– Вот в этом месте отбирается прилов – рыба, которая не идет в продукцию, – рассказывает рыбмастер. – Ее либо выкидывают, либо перерабатывают на муку, либо раздают всем желающим из экипажа. Нередко вместе с обычной промысловой рыбой в трал забегают редкие, деликатесные виды. Такую разносортицу обычно еще называют «зверинец». Заготавливать и привозить на продажу их запрещено, а вот употреблять в пищу во время рейса – сколько угодно. Во какие попадаются красавцы! – хвастается размером рыбы Витек. – Еще сами убедитесь.

И действительно, скоро кто-то из «немцев» (так по традиции называют другую смену) вынес на палубу пинагора – одного из безликих глубоководных морских обитателей. Кто-то сунул ему сигарету. Колючий пинагор затянулся и вдруг выпустил в воздух клубы едкого дыма, словно тот табачный капитан из эпохи первых советских сувениров. Вся компания дружно захохотала, и лишь появление хозяина палубы – боцмана заставило всех рассосаться по каютам.

Здесь же, рядом с рыбцехом, находится машинная мастерская. Она необходима потому, что на судне огромное количество различных механизмов, которые нужно обслуживать и ремонтировать. И многие детали для них можно изготовить прямо в море. Здесь есть токарный, сверлильный, фрезерный, различные точильные станки, сварочные аппараты. Также работают три специалиста – слесарь, токарь и сварщик.

Почти все мы попали в одну смену. Остальных распределили во вторую смену, и основным принципом стало размещение кают. Витек пояснил, что так удобней собирать бригады на работу. Каждому в смене определили индивидуальное рабочее место. Мне досталась фасовка на центральном транспортере. Дело в том, что в трал редко попадает рыба только одного вида, поэтому приходится сортировать ее по виду и размеру, обращать внимание на внешнее качество. Вдобавок целиком рыбу почти никогда не морозят. В наших дневниках по прохождению производственной практики значилось: «Путассу – потр. – б/г», что означало «рыба путассу – потрошенная – без головы». Встречаются здесь упоминания и о переработанной треске и морском окуне. За это время в наш трал попадало много разной рыбы. Многие породы не предназначены в пищу. Взять хотя бы морского леща. Очень живая рыба, но вся червивая. При поперечном ее срезе хорошо видно личинок паразитов, питающихся живыми тканями. Вся рыба этого вида была пущена на муку и рыбный жир. Как объяснили технолог с рыбмастером, чем рыба ярче выглядит, тем она ядовитей, есть ее нельзя. Рыба однотонной блеклой окраски относится к промысловым породам. Рыбалка все одно что охота. Всегда риск и надежда на удачу.

К примеру, когда идет выборка трала, большинство команды, незанятой на вахте, собирается на палубе, чтобы полюбопытствовать, какой вышел улов на этот раз.

Кому-то любопытно, не попалась ли в сети акула или скат. Кому то интересно, будет ли объявлена подвахта – обязательное участие в авральной переработке рыбы в ущерб времени, отведенному на личный отдых. От подвахты освобождается только кэп и штурман, все остальные приглашены на эти «безумные танцы», мы, основа рыбцеха, должны показать всем пример. Однажды мне пришлось быть «пианистом» – выравнивать рыбу головой кверху перед дисковым ножом, отсекающим ее во время движения транспортера, который отключается лишь во время пересменки. Скажу вам одно: такой напряг испытываешь, что даже во время сна дергаешься! Сравнимо это только с работой в рыбцеху «мороза» или «узелка». Первый отвечает за загрузку и выгрузку тележек с поддонами рыбы в морозильные камеры, второй – за обвязку коробов с готовой продукцией перед отправкой их в трюм, в один большой морозильник. Там епархия «трюмного», человека, отвечающего за грамотное размещение груза.

Наш сосед по каюте, Сашка Савкин, из-за своего почти двухметрового роста был командирован «морозом» и вместо посоха вынужден был таскать 12-килограммовый переносной привод-компрессор, в простонародье прозванный «машинкой». Физически это одна из самых сложных работ в рыбцеху. На более современных рыболовных траулерах заморозка рыбы уже усовершенствована, это непрерывный производственный цикл. Там технология автоматизирована, но физического труда хватает и там.

Не раз во время движения тележек по монорельсу «машинка» соскальзывала и падала на Сашкину ногу. Лейкопластырь был любимым Сашкиным лекарством, а судовой доктор все сетовал, что его запасов не хватит до конца рейса.

Вахты сменяли друг друга так, что мы теряли счет прошедшим дням. Время суток потеряло свою актуальность. Погода стояла пасмурная и холодная, все время штормило. Морской болезни ни у кого из нас не наблюдалось. На верхнюю палубу запретили выходить из-за наступающего обледенения внешнего пространства судна. Не заметишь, как соскользнешь за борт и поминай как звали! Умываться или споласкивать руки забортной водой было некомфортно из-за температуры воды. В каюте, впрочем, было тепло. Мы обзавелись электрочайником и все чаще стали наведываться в ларек за шоколадными конфетами. Там нам открыли беспроцентный кредит. Зато благодаря им я до конца рейса забыл о сигаретах.

Команде предстоял первый перегруз на транспортный рефрижератор. Он должен был доставить готовую замороженную рыбу в ближайший советский порт. А далее рыба шла на прилавки продуктовых магазинов. Вот тогда-то мы и узнали, зачем нам дали дополнительный комплект зимней спецовки.

Вахтовый режим работы на время перегруза 8 через 8 для команды сохраняется. Только условия работы становятся экстремальными. В трюме рефустановками поддерживается постоянная температура: минус 22 градуса. На верхней палубе открывается крышка трюма, и с помощью стреловидного подъемного крана специальным деревянным поддоном, нагруженным особым способом, уложенные короба с рыбой перегружаются в трюм пришвартовавшегося к рыбному траулеру судну-рефрижератору. Если на море волнение, швартовка длится не один час. Звук скрипящих клюзов, огромных резиновых болванок, закрепленных по бортам, слышится и чувствуется даже в самых отдаленных уголках судна. В любой из его кают.

По судовой трансляции объявили начало нашей смены в морозильном трюме. Мы одеваемся так, как велел нам Витек. Непривычно видеть своих коллег в костюмах лыжников. По совету соседей Олег решает не надевать валенки до трюма, потому что вниз ведет вертикальная железная лестница. Можно соскользнуть вниз. В своей вязаной шапочке Сашка сразу стал похож на дровосека.

– Посмотрим, как ты посмеешься после первой смены перегруза, – с обидой ответил тот и сделал нам знак, чтобы мы следовали за ним следом. – Будьте внимательны! – предупредил он нас со всей серьезностью. – Помните главное правило стропальщика: «Не стой под стрелой!» – и не забудьте захватить свои каски. А то к работе не допустят.

За время с начала рейса у него уже сложилось мнение о нас как об обалдуях, с которых нельзя спускать глаз. Вероятно, тому в немалой степени способствовал случай, когда однажды спросонья, уходя на рабочую смену, мы забыли задраить в каюте иллюминатор. Придя со смены в рыбцеху, мы обнаружили полузатопленную каюту. Все сменные вещи во время внезапно разыгравшегося шторма в наше отсутствие намокли, продукты, оставленные на обеденном столике, испортились… А захваченный с надеждой быть в курсе мировых новостей из дома приемник-транзистор замолчал, казалось, навсегда.

Было еще кое-что, но об этом в следующий раз.

Начался перегруз. Первые стропы коробов с мороженой рыбой ушли наверх без проблем. С наступлением усталости двигаться с 33-килограммовым коробом по деревянному полу становилось сложнее. Мороз совсем не чувствовался. Работали без перерывов. Трюм был заставлен коробками всего наполовину. Поэтому приходилось проходить с грузом из одного конца трюма в другой.

Разговаривать на ходу с тяжелыми ящиками никто не решался – можно сбить дыхание. Видя, что я могу сорвать спину, Колька Щербаков одолжил мне свой широкий солдатский ремень с согнутой бляхой. Я повязал его вокруг утепленной куртки и, цепляя краем короба, переносил основную опору с мышц рук на позвоночный столб. Это позволяло мне не так сильно уставать. И все же моя физподготовка оставляла желать лучшего. Под конец смены дотащить короб до поддона было невмоготу, а забрасывать его поверх нагруженного доверху стропа мне уже помогали ребята.