- Ты же не знал, что Мерф тоже кинется к ней.

- Кто-то всё равно сделал бы это. Необязательно именно он, кто-нибудь мог прыгнуть с яхты, как и я.

Карла поняла, что тема исчерпана. Что ж, придётся сразу перейти к другой теме:

- А внутренний голос?

- А что? – тут же оживился Лайонел. Сделал он это всё также, как-то неуловимо по-своему: в его глазах загорелась какая-то искра, он улыбнулся – но не так широко и открыто, как это делала сама Карла. Какой-то внутренней задумчивой улыбкой человека, который всегда был рад пообсуждать то, о чём он долго думал и в чём был хорош.

- Я пыталась его расслышать, - призналась Найтсмит. – Но ничего не смогла понять.

- Он просто ещё не привык к тому, что его слушают. Расслабляйся. Постарайся думать обо всём сразу. Не концентрируйся на чём-то одном – или, если тебе нужно поговорить на определённую тему, задавай ему наводящие вопросы. Всегда сначала будет сумбур и шум, но потом ты расслышишь то, что нужно. Может, даже не сразу поймёшь, что слышишь его. Со временем это будет происходить всё быстрее и легче – вы подружитесь, будете учиться друг у друга разным вещам…

- Это было в твоём рассказе, - неожиданно сказала Карла. Лайонел даже вздрогнул:

- Ты правда их все читала?

- Да. И я сразу подумала, что где-то это уже слышала – то, как мальчик так рассуждал о голосах в его голове. Но только это были призраки, а ты…

- У нас у всех есть призраки. Он просто слишком впечатлителен и следует человеческой логике: если что-то звучит, то должен быть источник звука. Гитара, скрипка, флейта – а если звучит речь, то человек. И он думал, что видит этих людей, которые разговаривают с ним – в этом и содержится главная мысль рассказа.

- В чём? – не поняла Карла.

- В том, что губы придуманных образов всего лишь шевелились, но не звучали. Он чувствовал их прикосновения, видел блеск призрачных глаз – но не понимал, что звуки раздаются не от этих людей. Что источник – он сам.

- Его звали Арнольд, - зачем-то напомнила Карла. Лайонел заулыбался, словно ребёнок:

- Да, Арнольд. Маленький рыжий выдумщик, который ушёл к своим видениям.

- Он уснул? – спросила она.

- Вряд ли. Я думаю, что погрузился в такое состояние, что у нас считают опасным и неправильным. Он был счастлив, слушая свои голоса, но слишком мал, чтобы с ними справиться. В том вся трагедия истории – в нашем мире хорошо то, что те, кто нуждается в помощи, непременно её получает. Но иногда счастье и золотая искра в человеке выглядит, как помешательство и безумство – сколько же таких талантливых безумцев заперто в наших клиниках? – теперь он смотрел куда-то сквозь сидение, что было справа от Карлы невидящим взглядом. – Сколько человек бредят созданием вечного двигателя, сколько таких двигателей из ботинок и карандашей каждую смену ломают медсёстры, что приходят к ним в палаты, чтобы сменить капельницы? Подумать только… - он сделал глубокий вдох. – Люди не смогли справиться со своей искрой, с тем, что называют гениальностью – и потому мир стоит на месте, каждый новый день упуская свою возможность это исправить. Мы теряем в лицах безумцев своих гениев, и это то, что не даёт мне спать по ночам… - тут парень словно вздрогнул, посмотрел на Карлу – та осторожно касалась кончиками пальцев его запястий, словно что-то проверяла. – А? – выдохнул он.

- Почему ты остановился? – спросила она. – Я слушаю тебя.

- Прости, я… я не о себе, - он виновато приподнял уголки губ, пряча взгляд. – Это просто…

- Я понимаю. Может быть, только сейчас понимаю суть рассказа, - задумчиво сказала Найтсмит. – Не говори ничего. Я не хочу понимать его заново.

И повисла долгая тишина.

Это было лучшее молчание в жизни Карлы. Она наслаждалась им – не сразу у неё это получилось, в какой-то момент хотелось заговорить, снова нарушить тишину, но она заставляла себя молчать. И когда за окном пошёл дождь, Найтсмит почувствовала в полной мере, что такое настоящие молчание и тишина.

Это не была пустота – даже для такого, как выражался один знакомый психолог, «отбитого экстраверта» как она, в тишине нашлось что-то своё. Для неё она была полной – быть может, потому, что казалась необычным явлением, с которым девочка так редко сталкивалась. Карла уловила то состояние, в котором любил находиться Лайонел, но своей душой сверх общительного человека могла найти в этих минутах умиротворения собственные яркие мысли и планы. Для Фетрони, наверное, это была благодатная пустота, из которой он черпал силы.

Вот в чём разница, наверное, между интровертом и экстравертом, которые так нелепо встретились и так странно продолжали своё знакомство, пытаясь узнать друг друга лучше в тишине, которой первый научил второго.

Молчание было долгим, но оно прерывалось: Карла, кажется, задавала ещё какие-то вопросы – одни стены в купе, да эти двое помнили, о чём шла речь. Лайонел ещё вспомнил о пожаре, что-то рассказал ей о создании ордена – Карла только жалела, покидая поезд спустя шесть часов, что забыла расспросить парня о том, кем были их помощники и к чьим домам вели три другие двери с уникальными ручками.

Она сама рассказала о том, до чего додумалась, пока ехала к нему в клинику, когда узнала о пожаре – Лайонелу, кажется, безумно понравилась мысль о людях, чья бездушность была заложена на генетическом уровне.

- Душа – вот настоящая мутация, - сказал он тогда, прикрыв глаза. Карла подумала, что почти понимает эту фразу.

Идти пришлось недолго. Небо уже окрасилось в яркие цвета заката, когда беглецы покинули станцию и отправились на поиски дома. Шрайки хорошо описали его – небольшое здание, где, помимо старика-мастера проживало ещё несколько семей. Его можно было назвать многоквартирным домом и коттеджем одновременно – настолько слившиеся в единое целое пристройка и надстройка были неотделимы даже зрительно от здания.

Двор был ухоженным. Похоже, здешние жильцы умели ценить то, что у них было, а заодно – сохранять это.

И чёрт знает, что дёрнуло Карлу взглянуть на свою метку, когда они подходили к двери. Может быть, простой интерес, а может быть, у неё появилось какое-то предчувствие, суть которого она сама до конца понять не могла.

Но это наверняка случилось очень вовремя, потому что стрелка указывала прямо на дверь, куда они собирались войти после того, как позвонят и познакомятся с хозяином жилища.

- Стой! – вцепилась тогда Карла в руку своего спутника. Всё случилось секунды за четыре: Лайонел посмотрел на неё, потом перевёл взгляд на метку, его глаза чуть расширились, и он дёрнул Найтсмит в сторону.

Они едва успели скрыться за огромными кустами, что росли прямо у крыльца. И поспешили дальше, дальше, в сторону – быстрее, лишь бы скрыться за тяжёлой прислонённой к стене старой дверью.

Немедленно открылась другая, и они оба услышали знакомый голос:

- Смотри, если ты нам лжёшь…

- У меня никого не было! – повторил старческий голос. Его обладатель вышел на крыльце вместе с двумя парнями. – Никто не приходил ко мне и не просил сделать эти метки. Сколько можно повторять?

- Мы ещё вернёмся, - пообещал Мерф, спускаясь со ступеньки. Его спутник шагнул назад и что-то, видимо, забрал. – И не одни. Скажи спасибо, старик, что в этот раз мы не натравили на тебя псов – но в другой раз тебе так просто не отделаться. Мы обыщем твой дом сверху донизу, перевернём каждый тайник и найдём этого парня. И если ты уже отпустил его…

- Никто не приходил! – возопил пожилой мужчина.

- Значит, придёт, - холодно сказал Найтсмит. – И ты немедленно нам об этом сообщишь. Я должен быть уверен в том, что он не налепит на себя ложную метку, – и потом, отвернувшись, зашагал по двору, где не так давно находились Карла и Лайонел.

- Как скажете, - съязвил старик. Его оттолкнул другой охотник, и отправился вслед за Мерфом.

- Господи… - прошептала одними губами Карла. Она почувствовала, как Лайонел крепко сжимает её ладонь и услышала над своим ухом еле звучащее: