— А это здесь откуда? — Хранитель альтернатив притронулся к плотно натянутой сфере костяными пальцами, изучая небольшую трещинку на ее поверхности. — Ее не было в прошлый раз.
Инку не составило бы труда залатать ее, но не сейчас, не когда в эту сферу настойчиво стучат. Если Творец попытается сделать это до окончания назойливого стука, он очень рискует запустить неизвестного в свою мультивселенную.
— Странно это все, — тяжесть, появившаяся в груди, разрасталась и распределялась по всему телу в равном давлении, но все равно голова болела больше всего, подозрительно больше, чем раньше. — Придется следить за новым гостем. Интересно, кто же это?
Но не успел Инк хотя бы убрать ладонь от желтоватой сферы, как ту внезапным потоком магии обожгло. Художник наспех отпрянул от объекта, смотря на него бесчувственными зрачками, на деле же внутри слабо бултыхалось удивление, не видимое не вооруженному взгляду. Творец посмотрел на ожог, вызванный прикосновением к замку, и отшатнулся от следующего произошедшего события: из шарика начал доноситься голос. Да такой противный и до боли знакомый, что сны и реальные, как он думал, воспоминания окончательно перемешались в черепушке, накидывая на нее пелену острой боли.
Что сказал незнакомец по ту сторону сферы, Инк не расслышал. Головная боль была настолько сильной, что перебивала даже собственные мысли Творца, что уж говорить о голосе извне, что пытался донести до него какую-то свою мысль. Но больше всего Художника смутило озарение, последовавшее от прикосновений к шару, от ожога и этого чертового знакомого голоса. Он вспомнил. Он все, абсолютно все вспомнил. Наконец-то мысли в голове не путались в каше из топора, не оставалось больше вопросов об этих уродских снах, что являлись его воспоминаниями. Воспоминаниями из его же прошлых жизней. И, пока на разум снова не нависнет дымка забвения, Инк должен был все это записать. На описание происходящего уйдет не один час, но надвигающееся событие стоит всего этого, иначе Творец просто-напросто не успеет подготовится.
========== Не один ==========
Сколько там от ненависти к любви шагов? Десять? И какой дурак посмел провести такую параллель между чувствами и физической величиной? «Влюбленный дурак», — смело ответил на свой же вопрос Ошибка. А ведь верно было его утверждение. Только влюбленный, самостоятельно погрязнувший в таком болоте, как чувства, способен на подобные крайности.
— Тц, что за ересь в голову лезет, — Эррор закрыл очередной портал в неизвестную ему вселенную и лениво сел на диван, что принадлежал одному неряшливому Художнику, от поисков которого Оши и решил немного передохнуть. — И куда же он мог деться?
В какую альтернативу не загляни, но везде, где в поисках потерялся Ошибка, начинался переполох. Его морду прекрасно знали во многих обширных и проработанных мирах, и появление оного в биомах миров ничего хорошего не сулило. Все давно усвоили одно простое правило, приняв его за аксиому: видишь темного скелета, облаченного в не менее темные шмотки — жди беды. И вот как с таким раскладом вещей жить? И Глючный жил в подобной неразберихе годами, даже не жаловался. И не посмел бы. Сознательно пошел на выбор, прекрасно понимая все риски оказаться в конце с разбитым корытом. И теперь, не по велению судьбы, а по своей прихоти, он стал козлом отпущения. Но давно поломанную душу грело новое чувство. Теперь он был, пусть и временно, не один. Это ему, как он думал, просто льстило. На деле же, он поистине упивался этим ощущением нужности, и вовсе не важно, кому именно. Пускай это будет Инк, но на данный момент он ему нужен. И пускай. Плевать, что он выглядит как потерявшийся бродячий уличный кот, ослепший на два глаза и душу. Не умеющий доверять, но на свой страх и риск доверивший свои чувства кому-то помимо себя. И, знаете, он ни о чем не жалел. В кои-то веки, он обрел, какое-никакое, но успокоение и баланс мыслей, и голоса в черепушке приутихли, покидая ее на пару с вечными головными болями. Теперь в черепной коробке было на удивление тихо и спокойно, а внутри слышался один-единственный тихий, уверенный и размеренный голос.
Что же, видимо, Эррор неосознанно сделал еще один шаг навстречу к этому настырному Радужке. Вот в чем проблема: ответного дождаться от него он не сможет, Инку для такого дела понадобится душа, вернее излучающие ею эмоции.
Дрим, в отличие от опустившего руки Ошибки, все еще бродил по вселенным в поисках лучшего друга. И пускай он до смерти устал, но прекрасно знал: Инк устал еще больше. Устал страдать, устал смотреть на мир под пленкой бесчувствия, устал играть на публику, устал защищать, устал бороться. И руки невольно опускаются… Знал бы Дрим, что Художника мотивирует продолжать все это, несомненно помог бы. И потому, имеем только то, что имеем. Ни больше, ни меньше.
Да что уж там Принц положительных эмоций, Творец и сам не знал, ради чего так вкладывается в дело всей своей жизни. Нет, несомненно, его жизнь и здравие прямо пропорционально зависят от количества и качества альтернатив, однако было у него что-то еще в груди. Что-то такое странное и необъяснимое. В особо тяжелые времена внутри словно клацал какой-то рычажок, придавая моральных сил продолжать сражаться. И главное, в эти моменты он действительно верил, что знал, за что сражается. Увы, всего лишь верил.Через время, когда уставшее тело полностью насыщалось, пронималось силой и мотивацией насквозь, рычаг снова щелкал, выключаясь и готовясь снова к очередным толчкам до победного. Вот только что-то сейчас тихий спасательный «щелк» запаздывает, наверно, где-то в закоулках памяти затерялся и заблудился.
Впрочем, долго ждать его не пришлось. Стоило только Инку наконец осознано открыть глаза и повнимательнее взглянуть на мир вокруг, как назойливый «щелк» забил в несуществующих ушах, перебивая своим эхом от звона все мысли и заставляя тело действовать на уровне инстинктов, по накатанной годами тропе — тропе защиты всего и вся в близлежащем, и не совсем, окружении. И на этот раз в груди защемило так сильно и так ноюще, словно этот самый рычажок закоротило. И никогда не откоротит обратно. Теперь Инк ясно видел цель и бездумно, бесчувственно, шел к ней. Сначала он должен всех спасти, а уж потом хоть и в пропасть бросаться. Именно этот отголосок слабо заметной эмоции, твердой и уверенной решимости, разглядел в закромах грудной клетки своего друга Дрим. Что, наконец, позволило Яблочному найти свою потеряжку.
— Скажи-ка мне, что, на твою милость, происходит? — Принц-диадемка внимательно осмотрел своего друга, окидывая его весьма многозначительным взглядом. —Что за внезапное бурление эмоций в тебе? Объясняйся.
Дрим только сейчас, наконец, смог заметить, что вокруг Творца валялась не одна-две бумажки, а как минимум пара-тройка дюжин. Только сейчас заметил, как Инка трясет. От страха ли? Нет, сейчас внутри его груди совсем не булькали эмоции, лишь зияла пустота и стерильная чистота. От безысходности его трясет, от безысходности.
— А, вот и ты. Я ждал твоего прихода, — Творец даже не поднял взгляда с блокнота в руке и ручки в другой, он лишь продолжал что-то там писать; шарфа для такого объема информации просто не хватит. — Спасибо, что не бросил.
— Что произошло?
— Ты присаживайся, — Инк одной рукой провел по траве, сметая все бумажки в сторону и освобождая Дриму место. — Нам предстоит очень долгий разговор.
И понеслась проза по двоичному коду одного из миров, рассказывая собой всю накопившуюся за десятки, а может и сотни, десятилетий. Художник знал, что всецело мог доверить Хранителю эмоций все свои самые потаенные секреты, он мог доверить ему самое сокровенное и важное, потому и говорил. Слагал наспех, постоянно путаясь и оговариваясь, ведь одновременно с этим продолжал наполнять строки очередных тетрадей текстом и смыслом в нем. Обрывал предложения на середине, и слова тоже, старался ухватиться за уплывающую в небытие память. И, пока что, справлялся со всем этим. Не успеет дописать все сам: допишет Дрим, Художник попросил его слушать настолько внимательно, насколько Яблочко могло себе позволить. Наконец-то старая установка сработала: он так долго верил в небольшую победу своей памяти и вот она все же свершилась. «Не голова у меня, а сито» — повторял он себе из раза в раз. Но в этот раз большущие дырки в этом сите были наспех, неумело, заделаны, и оно изо всех сил держало внутри себя громоздкую память. Лишь бы не прорвало. А ведь он был уверен, что не прорвет.
