– Почему? Думаешь, он сомневается в твоих способностях?

Если бы шерсть на дрыще могла передавать цвет, держу пари, дрыщ стал бы пурпурным. Он выглядел таким душкой, что я еще больше убедилась в своем решении подружиться с ним. Он же абсолютно нормальное, адекватное существо. Не то, что эти выходцы из псевдо-аристократических семей. Сразу понятно, чего он хочет, а чего боится. Так и надо – друзьям говорить всю правду и напрямую.

Дрыщ помолчал немного, а потом признался, смотря не на меня, а в сторону:

– Не хочу портить репутацию.

– Хорошо, я никому не расскажу, что ты нормальный, – пообещала я.

– Тогда давай спать? – предложил мой новый друг, – Уже поздно, твое тело устало.

– Спасибо за заботу, – искренне поблагодарила я, – Могу лечь посредине чердака?

И он выключил свет. Я легла на жесткие доски и поджала под себя ноги. Усталость этого дня накатилась, как пресс-папье на письмо, и веки отяжелели в момент. Пожелав дрыщу спокойной ночи, я подложила под щеку ладошку и мирно заснула.

Так мы встретили ночь.

– Ва-андерос! – взревел надо мною голос, и я проснулась, сразу почувствовав, что лежу на жестком, неудобном полу.

Крик все еще стоял в ушах, и я недовольно протерла глаза. Что за зеркальный бред?! Зачем будить так резко? Ведь таким манером довести до заикания человека можно!

На чердаке было светло. Свет заливал все пространство, огибая темные фигуры господина директора и Льюиса. Мальчишка выглядел испуганным. Интересно, почему? Я ни умирала, ни кричала, ни стонала, ни звала на помощь, а значит, поводов для паники не давала.

Обратила внимание, что Верховный одет в непривычную одежду – черный балахон – а на груди болтается огромная золотая цепь с овальным медальоном. Символ внутри изображен мне неизвестный. Интересно, что это за атрибут сладкой жизни директора?

– В сознании? Нас слышишь, понимаешь? – быстро чеканил слова директор, оглядывая меня с такой внимательностью, будто он – доктор, а на прием приволокли больную.

– Все в порядке, – отмахнулась я, потирая бок.

Мышцы затекли, и даже ноги будто не слушались. Отлежала, наверное. Спать в неудобной позе на жестком полу – не самое мое любимое времяпрепровождение.

– Признавайся, что натворила теперь, – не отставал Верховный.

А я-то думала, что им, небожителям и покровителям нашего мира, не до моих житейских передряг и мелочей.

– Ничего я не творила, – на всякий случай, оглядываясь по сторонам, сказала я, – Устала, прилегла отдохнуть…

Дрыщ исчез и в зеркалах не отражался. Правильно, знает, когда лучше не высовываться. Жаль, мне нельзя соскользнуть в одно из этих прекрасных больших зеркал и исчезнуть с глаз директора. Уж больно недовольно он на меня смотрит, будто видит все мои прошлые и будущие прегрешения.

Но человеку не дано проходить сквозь зеркало, так что приходится держать оборону:

– Честное-пречестное… Вчера был такой тяжелый день… то есть, было так страшно… просто невообразимо ужасно находиться здесь… – вспомнила я про поддержание репутации моего друга и выпучила глаза, чтобы продемонстрировать, что я пережила, – Я не знала, когда это наказание кончится и воззвала к Верховным, чтобы меня избавили от этого ужасного испытания…

– Ты заснула, – прервал меня директор, – Никогда еще студенты не встречали меня спящими на полу. Ты не сошла с ума, не забилась в угол, закрыв уши… Железные у тебя нервы, однако.

И столько скепсиса в голосе, что я почувствовала, как почва у меня под ногами затрещала… в фигуральном смысле.

– Было темно, и я устала, – придерживалась выбранной линии поведения, – поэтому заснула, ничего такого не было…

Ответом мне стало осуждающее молчание. Если бы можно было отобразить графически степень осуждения директора, начиная от легкого, потому что подозрение только зиждется и пока гипотетическое, потом среднее, когда уже подозреваешь, но нужны доказательства, до сильного – когда не требуется никаких доводов и тебе итак всё понятно, то директор смотрел на меня с самой высокой степенью осуждения, замешенной на обвинении.

Стало неприятно, и я подумала, что этот Верховный – сумасбродный, слишком самодовольный тип, не способный к адекватной оценке ситуации.

Рядом мялся мой светловолосый знакомый. Он почесал затылок и, косо взглянув на черный балахон, обеспокоено спросил:

– Крис, с тобой точно все в порядке?

– Да-да, конечно, – решила закругляться я, – А мое наказание уже окончено? Можно приступать к учебе? А лучше к завтраку? Жуть, как не хочется потерять драгоценное время в башне. Еще столько всего необходимого на этом свете мне нужно узнать!

Директор медленно кивнул, видимо, поражаясь наглости.

Не став тянуть и испытывать силу его терпения по трёхбалльной шкале, я схватила за руку Льюиса и потянула его к лестнице.

Спускались мы уже одни. Мелькнула мысль, что Верховный может вызвать на допрос дрыща, но была вероятность, что тот не придет. В любом случае, я решила, что ценнее оставаться на свободе, чем расколоться, признавшись в том, что было ночью, и нарваться на новое наказание. Льюис послушно шел за мною следом, и только, когда мы дошли до первого этажа, я осознала, что все еще держу его за руку.

– Эмм… Я не знаю, где тут кормят. Нужно опять спуститься в подвал?

– Все приемы пищи проходят со стороны бальной залы. Слышал, прямо на полянке накрывают столы, – ответил Льюис и повел меня во двор Академии.

Я семенила за ним следом быстро, едва успевая и подтянув вверх многочисленные юбки. Мое красное платье будто пережило нападение чудовищ, таким было мятым и поношенным.

– А как же непогода? Если наступят холода, или пойдет дождь?

– Мы в магической ирреальности, которую создало и поддерживает руководство Академии, – показал свою большую осведомленность парень, – Здесь всегда лето, комфортная температура и все условия для качественного образования.

– Угу, – согласилась я, заворачивая вместе с ним за правый фланг Академии.

Там, где вчера проходил разговор Верховного с Селестой, теперь виднелись накрытые разными вкусностями прямоугольные столы. Я увидела уже знакомые пироги разной формы и начинки, фруктовые салаты, кувшины с напитками и блинчики.

Вид последних вызвал урчание в животе, но сразу перед внутренним взором предстали картинки с кухни, и вместо голода я почувствовала дурноту.

– Присаживайтесь за свободные места, – к нам подлетела рыжеволосая девушка в черном балахоне, примерно моего возраста. У нее подмышкой была зажата тетрадь, а вид был очень собранный и деловой, – Новенькие? – зачем-то спросила она очевидную вещь, но Льюис быстро кивнул, – Я – Ауэлита, дежурная на этой неделе. Я помогаю новеньким устроиться и слежу за порядком.

– Мило, – не то, чтобы она мне сразу не понравилась, но я не схожусь с людьми так быстро, – Пожалуй, мы пойдем.

Сделала пару шагов к свободному краю, но мой спутник имел на этот счет другое мнение. Пришлось останавливаться и выразительно смотреть.

– Как получить расписание и учебники? – обрадованно вскричал Льюис, и я поняла, кого он мне напоминает – заучку, самого обыкновенного и вредного. Его потрепанный костюм также мог быть и обычным одеянием недалекого паренька, так что с первого взгляда я неосознанно его за такого и приняла.

Ан, нет, всё по-другому оказывается – человек учиться жаждет.

– После завтрака я с удовольствием покажу вам дорогу к знаниям, – сказала девушка с преувеличенным энтузиазмом, лично мне не понравившемся.

Так вещали жрицы Храма Верховных демонов, когда просили подаяние. А я хоть и прихватила с собой из отчего дома денег, прощаться с ними в ближайшее время не планировала.

А еще я вдруг подумала, что не очень люблю рыжих. Надеюсь, Льюис – тоже.

– Здорово! Круто! Спасибо! – восхищался мой спутник так бодро, что меня аж передернуло.

Искоса взглянула на его лоб: может, у парня жар или температура поднялась от недосыпа? С чего это перемена в поведении?