Начальник штаба Суйдинского отряда, подполковник П.П. Папенгут, называвшийся советскими разведчиками «столбом на котором отряд только и держится», объединил вокруг себя значительную часть офицеров и сформировал под названием Офицерского союза самостоятельное объединение [АВПРФ, ф. 0100, оп. 10, п. 131, д. 92, л. 42; Наземцева, 2013, с. 95]. Штаб Офицерского союза в середине 1920-х гг. располагался в Толкинском ущелье. В 1928 г. в составе союза находилось 120–130 человек [Наземцева, 2013, с. 95, 97].

К середине 1920-х гг. временные и преимущественно трудовые объединения бывших военных практически исчезли, уступив место более крупным организациям, преследовавшим не только цели обеспечения своих членов заработком, но и объединяя тех, кто не принял советской власти (при этом борьба против советской власти не позиционировалась в качестве одной из целей), обеспечивая поддержание и сохранение корпоративной идентичности, как на общем уровне принадлежности к бывшим военнослужащим Российской армии и флота и Белой армии, так и на узко-корпоративной основе. Одним из средств поддержания групповой идентичности в среде военной эмиграции являлась организация корпоративных мероприятий, связанных с определенными датами и событиями, – полковые, войсковые, училищные праздники, панихиды по погибшим членам корпорации, молебны и т. п. Многие из этих мероприятий находили отражение на страницах эмигрантских газет, особенно «Русского слова» (Харбин) и «России» (Шанхай), наиболее близких к военной среде. Подавляющее большинство членского состава организаций бывших военных было представлено офицерством. В то же время стоит отметить, что значительная часть бывших военнослужащих Белой армии, особенно среди тех, кто прибыл в Китай 1919–1920 гг., или находились здесь на протяжении всей Гражданской войны, не являлись членами военных объединений. Такая ситуация была особенно характерна для Синьцзяна и Маньчжурии, где за пределами крупных населенных пунктов (Харбин, Мукден, Чанчунь) практически никаких организаций бывших военных не существовало.

Середина 1920-х гг. открыла новый этап в жизни русской военной эмиграции в Китае. С одной стороны, в Китае существенно возросла активность Советского Союза, стремившегося восстановить на северо-востоке страны позиции царской России и одновременно развернуть в Поднебесной антиимпериалистическое революционное движение, реализуя на Востоке проект мировой революции. В рамках реализации этой стратегии предполагалось окончательно ликвидировать на китайской территории остатки белой эмиграции, что вынуждало эмиграцию бороться за свое выживание. С другой стороны, начавшийся на Западе процесс консолидации военной эмиграции с целью продолжения антибольшевистской борьбы подталкивал аналогичный процесс в Китае, инициируя новый этап противостояния между большевиками и антибольшевистскими силами, что особенно актуализировалось наличием протяженной совместной границы между Китаем и СССР.

1924 год ознаменовался распадом почти повсеместно на территории Китая крупных воинских групп и резким снижением белопартизанской активности. Продолжался процесс репатриации и реэмиграции части военных беженцев. Значительная часть бывших военных перешла к мирной деятельности, стремясь приспособиться к новым условиям существования. Большинство действовавших в это время организаций, объединявших бывших военных, являлись фактически союзами взаимопомощи, ориентировавшими своих членов на социальную адаптацию, а не на политическую борьбу. Продолжение противостояния советской власти было уделом немногих, в основном тех, кого мы в нашей типологии отнесли к активным антибольшевикам и людям войны.

Советская сторона, разрабатывая планы расширения своего присутствия в Китае, стремилась к окончательной ликвидации на этой территории «белогвардейского гнезда». Как отмечалось ранее, в 1924 г. советское правительство предприняло немало усилий, включая военно-политический шантаж, для установления дипломатических отношений с Китаем и восстановления совместного управления КВЖД [Переписка Сталина, 2008, с. 74, 77]. В мае 1924 г. было подписано долгожданное соглашение между Москвой и Пекином, подкрепленное сентябрьским договором с Мукденом. Согласно договору 1924 г. в Китае учреждались советские консульства, сменившие существовавшие с 1920 г. в местах наиболее массового расселения русских эмигрантов русские представительства, отстаивавшие права эмигрантов. «Вселение» советских дипломатических представительств на территории бывших консульств Российской империи не обошлось без инцидентов. В Шанхае более тридцати офицеров и солдат группы генерала Глебова ночью 13 июля 1924 г. захватили здание бывшего Российского консульства, протестуя против его передачи советской стороне. Пришлось использовать для их выдворения полицию [Ван, 2008, с. 156].

С приходом в руководство КВЖД советских представителей был поставлен вопрос об увольнении с железной дороги белоэмигрантов [Переписка Сталина, 2008, с. 179–181]. С 1925 г. в составе Управления и различных служб КВЖД разрешалось работать только лицам, имевшим советское или китайское подданство. Начались увольнения. В частности, были уволены все русские сотрудники внутренней охраны железнодорожной полиции [ГАРФ, ф. Р-6081, оп. 1, д. 153, л. 171].

Желая сохранить свое стабильное положение, обеспечивавшееся службой на КВЖД, многие военные эмигранты приняли китайское[219], а в отдельных случаях и советское гражданство. Эта ситуация хорошо представлена в дневнике полковника И.С. Ильина: «Боже, как изменились вокруг лица! Глаза бегают, вид напуганный, разговаривать боятся, некоторые сторонятся! Говорят, что у многих давным-давно припасены совпаспорта. И, главным образом, среди тех, кто больше всего кричал о “непримиримости”… Берут паспорта генерал Касаткин, Бутов, Богданов, Зефиров – все омичи… Китайских подданных, дай Бог, чтобы набралось до двух тысяч, вся же масса спешит осоветится» [Там же, ф. Р-6599, оп. 1, д. 8, л. 226, 237]. Кстати, сам Ильин, не желая становиться ни китайским, ни советским гражданином, был вынужден оставить Службу сборов Управления КВЖД, где в это время работал. Из предложенной нами классификации типов военных эмигрантов на компромисс с советской властью шли главным образом «перерожденцы» и «шкурники», имея при этом различную мотивацию.

Начиная с 1925 г., русские в Китае разделились на советских и эмигрантов (ко второй категории нужно отнести и русских, принявших китайское подданство), борьба между которыми, особенно в среде молодежи, имела порой ожесточенный характер. Противодействуя разложению эмиграции, антибольшевистские круги организовывали антисоветские акции, клеймили «перелетов» – бывших белых, перешедших в советское подданство, преследовали «ренегатов» – эмигрантов, в той или иной мере контактировавших с советскими учреждениями или советскими гражданами. На страницах «белых» газет, как, например, «Русское слово» в Харбине или «Мукденский вестник» в Мукдене, регулярно давалась информация о подрывной деятельности «перелетов» и неблаговидных поступках отдельных эмигрантов, имевших связи с советскими. В «Мукденском вестнике» существовал специальный отдел «Галерея предателей», где размещались фамилии неустойчивых эмигрантов [Мукденский вестник, 1928]. С большим недоверием эмиграция относилась к бывшим белым, оставшимся в России после Гражданской войны или репатриировавшимся из Китая, а позднее возвратившимся обратно с намерением продолжить борьбу против советской власти[220].

Усилилось советское давление на организации бывших военных. Даже такие безобидные мероприятия, как увеселительные вечеринки, организуемые военными объединениями, подвергались нападкам и бойкотам со стороны служащих ресторанов, являвшихся членами профсоюзов. По воспоминаниям лейтенанта Д.П. Жемчужина известно, что первый открытый Морской вечер, организованный Харбинской Кают-компанией по случаю Пасхи в мае 1926 г. в зале гостиницы «Новый мир», едва не был сорван отказом работников ресторана, имевших санкцию со стороны профсоюзов, обслуживать данное мероприятие. Морякам пришлось все обеспечивать самим [Жемчужин, 2005, с. 153].