– Идите по-хорошему отсюда, пока целы! – повысил градус угрозы в голосе.
– Сам отзде[259] пеши в Египту к воньливым каркодилам, холоп руды[260]. Единаче[261] теи ушеса ослячьи исторгнем[262], – нервно заорал главарь.
Ишь, какой начитанный парняга, етиего. Про крокодилов знает. Когда и где он только успел их обнюхать? Вспомнилось детское: «Какой зверь ходит лёжа?»
– Почто лыбишися? – разозлился до невменяемости главарь. – Днесь буде слезьми горьки источатися.
И размахнулся этак молодецки, с намерением влепить мне леща. Слишком широкий замах позволил мне поднырнуть и с силой ткнуть противника в область солнечного сплетения. Скуластый со стоном согнулся.
Завертелась драка. Налетели сразу все остальные четверо. Отбежал и постарался отработать каждого кандидата на полёт в нирвану в порядке живой очереди. Тело прекрасно подчинялась заученным движениям. Однако переоценил силовые возможности малолетки и пришлось применить кое-чего из травмирующего арсенала, немного попортив суставы у одного, самого крепкого. Сам в ответ словил неслабые звездюлины. Сопец[263] стоял и не помогал нисколько, только хлопал глазами. Чудо мухоморное! Когда удалось нокаутировать ещё раз главаря, заметил бегущих мне на помощь по берегу полностью голого старшего музыканта и рыбачка Тюху с другой стороны. Побитые злодеи с ворчанием отступили и исчезли среди строений посада, оставив в плену своего главаря, отдыхающего на песке. Его пинками прогнали подскочившие мои новые приятели, когда тот очухался.
– Ух ты, Митко! Ладом ты ратоваешь[264]! – восторженно затараторил Тюха.
– Воздаждь Бог тя, добр человече, иже предстоял[265] маво брата Треню! – произнес голый парень и низко поклонился, доставая рукой до земли, – Людие зде[266] за человеков нас не мнят, а ты заступился. Мироном наречен есмь, тея послушник.
Млин, взрослый ладный парень вот так запросто в слуги к отроку нищему набивается. Догадываюсь, что это такая фигура речи. Если бы девушки вот так же запросто просились ко мне в рабство, предпочтительней сексуальное, не смог бы ничего с собой поделать.
– Коли маленьких обижают, положено заступаться, – попытался пояснить свой поступок, потирая опухшую скулу.
– Я несмь мал, – вдруг обиделся младший музыкант, – Тя ростом вящше[267].
Долбать меня дятлом! Всё никак не привыкну к другим своим размерам.
– Ну, не маленький, зато удаленький, – попытался утешить мальца, – Слышал, небось, сказку про мальчика с пальчик?
Вспомнилась мне она чего-то вдруг.
– Вот куру слещил, сей миг её на костре изпряжим[268]. Позволь тя угостить, Димитрий? – продолжил изливаться любезностями старший музыкант, попутно одеваясь в свою хламиду.
Роскошное тело легкоатлета позади покрывали застарелые следы от ударов кнутом.
– За что тебя так? – поинтересовался, указывая на отметины.
Парень криво усмехнулся и ответил:
– Боярам и князьям не по нраву наши кощуны явнут.
– Неужто наш князь Юрий Дмитриевич такое сотворил? – ужаснулся я.
– На Москве нас казниша. Со скомрахами[269] мы хождеша дружней[270] по землям русским. Глумище[271] содеивали на торжищах. В скуратах[272] играша, ово разноваплены[273]. Иде[274] добре приимаша, яко в Новуграде, иде лютоваша с нами, яко в Москве. Люди тамо злы, несуть зде. Купно дружню поимаша[275] да пожегша митрополичьим судом. Мя и Трешу посекша кнутьями ноли. Малы летами спаслися от уморы[276], – сообщил о себе музыкант, – А ты, Димитрие, скомрах, ово холоп течны[277]?
– Чего? – отвисла моя челюсть.
– Не боись, мы не выдадим тя, утаим. Аще похочешь, в ватагу примем. Нам накрец нать. Истинно ли я глаголю, Треша?
Братец с готовностью кивнул головой. Накрами между прочим называли в старину бубенцы или барабаны. Короче, что-то такое ударно-ритмичное.
– Мирон, почему ты меня посчитал беглым холопом? – не смог скрыть я сильнейшего интереса.
– У тя задня изосечена. Сие токмо холопов, зело винны, и татей злокозны бияша. Паки, зришь, нам довлетися[278].
Раньше бы знать об этих знаках позора, не полез бы в воду прилюдно. Слуги мои, наверно, тоже следы видели и промолчали, хороняки[279]. Мне теперь ни в коем случае нельзя новым знакомым признаваться, что я высокороден. Весь Галич от мала до велика станет тогда смеяться надо мной. Как же я раньше не прочувствовал неладное на своём теле? Ведь ощущались же какие-то болезненные уплотнения на заднице.
– Не рди[280], Димитрие, – решил утешить меня Мирон. – Несть студно[281] сии стрази[282] плоцки примати. Христа секоша и распинаша. Мнозе мучеников святых посекоша.
– Мя кийждо день отчим сече, – дополнил его Тюха.
– Понятно, почему холоп, вроде бы разобрались. Но почему вы меня за беглого приняли? – не унимался я.
– Очепья[283] с тамгой[284] несть на вые[285] у тя. Холопам требе тое неизменно лещити, иначе казнити их люте[286], овогда[287] до умертвия, – пояснил старший гудец[288].
Только теперь заметил, что парни ничего на шее не носили, в крайнем случае, на запястьях рук. У старшего гудца там имелась маленькая кипарисовая ладанка овальной формы. Понятно стало, почему на мне тоже никакого креста не обнаружилось.
Получается, что если бы я не попал в княжича, то по всем статьям смахивал на беглого холопа. Пойди, докажи потом, что не верблюд, какому-нибудь замороченному на взятках дьяку. Млин, как же всё-таки сложно здесь жить. Как с такими данными я ещё на свободе? Какому горожанину или селянину не хотелось бы поправить свои финансовые дела, донеся на прятавшегося беглого холопа? Доносительство не при Сталине родилось. На Руси с глубоких времён то стало воистину всенародным развлечением. Недаром сбежавшие от невыносимых тягот холопы уходили подальше от центральных волостей на окраинные земли, от предающих ближнего своего здесь христиан.
Много путешествующий и потому много знающий гудец поведал, что он может определить даже давность побега холопа по степени потёртости на шее. Очепье с тамгой для холопов делалось из малых плохо отшлифованных звеньев цепи таким образом, чтобы снять его с головы самостоятельно и тем более порвать было практически невозможно. Холопы были вынуждены носить эти ошейники постоянно. Для некоторого удобства и по холодному сезону холопы делали себе тканые или кожаные чехлы, куда помещали цепь. Однако потёртости всё равно возникали. У снявших очепье только через длительное время они рассасывались. Смешно, но на моей шее такие следы обнаружились. Мне осталось только снова впасть в ступор.
