- Замечательно, мы сразу направим счастливого папу к ребенку, а Вас пока приведем в порядок! Как сына назовете?

    - Сэмюэл Говард Хартлоу, - с гордостью в голосе ответила Джил. Она и сама лежала теперь с улыбкой до ушей, порываясь расцеловать всех, кто под руку попадется. Потолок немного покачивался перед глазами, и веки смыкались, будто в них закачали свинец.

    - Красиво звучит, - ответила доктор и наконец поднялась со стула, на котором сидела перед операционным столом внимательно рассматривая результат своих усилий.

     - А как Вас зовут, доктор? За кого мне молиться Господу?

    - Хоуп Ванмеер.

Женщина сняла повязку с лица и Джил увидела миловидную молодую женщину, о которой не раз слышала от своего благодетеля Альберта Ванмеера.

    - А я Вас, оказывается, знаю. Ваш отец невероятный человек и не удивительно, что его дочь под стать ему.

Улыбка Хоуп была заразительной, в нее хотелось верить и присущей врачам фальши, призванной внушать пациентам не лишнюю надежду, в ней не чувствовалось.

    -  Лучшая похвала, что я слышала. Кстати, вот и он!

В операционную зашел Альберт Ванмеер. Доктор был в полном «обмундировании» и половину лица скрывала маска, но вечно улыбающиеся глаза, которые украшали морщинки в уголках, расходящиеся веером к вискам, действовали на Джил, как лошадиная доза успокоительного. Пресимпатичный доктор, которому невероятно шла седина на висках ни разу не позволил Джил увидеть его истинный характер, как впрочем, и остальным пациентам, удачно балансируя на грани раздвоения личности, потому что персонал медицинского центра, от Альберта Ванмеера шарахался в ужасе и трепетал, только от одного упоминания его имени.

Две медсестры, принялись обмывать тело роженицы, а Хоуп стянула перчатки с рук и выкинула их в бак около двери, вместе с тонким одноразовым халатом. Едва она вышла в коридор, с ее лица слетела улыбка, будто она тоже была атрибутом для хирургического вмешательства, который теперь был полностью использован и больше не нужен.

     - Рад Вас видеть, Джил? Как себя чувствуете? - доктор Ванмеер подошел к пациентке с правой стороны и краем глаза глянул на монитор, который красовался рядом кривых линий и показателей давления и пульса.

    -  Слабость и небольшая одышка, но это от нервов, - отчиталась Макдуган.

Женщина выглядела изможденной и Альберт ей подбадривающе улыбнулся.

     - Это нормально! Джил, но мы должны понаблюдать за Вами и поэтому перевезем в палату интенсивной терапии, чтобы подстраховаться.

     - А как же мой малыш? - тревога зазвучала в голосе Джил и она с надеждой посмотрела на Хоуп, которая обещала, что ребенок будет рядом с ней.

     - Вам будут привозить его несколько раз в день, но, Джил.... Нет, нет, смотрите на меня! Все в порядке, - доктор Ванмеер сконцентрировал внимание пациентки на себе, чтобы она вспомнила о  договоренности не нервничать. - Вы будете ощущать слабость и не сможете его даже поднять. Ваш супруг уже здесь, он сейчас в детском отделении, прилип к окну и ждет, когда ему покажут сына. К Вам я его еще не пущу, пока мы не проведем ряд процедур. Брайан в нетерпении и просил передать, что очень сильно Вас... любит.

Последнее слово далось доктору Ванмееру особо тяжело и присутствующие в операционной люди странно косились на него, в то время, как он заметно хмурился и выглядел слегка растерянным. Нежности в список добродетелей Альберта Ванмеера если и входили, то скрывали тщательно и прилюдно полировались только его воображаемые клыки и когти, которыми он был готов растерзать любого растяпу за самую ничтожную оплошность, даже, тех, кто не попадал под его субординацию.

    - Мы готовы, доктор Ванмеер, - доктор Макдуган уверенно кивнула, и не теряя драгоценного времени, каталку вывезли из операционной.

    - Хоуп, когда сдашь смену, я жду тебя в моем кабинете.

     - Да, доктор Ванмеер.

Работа в столь крупном медицинском центре была весьма престижна, и не смотря на то, что профессия хирурга все меньше привязывалась к родословной, семейство Ванмееров пользовалось уважением хотя бы потому, что отец ни разу не поспособствовал дочери в продвижении ее карьеры или облегчении условий работы в резидентуре. Более того, он советовал ей самых жестких и требовательных наставников, руководствуясь тем, что они не гонятся за популярностью и заставляют оттачивать навыки и знания до идеала, который, впрочем, никогда не сможет быть достигнут. Истинный хирург всегда ищет возможность совершенствоваться и учиться.

Конец смены для Хоуп сегодня стал невероятно удачным и радостным.

Но вот, хорошее настроение дало трещину. Хоуп знала, что отец никогда не примешивает в работу сантименты. Исключением были только тяжелые или безнадежные случаи, когда скупой на эмоции Альберт Ванмеер рассказывал своим пациентам о важности поддержки близких, что их участие настраивает на положительный лад и упоминал о том, что лично ему, всегда придают сил мысли о его дочери Хоуп.

Жалеть кроху Сэмюэля Говарда Хартлоу, Хоуп не собиралась. Жалость не помощник врачу, даже не подспорье. Оно тянет за собой убийственные эмоции, слезы, вопросы, с которыми люди ходят в церковь, и на которые не получают ответы, а потом, как следствие, эту пустоту заполняла ненависть ко всему миру.

Смерть в стенах больницы была врагом, но не литературно страшным, а тихим, с которым каждый день приходится встречаться и вырабатывать в собственном организме иммунитет к постороннему горю, как и желание отобрать у этой жадной скотины хотя бы одну человеческую жизнь.

Хоуп постучала в дверь кабинета, на которой красовалась золотистая табличка с именем ее отца и услышала тихое приглашение войти. Она успела переодеть только униформенную рубашку, оставшись в широких больничных брюках и чистой футболке.

     - Присаживайся, - задумчиво сказал Альберт, не глядя на измученное лицо дочери. В отделении неотложной помощи редко выдавались спокойные смены и усталость была там завсегдатаем, на которого уже никто не обращал внимание. Потому подкашивающиеся ноги не стали причиной для того, чтобы Хоуп посмела, даже будучи наедине с отцом, вольно вести себя и стараясь не сутулить окаменевшую спину, замерла стояла перед столом, за которым он заполнял историю болезни.

       - Спасибо, - Хоуп опустилась в жесткое кресло и улыбнулась сама себе.

Даже в комфорте своим посетителя Альберт Ванмеер отказывал, выбрав самые неудобные кресла, которые только мог найти, чтобы никто надолго не задерживался.

       - Я хотел с тобой поговорить по поводу назначения, - отец сразу перешел к делу.

Он по-прежнему не отрывался от своего занятия и изредка прерывался только для того, чтобы порыться в кипе подшитых анализов, чтобы найти интересующую его информацию.

       - Да, я решила. Я хочу работать под твоим руководством, - Хоуп надеялась, что отец обрадуется ее решению. Он сам предлагал ей подобный вариант, однако, предупредив, что его требования будут к ней намного суровее, чем к остальным, чтобы избежать слухов о понибратстве.

      - Поздно! Ты слишком долго думала. Я уже взял себе подопечного, - голос отца ничуть не изменился, а в скользнувшем по изумленному лицу Хоуп взгляду, не было ни капли сожаления или желания смягчить пилюлю.

Сквозь тягучую и тяжелую усталость, которая свинцом наполняла каждую мышцу и грозила сомкнуть веки, даже не смотря на неудобный дизайн кресел, Хоуп почувствовала обиду, а потому не смогла скрыть изумления.

      - И кого?

     - Грэгори Паунд. Толковый малый, талантливый... Но ему нужно много работать, иначе зазвездится.

Хоуп с трудом подавила горькую усмешку.

      - Ты еще вчера меня торопил с выбором, а сегодня, у тебя появился некий Паунд.

     - Да, признаю, все вышло немного спонтанно, - Альберт сдернул с глаз небольшие лекторские очки и пристально посмотрел на дочь. - Паунд станет блестящим хирургом, если я буду его учить, а ты...

     - В том и дело, что я тоже хочу стать достойным специалистом, а ты лучший в нейрохирургии.