Мэри помолчала и вздохнула:
– Со стороны мистер и миссис Дуглас выглядели идеальной супружеской парой, но… Знаете, мисс, многие думают, что дети слепы, глухи и глупы, но это не так. Дети не всегда могут мыслить, как взрослые, но многое чувствуют, видят и понимают. Да, сэр Джейкоб часто делал матушке подарки, в свете о нем говорили, как о прекрасном отце и муже, а ее называли образцовой женой и матерью. Мужчины завидовали немолодому барону – он был старше жены на одиннадцать лет, а я понимала, что завидовать, по правде, говоря, нечему: в этой семье каждый лишь исполнял свой долг, не более… и мне со временем предстояло выполнить свой. Барон не раз говорил о том, что, имея такую красивую и образованную дочь, можно породниться со знатной и родовитой семьей. Он был полон амбиций и старался заводить дружбу только с шотландскими пэрами, хотя, как мне казалось, они всегда смотрели на него свысока.
Матушка никогда не говорила со мной о своих чувствах к мужу, но я ясно видела, что она несчастлива в браке. Лишь однажды, в минуту откровенности, она обмолвилась, что в юные годы страстно любила другого человека, но им не позволили пожениться и ее заставили выйти замуж за барона. Видимо, Господу не был угоден подобный брак, потому что довольно долго детей у нее не было. Лишь спустя восемь лет супружества родилась я… но, как выяснилось позже, моим отцом был вовсе не сэр Джейкоб.
Года полтора назад матушка заболела, начала быстро угасать. Последние дни я не отходила от нее. Перед смертью она пыталась что-то сказать мне, но не успела, у нее не хватило сил. Потом были пышные похороны, дом погрузился в траур… но однажды вечером я услышала звон стекла и вопли сэра Джейкоба, доносящиеся из матушкиной комнаты. Я поспешила туда и увидела, как он, красный от злости, швыряет об пол красивые вазы и фарфоровые статуэтки, которые матушка собирала всю жизнь. Я остановилась в дверях, пораженная этим зрелищем, и тут он поднял на меня взгляд, полный такой сокрушительной ненависти, что я отшатнулась. Барон грязно выругался сквозь зубы, а потом, уже громче, велел мне убираться в свою комнату… что я и сделала, поскольку была сильно напугана и не понимала, что происходит.
С того дня его отношение ко мне изменилось. Сэр Джейкоб стал запирать меня в комнате за любую провинность, даже самую пустяковую. Требовал полного и беспрекословного подчинения. Указывал, кому на приемах я должна улыбаться, с кем обязана приветливо общаться и чье расположение завоевать. Я начала ощущать себя вещью, с которой он может сделать все, что угодно. Я пыталась поговорить с ним, узнать, отчего он вдруг так переменился, но барон не желал ни слушать меня, ни видеть в своем кабинете. Более того, он запретил мне ходить в театр. Лишил меня единственной отдушины.
Я все равно ходила туда тайком от него. Но однажды он узнал. В тот день сэр Джейкоб, которого я считала отцом, любила и уважала, впервые поднял на меня руку. – Глаза Мэри наполнились слезами. – Он надавал мне пощечин и оставил в комнате на несколько дней без еды и воды. Я плакала, умоляла… а он, едва выпустив меня из заточения, холодно сообщил, что договорился о моем браке с сыном и наследником шотландского графа, его нового друга. И что до свадьбы я должна вести себя безупречно, дабы не сорвать эту выгодную сделку. А дальше мной будет распоряжаться муж, который, к слову, оказался старше меня на одиннадцать лет… Понимаете, Кейт? Он просто продал меня незнакомому мужчине, скорее всего, обладающему сомнительными достоинствами. Такому же, как он сам… И я не выдержала. Бог знает, откуда во мне появилась смелость, но я решила сбежать. Договорилась с мистером Россом – этот святой человек, увидев мои разбитые губы и покрасневшие от слез глаза, пошел на огромный риск: в память о матушке, которая не раз помогала ему деньгами и связями, он предложил мне свое покровительство и работу в театре. «Ройял» как раз отправлялся на летний сезон в Лондон… Я дождалась, когда барон уедет из дома по делам, быстро собрала самые необходимые вещи и проникла в кабинет сэра Джейкоба, чтобы, да простит меня Господь, взять хоть немного денег на первое время. Денег в ящиках его стола я не обнаружила, но зато нашла вот это. – Мэри вытащила из-под платья уже знакомый Кейт расшитый бисером мешочек и аккуратно вынула из него сложенный вчетверо лист бумаги. – Письмо матушки, написанное ею незадолго до смерти и адресованное моему настоящему отцу. Она признавалась, что все еще любит его и всегда будет любить, сообщала, что у него есть дочь, и просила, чтобы в память об их любви он позаботился обо мне. И тогда я поняла, отчего так злился в тот вечер сэр Джейкоб и почему он стал грубо обращаться со мной.
Девушка всхлипнула и некоторое время молча вертела в руках злополучное письмо. Кейт не стала ничего уточнять, просто тихонько сползла с койки и уселась на пол рядом с ней.
– Пожалуйста, продолжай, – шепотом попросила она.
– Не знаю, почему сэр Джейкоб не порвал и не выбросил доказательство моего незаконного происхождения, а решил сохранить его. Ведь ему было больно узнать об измене жены и о том, что он вырастил чужую дочь, как свою. Представляю, как это терзало его. Я все понимала и даже сочувствовала ему, но ни на минуту не усомнилась в правильности принятого мною решения. Оставаться с этим человеком и повторять судьбу своей бедной матушки я не хотела, поэтому забрала письмо, свои вещи и ушла. Не скажу, что мне было легко, но знаете, мисс Кейт, мне понравилась моя новая жизнь. Театр стал мне домом, а актерская труппа – семьей. Сначала я работала за еду и кров, потом освоила искусство грима и причесок, научилась шить, трудилась не покладая рук, и у меня начали появляться деньги, которые я стала откладывать на дорогу. В письме матушки было указано, что мой настоящий отец проживает в британской колонии на Бермудских островах, в городе Сент-Джордж, и я собиралась отправиться туда, собрав нужную сумму. Но неожиданно возникли проблемы.
Разумеется, барон искал меня: нанял людей, объявил о награде. Когда осенью театр «Ройял» вернулся в Эдинбург, я не выходила из костюмерной, боясь, что меня кто-нибудь узнает и сообщит сэру Джейкобу. По той же причине я не могла играть на сцене, хотя очень этого желала. Нынешней весной барон удвоил вознаграждение, и, видимо, кто-то из труппы не удержался… К счастью, театр как раз вновь отправился на гастроли, но ищейки следовали за нами по пятам до самого Лондона. Друзья помогли мне бежать. Ну, а дальше вы знаете: в Саутгемптоне я потеряла почти все деньги, и судьба привела меня к вам. – Мэри взглянула на Кейт и тепло улыбнулась. – Благодаря этому у меня вновь появилась надежда на встречу с отцом. – И тут же улыбка ее померкла: – Но сейчас, когда мы застряли на этом рифе в нескольких днях пути от желанной цели, я вдруг подумала: что если Господь в очередной раз дает мне понять, что я поступила неправильно? Может, следовало смириться и принять уготованную мне долю? Ведь я даже не уверена, захочет ли мой настоящий отец видеть меня. Я вообще ничего не знаю о нем, кроме того, что он был возлюбленным моей матери! А вдруг он окажется еще хуже, чем сэр Джейкоб? Вдруг он подался в пираты и грабит английские корабли?
– Мэри, – мягко улыбнулась Кейт, – какие еще пираты в британской колонии? Ты совсем запугала себя, а ведь на самом деле ты очень храбрая. Не знаю, хватило бы у меня духу сбежать из дома в столь юном возрасте… вряд ли. Ты удивительная девушка, Мэри-Энн, поэтому не сомневайся: все будет хорошо. Вот увидишь, завтра наши бравые матросы совершат невозможное, вытащат «Валиант» с рифа, и мы поплывем дальше. А когда высадимся на острове, вместе пойдем искать твоего отца, и, я уверена, он будет очень рад встрече с тобой.
Мэри только вздохнула и устало склонила голову на плечо новообретенной подруги.
Утром и днем ничего не изменилось. Пассажиров по-прежнему донимали жуткая жара, влажность и полная неподвижность судна, целую неделю торчащего посреди океана с обвисшими парусами. Даже капитан уже не ругался – на корабле царила удручающая тишина.