Теперь же, на вымученном полусвидании, она в первые в жизни лицом к лицу предстала перед правдой. И довольно горькой...

Бенедикт наблюдал, как все самообладание Хоуп покрывается трещинами и крошится, но под опавшим слоем, с немыслимой скоростью нарастает новый.

    - Я помню тебя такой со школы. И когда наши одноклассники решительно окрестили тебя «белой вороной», сточив зубы до десен в предположениях, насколько богата твоя семья, раз ты каждое лето ездишь в Европу отдыхать, я впервые в жизни услышал, как хрупкая девочка, едва сдерживая злость, от души ругается на французском.

    - Бабушкина школа! - от столь внезапного откровения, Хоуп подалась вперед и по-детски улыбнулась.

    - Именно тогда, я настоял, на том, чтобы мама наняла мне репетитора, и я с дуру выучил французский. Это потом я узнал, что ты еще и нидерландский знаешь.

   - Не напоминай! Терпеть его не могу. Практики давно не было, считай, уже забыла! Бабушка меня часто во Францию увозила. Мы объездили всю страну, но по возвращению домой, меня начинало трясти от одной мысли, что придется возвращаться в школу, где ты без устали меня третировал.

    - Каюсь, виноват!

    - Не просто виноват. В полку моих недругов тогда свершилось грандиозное прибавление в лице Лесли Скиллорс и ее марионеточной команды чирлидерш.

Бенедикт поморщился при упоминании имени девчонки, которую когда-то многие считали красавицей, и этого было достаточно, чтобы превратить пустышку в эталон.

    - Я тогда был зол на весь мир, и Лесли подливала масла в огонь, тем, что донимала меня. Ты ведь и не догадывалась, что она ревновала меня к тебе, - глухой голос Бенедикта был лишен всякой гордости за сомнительные достижения юности. - В то время, как я старался впечатлить отца, но чтобы я не делал, ему было трудно расщедриться на самую жалкую похвалу.

   - Признаюсь, я ждала, что ты дашь маху с общественными работами. Это происходило от детских обид, и было похоже на вспышку, ведь единственным выводом, который я сделала за годы работы с тяжелобольными людьми, состоит в том, что не стоит никого осуждать. Нет ни одного человека, который избежал бы боли или потерь, а они, ой, как нас меняют. Уверена, что и тебе досталось... Не каждый способен так быстро адаптироваться к тяжелой атмосфере в нашем отделении.

   - Я страшно тебе завидовал. И тогда, и сейчас... Казалось, что тебя невозможно вывести из себя. Я еле сдерживал тошноту, первое время, когда меня подрядили на вынос уток, а ты будто и не замечала ничего и носилась, да, да, именно носилась из палаты в палату, источая непонятный мне оптимизм. А в школе, помню, что каждый день за тобой приезжала мама, она всегда беззаботно улыбалась и куда лучше находила общий язык с твоими сверстниками, чем ты. Кстати, передавай ей привет. Я думал, что увижу ее и сегодня...

Хоуп немного наклонила голову вправо и горько усмехнулась.

    - У меня тоже такое ощущение последние шестнадцать лет... Что я приду домой, а она суетится на кухне или в саду. Ее не стало, когда мне было девятнадцать. Авария... Я была на третьем курсе колледжа, не расставалась со своим плеером, даже когда читала учебники. Одним словом была помешена на музыке, с мамой созванивалась поздно вечером и не особо следила за телефоном. А когда увидела несколько десятком пропущенных вызовов от папы. Мигом возненавидела всех и вся. Забросила учебу... Не знаю, во сколько обошлось это моему отцу, но меня чудо мне выгнали из колледжа. В общем, это был переломный момент в моей жизни.

«Хоуп не любит музыку...» - Бенедикт тут же вспомнил вскользь брошенную Сэмом фразу, когда они вдвоем прослушивали длинный трек-лист. Странный набор песен семидесятых был слишком несвойственен для мальчишки.

    - Прости.

    - Ничего страшного. Я выплакала свое и нашла своеобразную замену тем чувствам, которые дарила мне мама. Работа!

    - Le sens de la vie est d'atteindre la perfection et d'en parler aux autres*

   - Неплохо! Но мне до совершенства еще далеко.

Перспектива хорошо провести вечер трещала по швам и Бенедикт, немного наигранно вздохнул.

    - Как видишь, я втянулся, и мне показалось забавным знать несколько языков.

    - Удиви!

    - Немецкий, испанский и португальский.

    - Португальский? Необычно...

   - Это скорее было необходимостью, - лицо Бенедикта помрачнело. - Какое-то время я жил в Бразилии. В Форталезе. Собственно, это был мой переломный момент.

Видно, что затронутая тема была для него не самой излюбленной, но стараясь ответить на искренность Хоуп, Бенедикт тем самым давал ей понять, что не желает оставаться безучастным к ее откровенности.

    - Ее звали Габриэла. Мы познакомились, когда я был по делам компании отца в Майями. Она работала моделью. Это был короткий контракт и в скором времени, ей нужно было возвращаться в Рио, где она жила. Я потерял голову, а перед глазами днем и ночью было лишь ее лицо. Неописуемой красоты. Отец был в бешенстве, когда узнал, что я собираюсь перебраться к ней в Бразилию. Аннулировал мои счета и выставил из дома, в надежде, что я скоро одумаюсь, но не тут-то было... В коем-то веке, я почувствовал себя свободным, будто у меня началась настоящая жизнь и как ни странно, я не далек от истины. Вот только, настоящая жизнь, это вовсе не радость и эйфория каждый день, а трудности, проблемы и редкие передышки, перед очередной волной испытаний.

Все это время Бенедикт не сводил взгляда с Хоуп, но не для того, чтобы следить за ее реакцией. Она ни разу не выказала удивления. Не поморщила нос, выслушивая рассказ о совершенных глупостях. Было время, когда Бенедикта многие опасались и с осторожностью относились к его персоне, но в далеком прошлом.

Делиться тем, что ни разу не услышали, ни мать, ни сестра, от которых Нэд редко, что хранил в тайне, оказалось невероятно легко. А потому, когда к ним в очередной раз подошел официант, чтобы взять заказ, Хоуп полушепотом надиктовала ему с пол дюжины

*(фран. - смысл жизни в том, чтобы достигнуть совершенства и рассказать об этом другим).

блюд вроде, алиго, тартифлета с сыром реблошон и утиное магре, что ничуть его не удивило. Слухи были правдивы. Эта женщина явно питала слабость ко всему, что было связано с сыром.

    - И что же произошло, от чего у тебя сейчас такая скрытая злоба на всех женщин мира? - спросила Хоуп, выдавая свои наблюдения.

   - Ты заметила..., - Бенедикт хитро прищурил глаза.

    - Я бы ничего не заметила, если бы не Люси, но не будем об этом.

    - Габриэлла мечтала жить в штатах и тот факт, что отправился за ней в Бразилию, не особо способствовал ее планам. Хотя, за утешения она приняла мое положение и состояние моего отца. Она была уверена, что он меня в скором времени простит. Но уверенность таяла с теми средствами, что остались у меня и снимать дорогостоящую недвижимость, недалеко от Копакабаны, я больше не мог. Пришлось перебраться на окраину. Быт, который не ладился, нужда и необходимость экономить, легко открыли мне глаза, на женщину, которой я готов был посвятить всю свою жизнь. Она стала все чаще работать по ночам, говорила, что я должен понимать, что такое съемки и какой непростой график бывает у модели. Меня не хотели брать на работу, пока мой португальский оставлял желать лучшего. И то был сокрушительный удар по самолюбию и гордости. А фееричным итогом стало, то, что в один прекрасный день меня навестили люди одного из местных сутенеров и недвусмысленно разъяснили, что я давно «отвлекаю» одну из его самых дорогих девочек. Габриэлла и в Майями приехала в качестве эскорта. Модельный контракт был идеальным прикрытием. К черту все, поедем обратно на такси, - выдохнул Бенедикт с усмешкой и, пожалев, что не заказал себе выпить, кивнул на нетронутую порцию виски Хоуп и она кивком дала понять, что с удовольствие поделится выпивкой.

    - Отвечая на твой вопрос о Фредди Корцетти, я с уверенностью могу утверждать, что ты не принадлежишь тому типу людей, который легко могут продаться, даже за бешеные деньги.