Наверное, и Лазарь со своими домочадцами искали на исторической родине решение продовольственной проблемы, так и нерешённой в Советском Союзе. Не ту фиктивную газетную программу, которую разворачивала перед народом коммунистическая партия на каждом из своих ничего не значащих съездов, а ежедневную экономическую политику правительства Израиля, позволяющую нормально питаться даже при минимальной зарплате. Хотя ни один человек в СССР в те годы от голода не умер, было совсем непонятно, почему через 45 лет после победоносного окончания войны в магазинах пустые полки, почему за продуктами первой необходимости многочасовые очереди, почему нужны связи в торговой сети, чтобы достать костлявый кусок замороженного мяса. Лазарь боялся даже подумать, что он уезжает не от бушевавшего в начале 90-х очередного посткоммунистического «Голодомора», а от постоянно нарастающего и никем не пресекаемого антисемитизма. Он не верил гремящим на всю страну слухам о возможных погромах, которые, к счастью, так и не произошли. Однако вполне могли бы и состояться. Ведь кому, как не Лазарю, было знать, что история развивается по спирали. Последней каплей в полном стакане его терпения явился случай перед уроком истории, который он проводил с десятиклассниками, уже будучи не директором, а почасовиком- пенсионером. Войдя в подозрительно притихший класс, он увидел, что на доске большими буквами красным мелком было написано: «Россия для русских. Убирайтесь к себе в Израиль, Лазарь Моисеевич! И как можно скорее, а то…»
Что стояло за многоточием после сочетания «а то», можно было только догадываться. Хуже всего, что надпись это исходила не от нацистов, против которых сражался гвардии капитан, не от ультраправой антисемитской организации «Память», которая верила в существование всемирного «сиономасонского заговора», а от одного из его учеников. Когда он сообщил об этом пришедшим ему на смену директору, тот саркастически улыбнулся и невнятно промямлил:
– Да не обращайте внимания, Лазарь Моисеевич. Вы же знаете, какие сейчас несуразные времена настали. Кто-то из ребят просто неудачно пошутил.
Но Лазарю было совсем не до шуток. Через несколько часов его отвезли в больницу, где продержали целую неделю со случившимся микроинфарктом. Там, на больничной койке, до него дошло, что прав был нынешний директор. Времена настали, действительно, несуразные и смутные, и надо было что-то срочно предпринимать и оградить семью от этих непредвиденных несуразиц и полного абсурда.
– Дедушка, отвлекись, пожалуйста, от своих дум и посмотри в иллюминатор, – обняла его за плечи Кира, – мы уже подлетаем к тель-авивскому аэропорту Бен-Гурион, названному в честь первого премьер-министра Израиля.
Лазарь взглянул в окно. Сквозь прорехи густой и низкой облачности он увидел пятна голубой воды Средиземного моря. Лайнер плавно, почти под прямым углом, повернул на восток, и буквально через несколько минут его шасси мягко коснулись бетонной полосы, выстеленной уже на обетованной земле воздушных ворот Израиля.
Когда спускались по трапу, Лазаря буквально озарила счастливая улыбка, не сходящая с лица его внучки. Глаза её излучали блаженство и безмятежно всматривались в веерные листья финиковых пальм, виднеющихся вдали, за аэродромными постройками. Лазарь понимал, что Кира была вне себя от радости. Он и сам потихоньку таял от восторга, почувствовав вдруг, что совсем не зря затеял это перемещение из государства продуктовых талонов в страну молочных рек и кисельных берегов.
Со временем оказалось, что радоваться было рано. Молока и киселя достаточно было только в супермаркетах. Что касается водных потоков, то даже в святой реке Йордан молока обнаружено не было, а её берега никогда не изобиловали кисельной патокой. В избытке были только неиссякающие потоки солнечного света и тепла, которые бесстыже проникали сквозь одежду и покрывали тело под ней влажными сгустками пота. Потеть на первых порах приходилось не только от испепеляющего солнца. Душа и сердце разрывались от неустроенности быта и всепроникающей ностальгии по «той самой берёзке, что во поле, под ветром склоняясь, растёт».
Радоваться было рано не только из-за отсутствия молочных рек и кисельных берегов. Сестра матери Киры, тётя Рита, которая вместе с сыном уже полгода жила в Израиле, как могла подготовилась к приезду родителей и сестры с семьёй. Она сняла для них малогабаритную трёхкомнатную квартирку, площадь которой вряд ли превышала 50 квадратных метров. В одной спальне разместились Хана с Лазарем, в другой – Полина с Андреем. Кире же выпало лежать в проходном неуютном салоне. Когда вся семья собиралась в 8-метровой кухоньке, на тесноту приходилось разве что молча обижаться. За квартиру надо было платить 500 долларов в месяц. К ним добавлялись ещё 200 долларов выплат за коммунальные услуги. Надо было ещё как-то питаться, мыться, одеваться, ездить на транспорте и т. д. Денег, положенных новым репатриантам от государства, явно не хватало на все эти расходы.
Лучом света в непростом, пока что не очень сказочном царстве адаптации к непривычному укладу жизни являлся город, в котором они поселились. Он именовался коротким, но ёмким названием Бат-Ям. Ёмким потому, что перевод его с иврита на русский был неоднозначен. Дотошные историки, несмотря на то, что в дословном переложении это означало «дочь моря», называли его почему-то «дочь Иерусалима». А русские репатрианты вообще превратили имя города в «Русалку». Когда Кира прогуливалась по широкой трёхкилометровой городской набережной, ей и на самом деле казалось, что вот-вот из голубой пенистой пучины выскочит мифологическая Ундина с распущенными зелёными волосами. Однако вместо неё на морской глади появлялись одинокие белоснежные яхты и многочисленные серфингисты в ярких гидрокостюмах, снующие на волнах причудливыми зигзагами. Кира тихо радовалась тому, что их обветшалый дом как раз и находился на этой роскошной набережной и она имела возможность ежедневно любоваться причудливой палитрой средиземноморского раздолья. Из окна её ростовской квартиры тоже открывалась живописная панорама на реку Дон. Но это были не очень-то и сравнимые ландшафты. Тихий Дон в любое время года представлял собой сероватое одноцветное зрелище. А вот Средиземное море воспринималось чем-то грандиозным, фантастическим и необозримым. В какой-то из дней, когда усиливался ветер, оно окрашивалось в сумрачно-серый цвет, но уже по утрам, когда восходило солнце, оно забирало светлую голубизну у небосвода, а в ясный и тихий вечер, перед заходом розового светила, приобретало насыщенный синий цвет. Заглядывающая в окно морская гладь не только улучшала настроение, а и, подобно горькому шоколаду, вырабатывала гормон внезапно накатывавшего счастья.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
