следующую картину: скорбящая семья сидит в отделении интенсивной терапии у постели любимого человека, как вдруг входят стервятники и заявляют, что они пришли за их отцом/братом/сыном, чтобы забрать его органы для какого-то незнакомца (выражение «забрать органы» не используется; мы предпочитаем более нейтральное – «извлечь органы»).

В тот день мы вошли в комнату ожидания отделения интенсивной терапии и увидели около дюжины родственников и друзей донора. Несмотря на то что близкие донора переживают одно из худших мгновений своей жизни, они обычно рады возможности пожертвовать органы дорогого им человека. В тот день в комнате ожидания кто-то плакал, кто-то смеялся, кто-то держался за руки. Когда они увидели нас, их лица просияли.

Майк начал благодарить их за бесценный дар, а затем рассказал о процессе в целом. Он подчеркнул, как много жизней спасет их родственник, и объяснил, что это произойдет уже ночью и следующим утром. Они вслушивались в каждое слово. Когда он закончил, они задали множество вопросов: кто станет реципиентами? откуда они? сколько времени займет операция? можно ли с ними встретиться? начнут ли органы работать сразу же? Это была приятная встреча. Они не могли вернуть дорогого им человека, но те жизни, которые он мог спасти, лишали его смерть бессмысленности. Мы расспросили семью о доноре, его увлечениях и о том, как бы ему хотелось, чтобы его вспоминали. Хоть мы и собирались разрезать его и разложить по сверткам, не было более уважительного способа отдать честь этому человеку. В конце беседы мы все обнялись. Родственники попрощались с донором, и мы вывезли его из отделения интенсивной терапии.

Прежде чем приступить к извлечению органов, мы обычно произносим несколько слов о доноре. Как правило, это делают медсестры из отделения интенсивной терапии, которые ухаживали за пациентом, а также анестезиологи и хирурги. Мы часто зачитываем отрывок из стихотворения или выражаем мысли от лица семьи. У многих в глазах стоят слезы, но при этом мы ощущаем приток энергии. Мы служители донорских органов, именно мы помогаем донору сделать свой бесценный подарок. Это большая ответственность, но мы берем ее на себя с уважением и гордостью. В любой другой области медицины мы посвящаем себя борьбе со смертью, защите пациентов от болезней, облегчению страданий, связанных с раком, сердечными приступами и травмами. В трансплантологии все иначе. В этой области смерть является точкой отсчета.