На секунду мои лёгкие перестают принимать кислород, и мысли уносятся в те места, где они не должны быть, места, которые я заблокировала и научилась забывать.

Темнота.

Шаги за дверью моей комнаты.

От него несло виски, как в прачечной воняло стиральным порошком.

В ту секунду, когда я закрываю глаза, меня засасывает извилистый туннель страха и стыда. Все эти годы спустя я всё ещё могу чувствовать грубую руку, зажимающую мне рот, чтобы заглушить мои крики, с запахом сигарет на его пальцах. До сих пор кажется, будто его руки повсюду на мне — хотя я молю Бога, чтобы это было не так. Как ни странно, я до сих пор слышу, как он говорит мне, как я ужасна, что, расскажи я об этом, никто мне не поверит, и что важнее всего, что никто меня не полюбит. Я не заслуживаю любви. Такой стыд и смятение, страх и подорванное доверие топят тебя, неважно насколько хорошо ты думаешь, что ты выздоровел. Это всегда будет мучить тебя. И дело в том, что если ты никогда никому не рассказывал об этом демоне, этом аде, который ты снова проживаешь в мире снов и иногда в своих мыслях, ну, ты одинок. Совершенно и чрезвычайно одинок в самом грязном месте, которое только можно себе представить.

И я должна уже кому-нибудь рассказать об этом, потому что от одной мысли об этом я чувствую себя грязной.

Я не хочу, чтобы кто-нибудь видел меня такой, какая я есть.

Я роняю голову на грудь, но Макс сразу же берёт меня за подбородок и нежно поднимает его, но я закрываю глаза. Я не хочу на него смотреть, потому что, если я посмотрю, он узнает. Он узнает, а он никогда не смог бы меня полюбить, если бы узнал. Люди могут сказать, чего они хотят, но никто не хочет что-то грязное.

И поэтому я возвожу стены. Вот почему отталкиваю людей, потому что тогда они не могут причинить мне боль… но с Максом стены рушатся, и это приводит меня в ужас.

— Ава, посмотри на меня, — шепчет он, нежно проводя большим пальцем по моему подбородку. — Я хочу узнать тебя. Я хочу знать те части, которые ты считаешь сломанными и уродливыми, потому что кто-нибудь может полюбить свет. Я хочу любить темноту внутри тебя.

Неужели он и правда меня любит? Я сажусь, в моём животе порхают бабочки и всё трепещет. Смог ли бы он на самом деле полюбить уродливого человека, которого я прячу глубоко внутри? Макс хватает меня, притягивая к своей груди. И я понимаю, что всхлипываю, потому что это самая прекрасная вещь, которую мне когда-либо говорили — он хочет любить частички меня, которые я ненавижу.

Сломанные кусок за куском — та преграда, за возведением которой я провела целую жизнь, исчезает, и я позволяю себе разваливаться на части в его руках — в объятиях человека, который, по мнению любого другого, хочет меня сломать. И я чувствую себя в безопасности. Я чувствую, что никто меня не осуждает. Я чувствую себя целой.

Я всегда была пленницей воспоминаний чего-то настолько неправильного, настолько испорченного… И я лучше буду в плену у человека, который будет любить частички меня, которые нуждаются в любви, у человека, который будет жить в тени и прятаться во тьме вместе со мной.

— Я не могу… — шёпотом произношу я.

— Всё хорошо, но я хочу, чтобы ты чувствовала себя свободной от этого, — говорит он. — Не важно, насколько ужасно это по твоему мнению, я хочу ту часть тебя больше, чем что-либо ещё, — Макс целует мои губы с благоговением, и я окунаюсь в счастье, которое создаёт только он… но я боюсь быть свободной.

Глава 28

Макс

От телевизора доносится едва слышное успокаивающее гудение, мрачный голубой свет от экрана тенью ложится на стену. Ава спит у меня на груди, а я расчёсываю пальцами её длинные волосы, размышляя, что, чёрт возьми, на самом деле, я делаю.

Лицо Авы было во всех центральных газетах. Её семья давала интервью по телевидению — за её безопасное возвращение назначено огромное вознаграждение. И вот я лежу в третьесортном мотеле с ней, спящей на мне, делая вид, что она со мной, потому что она просто должна. «А она должна».

В ней есть что-то настолько чертовски глубокое, что может вызвать только травма, отчаяние и головная боль. Когда ты доходишь до этого, в мире есть два типа людей: те, кто боролся, и те, кто не боролся. И под «боролся» я не имею в виду финансово или физически, я имею в виду психологически, эмоционально. Люди, которые прошли через вещи, настолько извращенные и запутанные, что время от времени они очень хотят покой в смерти. Испытывая то, что нам не следовало бы, узнавая, как отделять всё это полное дерьмо, зло и гнев, это вызывает рваные трещины в душе человека, создавая тёмный уровень глубины, который человеческий разум на самом деле не может знать.

И я могу видеть в ней эту глубину, в искаженном болью блеске её глаз. Это засасывает меня, и я хочу знать, что с ней происходит, я хочу любить эту девушку. Я мог бы любить Аву… я верю, что мне нужно её любить, и возможно, это и есть вина — возможно, всё это достигает своего апогея, и я просто отчаянно хочу знать, что представляет собой настоящая любовь.

«Нет, к чёрту любовь».

К чёрту эти эмоции. Любовь — это как грёбаный Святой Грааль. Это то, за чем мы бежим и бежим, а потом, когда она почти у нас в руках, мы понимаем, что это ничто, лишь мираж. Она распадается в наших руках и все обещания, все эти страстные и жаркие слова превращаются в ложь и пыль, которая исчезает и забывается с песками времени.

Любовь вещь не настоящая. Она надуманная, кем-то вроде меня или самими людьми. Мы верим в то, что хотим, потому что правда в том, что когда ты понимаешь, что что-то такое же чистое как любовь — не больше чем грёбаная сказка в мире дерьма, ну… этого богоявления достаточно, чтобы уничтожить самого сильного из людей.

«Я хочу любить её». И это всё пугает меня до чёртиков, поэтому я сам себе вру: «Ты слишком испорчен, чтобы на самом деле понять саму идею любви». Глаза Авы закрыты, губы слегка приоткрыты во сне, и я легко касаюсь пальцами её щеки. «Я хочу желать эту женщину и делать вид, что мог бы любить её так, как никто другой никогда не любил бы».

Она просто обман — всё, чего я хочу и никогда не смогу иметь. Ава рождена, чтобы видеть во мне любовь. И не любовь — я, ибо имею демонов таких серьезных, таких чертовски неистовых — что даже что-то такое же чистое как любовь не может этого очистить.

Пошевелившись немного во сне, Ава перекатывается на бок и глубоко вздыхает. И чёрт меня побери, если она в данный момент не прекрасна. Чистая красота, совершенно непреднамеренная.

И я хочу этого.

Я хочу её.

— Пожалуйста, нет… — хнычет она во сне. — Хватит… — её руки взлетают в воздух, ноги судорожно вздрагивают. — Остановись! — как только я дотягиваюсь до Авы, чтобы разбудить её, она задыхается и вскакивает на кровати.

Я сажусь и хватаю её, и девушка резко отстраняется, тяжело дыша, как будто только что пробежала марафон. Ава мечется взглядом по комнате, потом останавливает его на мне. Она держится рукой за грудь, выдыхая, закрыв глаза и положив голову мне на грудь.

Я нежно беру её лицо ладонями и слегка наклоняю её голову назад, смахивая слёзы под глазами.

— Это всего лишь сон…

— Нет, это был не сон, — она сдерживает рыдания, и я целую её в лоб.

Я хочу спасти её, защитить, и я не могу не посмеяться над всем этим, потому что, незаметно для неё, я разрушил её так, что она никогда не будет прежней.

— Со мной ты в безопасности, — шепчу я ей в волосы, пока её пальцы хватают меня за руки. Я беру с прикроватного столика пульт и выключаю телевизор, но Ава сразу же забирает пульт у меня из рук.

— Не делай так, — говорит она, отчаянно нажимая на кнопки, чтобы снова включить телевизор. — Не выключай его. Я не люблю тишину, когда сплю. Шум заглушает другие вещи.

— Что с тобой случилось? — спрашиваю я.

Она сглатывает и беспокойно ёрзает.