Е – Ну подожди, Владимир, чем дело-то кончилось, посадили?

Д – Не, обошлось. Благо, что я дело придержал, разобрались они в итоге друг с другом, забрала бабуля заявление, секту бросила, живёт сейчас в той же квартире по-прежнему. И ведь видите, как рисковал, ведь сам сесть мог, но что б мать родная без крыши над головой не осталась…

А – А чем вы сейчас занимаетесь, Даниил Сергеевич?

Е – Кроме нас.

Д – Да есть ещё одно дело. Тоже, кстати, интересное (усмехается). Там товарищ жену свою грохнул из гуманных побуждений.

Е – Как так?

Д – Вот так, зарезал, один хороший удар в сердце. Благо, что не мучилась; наверное, и сообразить не успела, что её убивают. Мутное дело, даже рассказывать не охота.

Владимир вздыхает.

В – А оно может и хорошо так, когда вот, полон сил, живёшь, а потом раз! И не живёшь. Вот так внезапно, чтобы именно раз и всё.

К – Не каждому Бог такой подарок дарит, чтобы сразу в рай и без долгой дороги.

В – О том и речь, Кирилл, о том и речь. Испытание, что ли, какое?

Кирилл пожимает плечами.

К – Кто знает? Может и испытание.

Н – Кого? Кого испытание? Вот та же бабушка наша, кого бог испытывал? Её или мать? Или меня? Или может всех нас?

Е – Ну Настя…

Н – А что? Я этих божественностей не понимаю. Ну, хочет бог испытать кого-то, так испытывай, почему кто-то ещё страдать должен?

К – Так оно, может быть, в том и задумка, что не для одного человека испытание придумано? Откуда нам знать?

Н – Тогда зачем…

К – Вот когда там будешь, тогда и узнаешь, зачем. Это после все связи ясны станут, не сейчас, не в этой жизни. Может ты, лично ты, спаслась через бабушку, ведь возможно?

Настя не находит, что сказать.

В – Порою даже интересно посмотреть, что там такое…

Е – Владимир, ты меня пугаешь.

В – А тебе не интересно?

Елизавета улыбается.

Е – Пока – нет, я ещё пожить хочу. Я, пожалуй, за несколько последних лет впервые жизнь почувствовала. Нет, правда, я это честно говорю. И мне не стыдно за свои слова, я знаю, что мама тоже была бы рада, если бы увидела меня такой.

В – Ей ведь, Даниил Сергеевич, за себя стыдно было. Всё… (осекается). Да что уж там, давайте начистоту? Стыдно ей было, что она, которая всю жизнь о всех нас заботилась, вдруг такой… обузой стала. Оно, конечно, не так, не обуза, но разве ж переубедишь? Неловко ей было, что к своим страданиям и нас, получается, подтягивает.

Е – Да (улыбается), шутила всё по этому поводу, сначала… А потом уже просила…

Елизавета замолкает, не зная, как продолжить.

Н – Не могла она на себя руки наложить, вот и просила, чтобы ей помогли. Маму просила. Последнее время, когда обезболивающие совсем помогать перестали, очень часто просила.

Е – Нет, Настя…

Н – Я слышала, мама, не отпирайся. И я не вижу в этом ничего зазорного.

Даниил немного удивляется.

Д – Прямо сама просила?

Елизавета неуверенно кивает.

Е – Да.

Д – Так может это, когда приступы были, в беспамятстве…

Е – Нет, в такие моменты как раз не просила. Вернее просила, но редко. Мама у меня очень рассудительной была и просто так, на эмоциях, никогда ничего не говорила. Она спрашивалась разрешения серьёзно поговорить и просила… Говорила, что я ей самый близкий человек и от кого же ещё, если не от меня, смерть принять?

Д – Что-то я не понимаю…

Владимир принимается разливать коньяк.

В – Да что тут понимать, Даниил Сергеевич? Тяжело ей было, а о спасении и речи уже не было. Как ещё прекратить страдания? Вот и просила… помочь.

Д – Не понимаю я, как можно просить, чтобы меня самого убили?

А – А почему нет? Такие случаи…

Д – Но это же жизнь! И второй жизни не будет. Всё. Тебя нет. Как можно просить, чтобы тебя не стало? Ерунда какая-то.

Е – Зря вы не верите, я сама…

Д – Да, не верю! Нет, я понимаю, в пылу горячки просить, тут я могу понять, но чтобы вот так, на серьёзный разговор…

А – Вы просто не видели, как всё это было. Да даже и не в том дело, что болеет человек, а что любящие кругом, они через тебя болеют, им от того может и ещё хуже. Чего и не попросишь только.

Д – Тем более, как у любящего тебя человека просить, чтобы он тебя убил?

А – А кто ещё? Кто ещё поможет? Если не любящий тебя. Кого попало с улицы не попросишь, вряд ли, что поможет.

Д – Вы так говорите, помощь… Что значит «помочь убить»? Помогите мне, обворуйте, а то я нищим стать не могу. Ведь то же самое. Да даже и больше того, жизнь – это не вещь, жизнь уже точно не вернёшь.

К – Нет, это вы о разных вещах говорите. Вернее, нет, не о разных, но в вашем смысле всё-таки о разных. Помощь – это когда от твоих действий человеку будет лучше. Если бабушка считала, что там, в том мире, ей будет лучше, чем здесь, то просьба переправить её в тот мир – это именно призыв помочь, помощь.

Д – Да какой мир… (Даниил начинает злиться)

А – Тут не в мире дело, Кирилл вам не то сказать хочет; дело в том, что лучше, а что хуже.

Д – И что?

А – Вот и получается, что если со смертью бабушке стало бы лучше…

Д – Да как хоть лучше?

А – Вот так и лучше. И правда, ей стало действительно лучше. Ведь не больно уже?

Д – Ей никак.

Е – Вот вы, Даниил Сергеевич, что предпочтёте: просидеть сутки на иглах, да что б родные ваши видели, или просидеть на обычной кровати, которая не вызывает абсолютно никаких эмоций?

Д – Это разные вещи.

Е – В том ваша проблема и заключается, что для вас это разные вещи. А оно всё одно.

Д – Ну как одно? Как? Жизнь, повторяю – это не вещь, здесь нельзя судить так же.

Е – Как, так же? Со стороны? Нельзя. Потому только любящие, близкие люди могут судить о жизни другого человека.

Д – И вы рассудили? (к Елизавете)

Е – В каком смысле?

Д – В буквальном, ведь можно… оказать помощь?

Елизавета обижается.

Е – Я вам даже больше скажу, Даниил Сергеевич, она мне и способы предлагала, и как сокрыть, что её убили…

Д – Вот как…

Е – Да, она обо мне беспокоилась, так же, как и я о ней; я тоже ей только лучшего желала, всегда так было.

Д – Лучшее, я так понял, это смерть?

В – Ну хватит вам уже спорить, помиритесь.

Владимир поднимает рюмку.

В – Вы знаете, Даниил Сергеевич, как у нас все споры любят? Одни философы, не иначе. Вы уж простите, не принимайте близко к сердцу. Любим мы это дело, что поделать? Да и вы, не наседайте, видите, неприятно человеку (пауза). Давайте лучше с вами выпьем.

Даниил вздыхает.

Д – Да уж… Давайте… За согласие (пытаясь изобразить улыбку).

Все чокаются.

Сцена 4

Обстановка: дом, вечер.

Действующие лица: Даниил, Настя

Та же беседка на заднем дворе. Солнце уже почти село. Даниил сидит один, что-то изучая в телефоне. Подходит Настя.

Н – Для вас всё готово, идите в дом.

Даниил откладывает телефон.

Д – Хорошо тут у вас, дом, природа… Ничего, что я ночевать остаюсь? Честно говоря, неудобно как-то.

Настя садится напротив.

Н – Ничего неудобного. А вот с мамой у вас и, правда, неудобно получилось, она очень расстроена.

Д – В смысле?

Н – Вы же так намекнули, что это она бабушку… Да ещё и прикрывается философией. Ведь так вы подумали?

Даниил некоторое время молчит.

Д – Так.

Настя говорит уверенно, даже жёстко.

Н – Вы понятия не имеете, что для мамы значила бабушка. И сколько мама для неё сделала в последнее время. И как она плакала ночи напролёт, после этих бабушкиных просьб. Вы же про это не подумали, правда?

Даниил молчит.

Н – У меня у самой сердце кровью обливалось, когда я на маму смотрела; как же было жаль мою бедную маму… А вы такие вещи говорите. Это… Это просто подло, Даниил Сергеевич.

Д – Да-а (вздыхает).

Н – Вас бы тогда, в то время, на место мамы на день поместить, хотя бы на день, или на место бабушки, да или хотя б на моё место. Вы бы уже так не говорили. И не утверждали бы того, о чём никогда даже не думали толком.