Расширив зону поиска, прошлись по рынку и осмотрели прилегающую к нему территорию. После пересекли площадь и спустились на смотровую площадку подвесного моста через реку. Здесь на угловой скамейке сидел Леха, а у него на коленках его подруга Аня. Они что-то тихо нашептывали друг другу и не заметили нас, пока мы не подошли вплотную.

– Че, трахаетесь? – спросил я, в стремлении добавить ложку дегтя в эту приторную атмосферу.

– Заткнись, – негромко сказал Леха и ехидно улыбнулся.

– А че не трахаетесь? – добавил я.

– Ваня, замолчи! – нервно выдала Аня.

– Вы что бродите? – спросил Леха, навалившись на угол.

– Диму не видел? – сказал я.

– Нет. Че-то сегодня он хуже чем обычно!

– Я про то же. Лежит, поди, где-нибудь, пузыри пускает? Надо найти!

– Я не пойду… пусть пускает. А что ты засуетился?

– Сам не знаю… Ну ладно – можете дальше не трахаться!

Прошатавшись примерно около получаса по окрестностям, Люба неожиданно дернула меня за рукав, когда проходили мимо отделения почтамта. Подняла указательный палец вверх, замерла и шепнула: «Слушай!» Из тумана катился частый ритмичный стук и еле различимые натужные слова: «…на ветку! на ветку! на ветку!»

– А это не Дима? – шепотом спросила Люба, я кивнул и пошел в направлении звука.

Подступив ближе, еле сдержался от смеха. На служебной лестнице с торца здания сидел Дима и лупил обрезком деревянного бруска по краю железной балясины. Он напряжено смотрел в землю. Под носом виднелся прямоугольник запекшейся крови, как усы известного фюрера. Лоб набух отеком, так что брови пустились в разлет. Рядом с Димой стояла бутылка настойки и газировки ядовито-оранжевого цвета.

– Дима, ты как? – спросил я и склонился вперед.

– На ветку! – крикнул он и выставил брусок перед собой.

– Ты от кого обороняться собрался Гитлер первобытный!? – крикнул я и выхватил из рук Димы орудие, сразу отбросив его в сторону.

Завидев давящуюся от смеха Любу Диму развезло на глазах. От этого он стал сговорчивым, смягчился и на призывы пойти домой согласно закивал. Но не смотря на невнятное состояние, прежде чем встать рассовал бутылки по рукавам.

На предложение довести этого чудика до дома Люба согласилась, но только при условии, что после я провожу и ее. Я дал понять, что другого развития событий не допускаю, и мы не спеша поплелись свозь густую темную мглу.

Моя попытка расспросить Диму о какой еще ветке он толковал и почему у него разбит нос и надбровные дуги австралопитека, он стал говорить громко и отрывисто. Оказывается, когда он отбился от коллектива, то просто без особенной цели стал петлять по ближайшим окрестностям. Ему стало скучно, и он поплелся в магазин к Валентине с намерением купить еще выпить. Купил и в дверях нарвался на таких же поддатых братьев Муронян – это представители новой предпринимательской волны. Торговали всем подряд: от надувных лодок и рыболовецких снастей до автомобилей и делового леса. В общем, слово за слово Диму «занесло». Хотя он и из прежнего заноса не очень-то вышел, так что это был дрифт. В общем, в качестве реакции на столкновение Дима сказал: «Валите в свою Африку и лезьте обратно на ветку!» Но братья резонно не согласились с его предложением. Негодуя по поводу такого невежественного отношения к географии и в попытке втолковать, что Армения находится северо-восточней континентальной Африки, в усердии разбили Диме нос и отбили лоб до появления отека.

Люба хохотала до слез, я тем временем настаивал на том, что Муроняны вполне приличные люди. Но Дима словно контуженый, периодически срывался с места и болтаясь по всей дороге, время от времени повторял: «На ветку!», «В Африку!».

Когда добрели до дома Димы, он долго мялся, прежде чем войти в калитку. А затем глубоко вздохнул и, залихватски взмахнув рукой, вынул из рукава бутылку настойки, протянул ее вперед и громко гаркнул: «От чистого… плеча!», и только после этого нам удалось попрощаться.

Теперь Люба притихла. Мы свернули с центральной дороги и пошли проселочной, между густым молодым лесочком и завалившимся забором. Так было короче до ее дома. Из леса тянуло холодом. Люба вздрогнула, я заставил ее застегнуть куртку и предложил выпить настойки, подаренной Димой, не то «с барского плеча!», не то «от чистого сердца!».

– Друзья у тебя, конечно, странные! – сказала Люба, глядя на клумбу у дверей своего подъезда.

– Мы стоим друг друга, – со значением ответил я.

– Спасибо, Вань! – неожиданно с горьким оттенком сказала Люба, и губы ее еле заметно дрогнули.

– За то, что проводил? – с недоумением уточнил я, искренне не понимая такой реакции.

– Нет. За то, что не постеснялся со мной погулять! – уже с глазами на мокром месте пояснила она.

– А почему я должен был постесняться?

– Ну как, ты же знаешь мою репутацию! – съежившись и пряча руки в карманы громко прошептала она. – Я ведь не такая… это Зина трахается как злодейка, а я…

– Зачем общаешься, если не такая?

– А ты с Димой зачем? – обиженно бросила Люба.

– Вообще-то он бывает очень умным, не гляди что псих! – радостно ответил я.

– А Зина бывает очень доброй, не смотри что шалава! – рассмеявшись, утерла глаза Люба.

– Главное, чтобы у них общих детей не было!

– А что, это передается?

– У психов вроде да, а с… – тут я задумался.

– Понятно. Я тоже не знаю, – выручила Люба. – А ты знаешь свою репутацию? Знаешь, что о тебе говорят? – неожиданно спросила Люба, и я на секунду окаменел, а после машинально стал шарить по карманам в поисках сигарет.

– Что? – со скрипом выдавил я, чиркая зажигалкой.

– Говорят, что ты не врешь, даже когда врешь, – словно чеканя слова, выдала она.

Я задумался и протянул ей бутылку, но она только покачала головой, блеснув усталостью в глазах. Поцеловала меня в щеку и, махнув рукой, скрылась в темноте подъезда.

Я шепнул: «Пока…», в пустоту лестницы и вышел из-под козырька, когда вдруг вскинул голову на резкое покашливание и железный скрип. Из раскрытого окна второго этажа, высунулся седой растрепанный старик в, наверное, таком же старом, как и сам махровом халате. Он навалился локтями на кусок оцинковки под окном и курил какую-то едреную самокрутку, так что воняло на всю округу.

– Душевно. – протяжно сказал он. – Она ж тебя на чай звала, а ты не понял, – хрипло и тихо смеясь, добавил старик.

Я отчего-то разозлился, бросил бутылку в клумбу и, отступив чуть назад, рявкнул:

– Да пошел бы ты спать, старик!

– Пойду, пойду… а ты мог бы сейчас тискать Машку, за Машкину ляжку если бы… – и не окончив фразы, старик закивал, бросил окурок на подъездный козырек и закрыл окно.

Я тогда улыбнулся и уже на углу дома глядя в расступающийся туман шепнул себе под нос: «…если бы не был таким дураком!»

Глава 3. Плотный воздух

Детство не кончается ровно до тех пор, пока тебя обеспечивают родители, – мое продлилась до осени девяносто седьмого. Когда я говорю «обеспечивают», то имею в виду не только: кормят, одевают, предоставляют крышу над головой и снабжают карманными деньгами, но в большей степени создают некий эффект защиты и принадлежности к чему-то цельному и большому, величину которого можно оценить, уже лишившись этого.

Несмотря на то, что своих родителей я умел рассматривать как нечто отдельное друг от друга, все же, когда в сентябре они разъехались, а после и развелись, подобный взгляд не объяснил мне ничего. Я отчетливо понял эту прежде пафосную для меня фразу: «этот случай разделил мою жизнь на “до” и “после”!». Она казалась мне смешной, ведь, как правило, ее не очень уместно произносили взвинченные немного истеричные тетки в рамках телевизионных передач. Но теперь мои «до» и «после» лежали по разные стороны, а я застрял на разделяющей их линии.

Родители разошлись тихо – никто ничего не знал и не подозревал до последнего (включая меня). Кстати, так сказать, обычный порядок развода нарушало еще и то, что именно мать переехала на съемную квартиру.