Мне было глупо признаться, что не знаю, поэтому я побежал к себе в комнату, чтобы, как говорил мой брат, «погуглить», то есть заглянуть в «Гугл».

Я узнал, что это учение о всеобщей закономерной связи и причинной обусловленности всех явлений.

Усевшись на подоконнике, я в конце концов перевёл это на свой язык. Это примерно означало, что, если что-то должно было случиться, это случилось бы, но я не мог связать это со своей ненастоящей пятёркой по английскому языку.

Конечно, у меня были некоторые сомнения, потому что «Гугл» не был всезнающим, в чём я убедился сам, вбив «подземные мыши», – и оказалось, что они не упоминаются ни разу. Зато было много упоминаний о компьютерных мышах и земельных работах.

– Мне стыдно за тебя, – сказал брат. – Это же так же, как если бы ты хотел найти рецепт производства атомной бомбы в интернете.

Так что, очевидно, Подземные Мыши были чем-то более опасным.

Поэтому я отказался от своих поисков, тем более что мой брат спросил меня, узнал ли я, что такое детерминизм.

Я рассказал своими словами, и брат серьёзно закивал головой.

Он взял лист бумаги и нарисовал Чёрную Дыру.

И потом написал большими, чёткими буквами: «Стефан».

– А теперь, Братишка, скажи, как это имя будет на английском?

– Стивен, – ответил я. Это было просто, потому что на первом уроке учительница рассказала нам, как нас зовут по-английски, а Стефан как раз сидел со мной за одной партой.

– Да, действительно. – Брат повернулся и достал с полки двуязычный польско-английский словарь. – Теперь ищи слово «ястреб».

– «Хок», – сказал я после минуты поиска.

– Ха! – воскликнул мой брат торжествующе. – И тогда Ястребовский… Как будет, Братишка?

– Хокинг? – спросил я и от удивления замолчал. Так в одно мгновение я всё понял.

Это было так, как будто кто-то хорошенько врезал мне по голове.

Стефан Ястребовский. Стивен Хокинг. Всё стало понятно. Итак, кроме моего брата и болезни со странным названием, из-за которой он практически не покидал постели, существовал ещё Стивен Хокинг и Чёрная Дыра в моей комнате. Внезапно стало действительно страшно.

Я хотел ещё поговорить об этом с братом, но у него заболела голова, и мне пришлось попросить маму принести ему таблетку. Я задёрнул занавески и пошёл в свою комнату.

Я сел в кресло на достаточном расстоянии от кровати и начал думать.

– Ты должен думать, – сказал как-то брат. – Мышление отличает нас от животных.

Я не совсем согласился с этим, потому что Эйнштейн, крыса моего брата, может почуять миндаль, спрятанный под крышкой от сока, и сразу найти нужную крышку, но брат в ответ прочитал мне лекцию о различиях между интеллектом человека и животного.

Мне было трудно поверить, что Эйнштейн был просто научен. И хотя я не сказал это вслух, я подумал: «Неправда!» И таким образом я неосознанно разделил судьбу Галилея.

Я сидел в кресле и думал, а под моей кроватью творилось что-то странное.

Я так думал чуть ли не час, пока наконец меня не осенило.

И тогда я начал связывать с Чёрной Дырой определённые надежды.

Если действительно – а у меня не было причин не верить брату – всё, что в неё попадало, исчезало без следа, с её помощью я смог бы справиться с Подземными Мышами.

Брат, когда я рассказал ему об этом, взглянул на меня исподлобья и посоветовал никому об этом не говорить, потому что, если мыши узнают о заговоре, меня ждёт страшная месть.

Я был немного обижен, потому что не был настолько глуп, чтобы болтать направо и налево о том, как я хотел покончить с мышами, но брат объяснил, что излишняя осторожность не повредит.

Поэтому я решил кормить Чёрную Дыру, хотя и не знал как.

Я подумал, что было бы лучше, если бы я относился к ней как к домашнему питомцу. У меня был некоторый опыт, потому что, когда мой брат отправлялся в больницу на несколько дней, он всегда просил позаботиться об Эйнштейне.

Это было очень просто – нужно было только следить за тем, чтобы миска не была пустой, а в поилке была вода. Иногда я вешал на решётку клетки забавную палочку, покрытую разными зёрнышками, и наблюдал, как Эйнштейн выдалбливал по зёрнышку, а потом засовывал его лапкой в рот.

Ещё я брал Эйнштейна на прогулку. Он залезал в капюшон моей толстовки или в карман и засыпал.

А иногда он взбирался ко мне на плечо, обычно это происходило в магазине. Люди вокруг меня начинали кричать, а одна женщина однажды запрыгнула на стойку с корзинами и ещё долго вопила после того, как я ушёл (точнее, как меня попросили выйти) из магазина.

Но, как вы знаете, Эйнштейн – это крыска.

И всё, что возможно с Эйнштейном, не было бы возможно с Чёрной Дырой. Я взял чистую тетрадь в клетку из ящика стола и записал следующее:

«1. Проблема еды. Чёрная Дыра, скорее всего, ест всё. Решение проблемы: давать всё, что только возможно.

2. Проблема питья. Проблема налить воду на пол – мама. Решение проблемы: если Чёрная Дыра поглощает всё, она может поглотить воду и в бутылке».

На всякий случай я оставил место для новых идей, закрыл тетрадь и пошёл на кухню. В мусорном ведре лежала пластиковая бутылка из-под минеральной воды. Я наполнил её водой из крана и взял со стола печенье, положил всё на пластиковый поднос и вернулся в комнату.

Концом палки от щётки я поднял край покрывала, одним движением сунул поднос под кровать и выбежал из комнаты. Когда я захлопнул за собой дверь, то был готов поклясться, что под моей кроватью что-то чавкнуло…

– Братишка! – раздался голос из-за закрытой двери. – Если ты снова так хлопнешь дверью, я тебя прибью!

Я открыл дверь комнаты брата как можно тише. Не говоря ни слова, положил тетрадь на кровать. Брат посмотрел на мои записи и нахмурился.

– Неплохо, неплохо, – промурлыкал он, затем потянулся к книге, лежащей рядом с кроватью. Меня всегда удивляло, как он грамотно обустроил свою комнату – у него всё было под рукой, и всё это он сам спроектировал.

Иногда я подозревал, что он научил меня читать только для того, чтобы мог продолжать учиться дальше, когда у него появились проблемы с глазами.

А это было так.

За несколько дней до моего пятилетия брат позвал меня в комнату.

– Что это? – спросил я, глядя на разноцветные карточки, разложенные на одеяле.

– Знание, – ответил он.

Я сел по-турецки у него в ногах, и мой брат по очереди начал показывать мне цветные карточки.

– Это буква О, – сказал он. – А это С.

Таким образом я научился читать слово «осёл».

– Это первое слово, которому учат в школе, – сказал он серьёзно.

Когда я пошёл в школу и взял в руки настоящий букварь, я был очень удивлён, потому что нигде не было слова «осёл».

– Хм. – Брат нахмурился и терпеливо выслушал меня. – Судя по всему, внедрили новую методику.

На уроке сложения (когда я освоил искусство складывать буквы, мой брат принялся учить меня математике) мне было очень скучно, и я прочитал весь букварь.

Учительница, очевидно, заметила, что я занимаюсь чем-то не тем, – думаю, она решила, что я смотрю картинки, – и вызвала меня к доске. Меня застали врасплох – я не знал, что происходит, и принёс домой замечание от учителя.

На следующий день я просмотрел все упражнения по математике и не смог найти в букваре предложения «Мама мыла раму». И снова вернулся домой с замечанием.

– Я думаю, что Пётрек пошёл в школу рано, – сказала учительница, фальшиво ласково поглаживая меня по голове.

Я написал «фальшиво», потому что, если бы она действительно хотела меня погладить (хотя, конечно, я был слишком большим, чтобы меня гладить), она бы этого не делала «против шерсти». Конечно, она могла не знать, что вихор на моей макушке не любит подобного поглаживания, но могла бы догадаться, так как я пытался от неё отойти как можно дальше.

– Мой сын очень сильно привязан к своему старшему брату, – сказала мама, по-моему, совершенно к месту.