Еще одно свидетельство: опытный любитель астрономии из города Спрингфилд (штат Массачусетс, США) Ричард Сандерсон так описывает свои наблюдения в журнале «Skeptical Inquirer» (1992 г.):
«Как-то лет 20 назад, когда я работал практикантом в планетарии спрингфилдского Музея науки, мы с коллегами стали спорить об этом древнем поверий. Наш спор услышал директор музея Франк Коркош и предложил разрешить его экспериментально: он отвел нас в подвал музея, где начиналась высокая и узкая печная труба. В нее вела маленькая дверца, в которую мы смогли просунуть свои головы. Я помню чувство возбуждения от перспективы среди бела дня увидеть ночные светила.
Посмотрев вдоль дымохода наверх, я увидел сияющий кружок на фоне непроницаемой черноты печного нутра. От окружающей темноты зрачки моих глаз расширились, и клочок неба заблестел еще ярче. Я сразу понял, что с помощью этого «прибора» мне не удастся увидеть днем звезды. Когда мы выбрались из музейного подвала, директор Коркош заметил, что только одну звезду удается наблюдать днем в хорошую погоду: это – Солнце».
Итак, ночные звезды не видны днем из глубокого колодца, равно как и из высокой трубы…»
Любознательным читателям, которым хотелось бы узнать, почему так происходит, и насколько окончателен вынесенный выше вердикт, очень рекомендуем найти и прочитать указанную статью, из которой привели только малую часть. А еще лучше – журнал целиком, особенно тем школьникам, которые планируют связать свою взрослую жизнь с физикой и математикой.
* * *
– …Я вижу, ты интересуешься часами, – продолжал между тем звездочет. – И правильно делаешь, ибо в них сокрыта великая задача, требующая разрешения, без решения которой астрология так и останется астрономией. Днем, когда и так светло, солнце мешает видеть звезды, а ночью, когда солнца нет, как определишь ты нужное время? Для этого я заказал часы лучшему часовых дел мастеру Багдада, чтобы они могли отмерять ход времени всю ночь, от захода солнца и до его восхода. Но мастер, чтоб его лягнули разом сорок восемь мулов, оказался не таким хорошим, как отзывы о нем, и часы спешили. Я отнес их в починку другому мастеру, тот нагрел их и слегка подправил положение колб, так что часы стали отставать. Я обошел всех часовых мастеров Багдада, но так и не получил желаемого результата. Я махнул на них рукой и поставил здесь, в напоминание о том, что часы хороши до тех пор, пока не побывали в починке.
– А гномон? – полюбопытствовал Владимир. – Тоже дело рук часовщиков?
– Что?.. Нет, его погнули, когда тащили трубу…
Спускаясь по лестнице, Владимир запнулся на последних ступеньках и влетел в комнату, вытянув руки вперед, едва не потревожив чучело крокодила.
– Этого дракона мне привезли из болот Мавераннахра, – услышал он позади себя голос ученого. – Его подстрелили, когда он собирался улетать на север. Но вернемся к началу нашей встречи. Как опытному френологу, мне не составило ни малейшего труда распознать, что ты ищешь знания, и, следовательно, хотел бы стать моим учеником, но стесняешься об этом сказать. Не бойся! Алим аль-Уехиш видит насквозь суть вещей и умеет читать людские мысли. Итак, чем бы ты хотел заняться? Какой род науки для тебя предпочтительнее? Но учти, нумерологии я не обучаю. Это лженаука. Три раза предсказывал я конец света… Восемь раз от потопа и четыре раза от засухи, – восемь плюс четыре равно двенадцать, один плюс два равно три, – все правильно… Но ничего не сбылось, следовательно, изучение ее – пустая трата времени. Хорошо еще, я ни с кем не делился этими своими предсказаниями.
Владимир не знал, как ему отделаться от ученого и с честью выйти из создавшегося положения.
– Видите ли, – осторожно начал он, – я не то чтобы в ученики… Я отправляюсь в путешествие, и мне хотелось бы знать…
– Ни слова больше, о юноша! – воздел руки к потолку Алим. – Ты хочешь в совершенстве овладеть благородной наукой предсказаний. Тебе несказанно повезло, ибо лучшего учителя тебе не сыскать во всем Багдаде! Начнем прямо сейчас, с алеф… – Эти слова никак не вязались со сказанным им несколько мгновений назад, но эта мелочь его вовсе не обескуражила. Он достал с полки свиток, мешочек и положил на стол. – Смотри, сейчас я обучу тебя самому простому научному предсказанию всего лишь за пару золотых. Инвентарь потом купишь сам.
Он расстелил свиток на столе и прижал его какими-то минералами – это оказалось некое подобие (а может быть и сама) И Цзин.
– Видишь вот эти черты? – начал тем временем свои объяснения Алим. – Сейчас я подброшу монету, и в зависимости от того, какой стороной кверху она упадет, это будет означать…
Он достал монету, подбросил ее, и она укатилась за дверь. Было слышно, как она прозвенела по ступенькам на улицу. Он достал еще одну.
– Это будет означать… – Следующая монета застряла в трещине потолка – он слишком сильно ее подбросил.
– Будет означать… – достал он третью монету, выронил и потерял.
– Означать…
Сегодня был явно не его день. Подброшенная по всем правилам монета на этот раз угодила в трещину пола и встала на ребро. Со злости, он пнул ее ногой.
После этого, достав колоду карт, он вознамерился обучить Владимира азам (или алефам) научного предсказания по ним, но колода оказалась сильно поврежденной мышами и полетела в угол, сопровождаемая эмоциональным: «А, шайтан!»
Другой на его месте оставил бы бесплодные попытки, видя очевидное нерасположение звезд и насмешки судьбы, но не таков был истинный ученый Алим, чтобы признать свое поражение.
Основы научных предсказаний по кофейной гуще – вот что теперь ожидало Владимира. Достав очень красивый сервиз из алого фарфора, Алим собственноручно вскипятил лучшее арабское кофе в небольшом кофейнике, налил будущему ученику в миниатюрную чашечку, дождался, пока тот выпьет, – кофе и в самом деле оказался выше всех похвал, – а затем дал указание небрежным жестом выплеснуть остатки на стоявшее перед тем блюдо.
Первый блин оказался не то чтобы комом… Перед Владимиром оказалась совершенная копия известной картины Казимира Малевича, причем настолько совершенной, что лучшей трудно было себе даже вообразить. Вторая попытка закончилась построением совершенного равностороннего треугольника, третья – круга. После четвертой, – с образованием теперь уже объемного совершенного конуса, – Владимир от кофе отказался (он был хоть и очень вкусный, но одновременно очень крепкий), а ученый впал в ступор.
Воспользовавшись этим его состоянием, Владимир поспешил удрать, во избежание дальнейших попыток обучения научным предсказаниям. Но едва он успел быстрым шагом скрыться за ближайшим поворотом, как «плоп», – и торжествующий голос джинна:
– Теперь мы в расчете. Даже нет, ты мне остался должен кучу денег. Если бы не я, то такое учение разорило бы тебя вконец, не принеся никакой пользы. Понадоблюсь, ты знаешь, где меня искать.
Стало совершенно очевидно, кто самым коварным образом нарушил законы вероятности; впрочем, на этот раз Владимир не рассердился, а улыбнулся и покачал головой. И почти сразу же услышал гул недалекой толпы. Толпу он не любил и старался держаться от нее подальше, но в данном случае не то, чтобы обрадовался… Поспешив на звук, он в конце концов, – совершив массу поворотов, хотя, казалось, вот-вот, и он увидит двигающуюся массу, – оказался в хвосте двигавшейся куда-то колонны. Ее участники гомонили все разом и бурно жестикулировали, так что совершенно невозможно было понять, чем вызвано и куда направляется столь представительное шествие. Решив на всякий случай держаться на расстоянии, Владимир чуть замедлил шаг, взяв за ориентир отдельного невысокого человечка, который метался позади всех, подпрыгивал и время от времени петушиным сорванным голосом восклицал: «Уважаемый!..», пытаясь, по всей видимости, до кого-то докричаться или же обрести себе партнера по обсуждению.
Людская река текла до тех пор, пока не встретила свободный объем в виде площади, который тут же и заполнила. Эта площадь, в отличие от уже виденных Владимиром, по всему периметру была обсажена пальмами, и на нее выходили ворота большого дома. Несмотря на то, что они были открыты, толпа вела себя почтительно и в открытые ворота не ломилась. Из окон домов, также выходивших на площадь, высовывались люди, и тут же принимались кричать и жестикулировать подобно стоящим внизу. Гвалт стоял невыносимый.
