Найдя себе для сердца кой-кого,

Жены своей дознался безотчётно:

То денег ей не вдоволь у него,

То больно королеве, то щекотно.

То вовсе нет условий для четы,

То действие дремоты своевластно…

Другой же по душе его персты,

В объятиях его другой прекрасно.

Восторженно встречает у крыльца,

Сонливости не ведает осенней,

Не белые нарциссы без конца,

А жёлтые ей тоже вожделенней.

Когда хоть еле-еле ты любим,

Едва ли то на чудо не похоже.

Смеясь, она зовёт его своим,

И любит он её немножко тоже.

Подобное как будто не грешно,

За многое кому перевалило,

Кто счастливо женат уже давно,

Кому в жене другого что-то мило.

Она при всей серьёзности своей

Всегда берёт улыбкой за живое,

К одетой же прелестно для гостей

Рождается желание мужское.

Значения лишаются сполна

Все правила твои во мгле дурмана

Для женщины, что жадно ждёт одна,

Ждёт отклика за шумом океана.

Ты мнишь её единственной такой,

Живя таким и сам одновременно.

Друг друга вы терзаете строкой,

Но любите друг друга несомненно.

Тоскливо твоего желая дна,

Мизерно твоего смущаясь яда,

Склоняется к тебе всю жизнь она

Со встречи первой, с первого же взгляда.

По локонам едва скользящий свет,

Изящное колье на белой шее.

Промчится вскачь ещё немного лет —

И проигрыш откроется яснее.

Промчится вскачь ещё немного лет —

И в вас одной душе блеснёт отрада,

Раскроюсь я, как яблоневый цвет

Оправданно покинутого сада.

Раскроюсь я, как яблоневый цвет,

И призрачной красой поблёкну вскоре.

Но, видя ваш изысканный портрет,

Я чувствую неведомое горе.

Мы в заросли проникли далеко,

Во мгле распространялся день уныло;

От выдержки мне было нелегко,

От вольностей гораздо лучше было.

Рассеянно при ивовой семье

Деля твои девичьи интересы,

Терпение хранил я на скамье,

Ты пела на коленях у повесы.

Нелучшего снискала ты слугу,

Но действовать одним из них отрадно:

В глаза глядеть иным я не могу,

Зато в глаза тебе вперялся жадно.

Одно с лихвой кичливо торжество,

Для всякого порядком очевидно;

Родится не случайно шум его —

Кому-то, знать, от этого обидно.

Другое лишь отдельному понять,

Узреть его нельзя мимоидущим,

Едва ль ему свидетелей занять,

А все его ценители в грядущем.

И всё-таки такое торжество

Заметные приемлют единицы,

Шальной реванш и ложный блеск его

Преследуют обычнейшие птицы.

Улыбку лишь устойчиво любя,

Светящейся натуре сердце радо.

Не ведаю похожей на тебя,

А вовсе не похожей мне не надо.

Подчас определяется союз

Отрадной лишь улыбкой в полной мере:

Прекрасный блеск её – к устройству уз,

Ущерб её – к их облачной потере.

Тебе стяжать улыбкой лишь одной,

Что прочему – ценой труда большого.

Твоим устам отпущено с лихвой,

Где ровно всем отказано сурово.

Домой неторопливо двое шли,

На встречные цветы склоняя лики.

Больную пошатнули журавли,

Посеяв озабоченные клики.

Чтоб удержать изящный стан её,

Подручный выразительно встряхнулся,

Войдя в переживание своё

Так остро, что садовник оглянулся.

В ней голос истощился ко всему,

Но стоило последовать улыбке,

Черты больной почудились ему

Вновь юными, пусть явно по ошибке!

Подружку, уходившую с тоской,

Кричал он издалёка безуспешно.

Махнув от уязвления рукой,

Своей дорогой двинулся поспешно.

Чудная же сошла с тропы своей

В объятия травы непроходимой,

Подкошенно припала сразу к ней,

Чтоб оказаться малоразличимой.

Лишь волосы, богатые сполна,

Виднелись, обольстительно белея.

Во мгле рыдала сдавленно она

Среди репья, полыни и кипрея.

Понятная Творцу лишь одному

Творила далеко небезнатужно,

Что не было столь нужно никому,

Как ей самой не больно было нужно.

Соблазн отдохновения губя,

Сердечная крепила, знать, идея.

Больная странно мучила себя,

Возможностью не мучиться владея.

Но, впрочем, око видело поздней,

Что в эти дни, средь истинной печали,

Все действия имели смысл у ней,

Немалой пользе часто отвечали.