– Вот еще! – фыркнула Елизавета. – Знала бы, ни в жизнь с тобой бы не пошла.

– А я потому и не сказывала раньше, – Анна звонко расхохоталась и сама прикрикнула на себя: – Цыц! А то услышат.

– Кто услышит? Кто?

– Да мало ли…

Передвигаясь то на корточках, по-утиному, то становясь по-собачьи на четвереньки, сестры преодолели самый трудный отрезок пути и выбрались из тесной норы к подножию лестницы, ведущей на башню. Наружная дверь была заперта наглухо, но дневного света, проникавшего сверху и сквозь щели в ставнях, было вполне достаточно, чтобы видеть все отчетливо. В желтых полосах лучей кружились золотые пылинки.

– Красиво! – выдохнула Анна.

Елизавета поправила одежду и принялась отряхиваться, бурча себе под нос:

– Тоже мне красота! И чего мне дома не сиделось? Теперь новую юбку изгваздала и коленки ободрала, как маленькая.

– Ты самая лучшая сестра на свете! – полезла с объятиями Анна.

– Не подлизывайся, не подлизывайся! Я тебе еще эту прогулку припомню.

– Не сердись, сестренка. Я ведь тоже для тебя что угодно сделаю, только скажи.

Елизавета испытующе прищурилась:

– И за Гарольда Сурового пойдешь вместо меня?

– Ой, что ты, что ты! – Анна замахала руками так быстро, что они стали похожи на крылья мельницы на сильном ветру. – Мне еще рано.

– А кто себя взрослой называл? – поддела Елизавета.

– Так не во всем же. Замуж мне рано, – Анна перешла на шепот. – Я и не хочу вовсе. Я лучше из дому сбегу, чем под венец пойду.

– Не пойдешь. Побежишь, как приспичит.

– А вот не приспичит!

Елизавета вздохнула:

– Я тоже так думала, когда мне было столько же, как тебе сейчас. Ладно, не будем об этом. Давай уже наверх подниматься. Иначе ведь не уйдешь?

– Ни за что! – торжественно заявила Анна и, держа меч наготове, ступила на лестницу первой.

Ступени были такие высокие, что девушкам снова пришлось задрать юбки. В таинственном полумраке их кожа казалась очень бледной и светящейся. Иногда Анна задевала клинком камни, и те отзывались звонким лязгом, вспугивая птиц в нишах и закутках. К тому времени, когда сестры преодолели половину пути, внутри башни летало несколько потревоженных голубей и один подслеповатый ворон размером с петуха. Отшатнувшись от его крыльев, Елизавета опасно покачнулась на узкой лестнице, прилепившейся к стене. Анна тотчас очутилась рядом, замахнулась на ворона мечом:

– Кыш, проклятый!

Словно сообразив, что с этой девчонкой шутки плохи, черная птица протиснулась в бойницу и, теряя перья, была такова. Голуби тоже разлетелись. В мрачном, холодном колодце не осталось никого, кроме двух девушек, упрямо карабкающихся вверх. Обе молча сопели. Похоже, даже отчаянной Анне было не по себе, пока они не выбрались на вымощенную каменными плитами площадку.

Несмотря на яркое солнце, здесь было прохладно из-за порывов ветра, долетающих от Славутича. Дубравы и березовые рощи вокруг Киева успели порыжеть и побуреть и казались ржавыми на фоне соснового леса, протянувшегося вдоль берега. Пейзаж дополняли белоснежные песчаные косы и черные пашни внизу.

– Зима скоро, – прошептала Елизавета, не заметив, как прижала ладони к груди. – Так не хочется уезжать.

– А давай мы тебя спрячем, – предложила Анна. – Как будто ты потерялась. Отсидишься, пока Гарольд другую девицу сосватает. Я тебе буду еду носить, нитки для рукоделия, книги романские…

– Я и читать-то не умею.

– Зато я выучилась. Языки разные, а буквы одинаковые. Чудно. Все хочу свои выдумать, чтобы никто, кроме меня, не понимал.

– Эх, сестренка, сестренка! Какая же ты у меня…

Елизавета поспешно прикусила язык. Анне вряд ли понравилось бы, если бы ее назвали маленькой.

– Какая? – подозрительно спросила она.

– Хорошая, – нашлась старшая сестра. – Прилежная, умная, добрая.

– Все не так, – призналась Анна со вздохом. – Я лентяйничать люблю, и молитвослов никак не запомню, и серчаю часто.

– Еще и честная, – улыбнулась Елизавета. – Трудно тебе придется, сестренка.

– Почему? – удивилась Анна, подняв брови и вытянувшись в струнку в ожидании ответа.

«Потому что обломают тебя, как куст сиреневый, – подумала Елизавета. – Мужам подавай жен покорных и тихих, чтобы дома сидели, деток рожали и в дела государственные не лезли. Уж сколько матушка отцу противилась, так под конец и она не выдержала, сдалась и сбежала. Неужто и с тобой, Анюта, то же самое случится?»

– Жизнь трудная, вот почему, – увильнула Елизавета от прямого ответа.

– Нет, Лиза, жизнь легкая и радостная, – сказала ей Анна с уверенностью, необычной для ее юного возраста. – Это как путь в дальние края. Если правильно идешь, то не собьешься и в конце куда надо попадешь.

– Вот и не сбивайся. – Елизавета крепко обняла сестру. – Светлая ты. Грустно мне будет без тебя.

– И мне, – прошептала Анна. – Настя уедет, потом ты. Братья домой не наведываются, я уж и забыла, какие они.

– Вы с Вячеславом почти одногодки, – напомнила Елизавета.

– Да он все время возле батюшки крутится. Вот и на охоту вместе отправились. Меня, небось, не позвали.

– Мужчины, – вздохнула сестра.

И этим было все сказано.

Не сговариваясь, девушки приблизились к ограде, чтобы было сподручней вдаль смотреть. Даль завораживала, манила. Темные тени облаков беззвучно бежали по ярким полям и лугам.

– Хотела бы я летать уметь, – сказала Анна.

– Я тоже! – обрадовалась Елизавета. – Мне даже снится иногда.

– Правда? Мне тоже.

– Будто я бегу-бегу…

– А потом отталкиваюсь от земли…

Некоторое время сестры говорили, перебивая друг друга, торопясь передать свои ощущения от полетов во снах. Потом Анна рассказала, как однажды лунной ночью видела в окошко летающую на помеле ведьму.

– Да ну тебя! – отмахнулась Елизавета. – Это ты меня просто напугать хочешь.

– Зачем мне тебя пугать? Я просто рассказываю, что было. Я проснулась, оттого что ноги замерзли. На дворе жара, по ночам душно, как в бане, а ноги просто ледяные. И вообще в светлице холодно. Я дохнула – пар пошел.

– Летом?

– В том-то все и дело, – кивнула Анна. – Летом. Я встала, чтобы окно затворить. Подхожу, а за окном она – в воздухе висит, слегка покачивается.

– Ведьма? – выдохнула Елизавета.

– Она самая. Увидела меня – и ф-фух! – Анна повела рукой. – Так и полетела, так и полетела. И все оглядывалась, пока не пропала из виду. Словно запомнить меня хотела.

– Зачем?

– А я почем знаю? Вообще-то, это давно было. Еще когда матушка не по монастырям ездила, а с нами сидела.

– Она не вернется уже, – глухо произнесла Елизавета.

Если до этого страх, выказываемый ею, носил недоверчивый, в чем-то напускной характер, то теперь она была совершенно искренней в своей печали. Анна тоже помрачнела. Они так и стояли бы молча, глядя вдаль и переживая разлуку с матерью, каждая по-своему, если бы не появление большого отряда на пригорке. Всадники скакали прямо через поля и огороды, спеша в сторону дороги, ведущей к Золотым Воротам.

Впереди на рыжем тонконогом жеребце ехал князь Ярослав Владимирович в красной шапке с меховой опушкой. Плащ на нем тоже был красный – отброшенный за спину, он развевался на ветру. Его сопровождали не меньше двух десятков всадников, среди которых угадывалась мальчишеская фигурка.

– Вячеслав, – определила Анна. – Совсем как взрослый едет.

Пыль, поднятая конскими копытами на пашне, стелилась по земле, подобно дыму от степного пожара. Отряд приближался очень быстро, отставали лишь телеги с охотничьей добычей, которые еще только-только показались из леса.

Подскакав к краю поля, Ярослав заставил коня прыгнуть через межу. Остальные попытались повторить его маневр, но очень скоро жерди были снесены, так что надобность в опасных прыжках отпала.

– Бежим! – выкрикнула Елизавета. – Нужно домой поспеть раньше отца. Ох и осерчает он, ежели прознает, где мы были!

С этим спорить Анна не стала. Кому-кому, а ей было известно, как страшен отец во гневе. Глаза превращаются в две щелочки, узкие ноздри раздуваются, длинные усы топорщатся, как у дикого камышового кота. Голос вкрадчивый, чуть гнусавый от сдерживаемых чувств. «Так, значит, Анна? Опять меня ослушалась? Ну-ка, придумай себе наказание сама, а если оно недостаточным окажется, то я тебе сразу три назначу».