Чудесный миг из памяти верну:

Когда тебе младенца дали в руки,

На маму лишь и глянул он одну,

Творя свои чихательные звуки.

Жалеть ему в дальнейшей жизни мать:

Изречь он ухитрился безобманно,

Что надо на безбрачие чихать,

Имея с ним утеху постоянно.

Во взгляде же младенца твоего

Мелькнула благодарность ангелочка,

Ведь имя появилось у него

От имени лазурного цветочка.

Прелестница возникла на крыльце

Весёлой, покоряющей, любезной,

Другая – с явной тенью на лице,

Со взорами, зияющими бездной.

Внимательность явил им индивид.

Увидела счастливая летами,

Что хват её с унылой говорит

И та светлей становится чертами.

Тогда не упускавшая своё

Поведала, что в душ идти готова.

Представил Афродитой он её,

Представил и вздохнул о чём-то снова.

Мы рвёмся дать отрадное тому,

Чьё за душу хватает обаянье.

Любимой дал я нечто потому,

Другие же заметили даянье.

Померк я беспорядочной душой,

Ценить умея всякие заслуги,

Тревожась от опасности большой

Для девушки завистливой округи.

С улыбкой зарумянилась одна,

Прелестной померещилась особой,

Но стала разлохмаченна, мрачна,

А мне в лицо ответила со злобой.

На девушку, что ласковей зари,

С какого расстояния ни гляну —

Узнает это мигом изнутри

И мигом облегчит улыбкой рану.

Диковинна чувствительность её,

Завистницы же в ходе треволнений

Глумливо отравляют ей житьё,

Чему не сообщают объяснений.

Колеблется мой внутренний состав,

И что ни день я мучусь их атакой,

Ценя в их юной жертве лёгкий нрав,

Отсутствие злопамятности всякой.

Не тронется кипение в крови,

Не встретятся восторженные взоры

Над ягодой, склоняющей к любви,

Над ягодой халдейской мандрагоры.

В падении высокая звезда

Не скатится до самой скверны праха;

Рассеется безумство без следа,

Рассеется без пищи и размаха.

Но вижу вновь искусницу в тени.

Светильником ей высветило губы —

Вишнёвые, сильней влекут они,

Вишнёвые мучительней мне любы.

Не сразу же стремиться к вышине —

Желательней падение сначала:

Шута напоминающий, по мне, —

По ней, всегда податель идеала.

В саду, на целование ланит

Ответного тепла не промелькнуло,

Но счастье, что ничтожеству блестит,

И мне непозволительно блеснуло.

В соблазне все несутся под откос,

Удачно все характерами слабы —

Работал я б иначе на износ,

Иначе на износ она спала бы.

Две личности во цвете лет и сил

Оставили по скорбному примеру:

Бессовестный Диану прогневил,

А совести исполненный – Венеру.

Священному греха не предпочту,

Греховное хулой гнести не стану;

В жене своей Венеру жарко чту,

В возлюбленной бесцельно чту Диану.

Пустую как-нибудь отвергну сеть

И строгую с охотой вспомню меру:

Не блёклому Диану в сердце греть,

Устрою в нём единственно Венеру.

По прихоти смеяться все вольны,

Вскипел я зря большими словесами:

К чему впивать им ужасы войны?

Вращаемся средь ужасов и сами.

Смутившийся добудет аппетит,

Утешится во внешней круговерти,

Задевшего, однако, не простит,

Обида всё ж останется до смерти.

Внутри себя грозу преодолей,

Взывающий к сознательности скудной,

Любезности в чаду не пожалей —

Властительней добьёшься цели трудной.

Осилил я мучения стыда:

Пускай забыто Слово не впервые —

Придёт ещё для святости чреда,

Средь юношей не водятся святые.

Цветущему рассудка не дано,

Как незачем интимных яств увядшим;

Особенно ценимое вино

Терять из рук изрядно горько падшим.

Обходятся без общего питья,

Чьё пиршество отдельной пище радо.

Великого могу ли жаждать я?

Великому чрезмерной жертвы надо.

Прельщают эти руки белизной,

Приносит око тёмную тревогу,

Но речи на площадке должностной

Пересыпать ей шутками помногу.

Увидев у него глазной синяк,

Узнать искала: впрямь из-за любимой

На битве приобрёл его бедняк?