Катя всегда знала, что ей нужно, и выбор она делала всегда быстро и безошибочно. В отличие от ее мужа. Точнее, вдовца. Виктора постоянно терзали ненужные сомнения. Но сейчас пришло время сделать выбор четко и быстро. Он смахнул одиноко выкатившуюся слезу и поднял руки вверх. Опустив колпак, скрывающий провода, он добрался до крюка, на котором висела люстра. Осторожно продев веревку, он принялся завязывать узел. Кровь моментально отхлынула от поднятых вверх рук.

– Какого черта я делаю? – пробормотал он. – Старый пень.

Он опустил руки, слез с табуретки и принялся завязывать узел в более удобном положении. Справившись, он вновь влез на табурет и накинул петлю на крюк. Получилось достаточно крепко. Достаточно крепко для того, чтобы удержать некоторое время вес тщедушного старика.

Виктор просунул голову в петлю и левой рукой подтянул скользящий узел к затылку. Ему в голову пришла отвлеченная мысль, что можно было обойтись и без мыла: пот лил, казалось, со всех пор. Сердце судорожно билось в ребра, словно стремилось проломить грудную клетку и выскочить наружу. Табурет под ногами медленно покачивался на разболтанных ножках. Виктор представил себе, как трещит дерево, как он падает на пол и лежит, не в силах пошевелиться, а перед глазами, наверху, покачивается недостижимая петля. Выглядело иронично.

Стоя на качающемся табурете с петлей на шее, Виктор медленно обвел комнату взглядом. Здесь все напоминало о его прошлой жизни. За одиннадцать лет, прошедших после смерти Кати, он так и не удосужился избавиться от ее вещей. Он предпочел ежедневное самоистязание и постоянное напоминание о том, что он остался один. Вот на стене их старая фотография: цветная, но странного красноватого оттенка. Улыбающийся Слава, на фото ему около двадцати, стоял посередине, обняв одной рукой отца, второй – мать. Виктор и Катя смотрели в объектив и тоже улыбались. А почему бы и нет. У этих людей на фотокарточке еще оставалось самое главное – семья. Близкие люди, готовые всегда подставить плечо. Даже если плечо нужно подставить под гроб родного человека.

Он мысленно начал считать: «Пять…четыре…», а затем, дойдя до единицы, приготовился оттолкнуть ногой табуретку, когда в глаза бросилась одна вещь. Брюки. Они валялись на полу возле кровати. Из заднего кармана торчал краешек белого листа. Единственное, чем это могло быть, это…

«Конверт», – вспомнил Виктор.

Тут же в голове всплыло вчерашнее мимолетное решение разобраться с тем, что в этом послании было написано.

– Черт с ним, – прохрипел он. – Какое мне дело до переписки этого ублюдка?

Но внутри он все же засомневался. У него появилось странное ощущение, что текст письма имеет отношение к нему. Хотя через несколько секунд ему уже будет все равно. Одно движение ногой, и Виктор сам уже не будет иметь отношения ни к чему. Так просто – всего лишь движение ногой.

Но это движение можно сделать и днем позже.

Виктор начал снимать веревку с шеи, и в этот миг табуретка покачнулась. Тело подалось вперед. То, что минуту назад казалось единственным возможным выбором, сейчас вызвало в нем страх. Он резко схватился за люстру и выровнял тело. Потом скинул петлю с шеи и медленно спустился. Ноги дрожали настолько сильно, что, казалось, он мог упасть в любую секунду.

Маленькая стрелка на старых часах, висящих на стене, замерла на цифре «пять».

Виктор выбрался на маленький балкончик. Из рассыпающейся плиты под ногами торчали прутья арматуры, сообщая, что выходить сюда – дело в крайней степени безответственное. Но чего бояться человеку, только что снявшему петлю с шеи?

Солнце еще не взошло, но на улице уже было светло. Редкие прохожие, несмотря на выходной день, уже куда-то спешили. Виктора всегда угнетала подобная суетливость: люди словно пытались побыстрее отжить свои жизни и спешно сдохнуть. Но сейчас ему казалось, что эта суета и есть жизнь. Целеустремленное перемещение из точки А в точку Б. И пусть цель – всего лишь самовнушение, но пока есть движение, человек счастлив. Или, по крайней мере, в состоянии вытерпеть окружающий мир. Хотя бы недолго.

Виктор закурил, оперся на поручень балкона и сосредоточился на своих дальнейших действиях. Его интересовали три вопроса: во-первых, что же написано в письме; во-вторых, кто тот парень, что принес конверт; и, наконец, в-третьих, кто же, черт возьми, тот белобрысый из сна? Виктор чувствовал, что третий вопрос имеет непосредственное отношение к первым двум.

Докурив сигарету до фильтра, Виктор щелчком выбросил окурок и зашел в квартиру. Зарождавшийся за окном день обещал быть тяжелым.

– Лана, просыпайся.

Она открыла глаза и увидела Дениса. Тот сидел возле кресла, в котором она проспала ночь, и слабо улыбнулся:

– Доброе утро!

Его лицо осунулось. Под покрасневшими глазами образовались бардовые тени. В зрачках застыло затравленное выражение. На секунду ей показалось, что все произошедшее ночью было сном. Невероятно реалистичным жутким сном. Но нет, глаза Дениса подтверждали реальность того, что она увидела ночью.

– Привет, Денис. Как ты?

Он сделал еще одну попытку улыбнуться:

– Хреново, но жить можно. Хотя есть и один положительный момент…

– Да? – Лана, не до конца проснувшись, немного не понимала, что говорит Денис.

– Угу! Ты все же осталась у меня на ночь! – На этот раз улыбка вышла чуть более естественной.

Лана потянулась. Затекшая шея отозвалась болью. В голове немного прояснилось.

– Жаль только, ночь эта прошла не совсем так, как хотелось.

– М-да, если ты права, то ты права.

Лана краем глаза заметила корочку запекшейся крови на виске Дениса. В памяти всплыло его искаженное болью лицо. Она вздрогнула.

– Денис, я, конечно, понимаю, что сейчас не совсем правильный момент, но все же я хочу услышать всю историю.

Он провел ладонью по растрепанным волосам и кивнул:

– Хорошо. Но сначала кофе.

– Честно говоря, я бы выпила чего-нибудь покрепче, но пока сойдет и кофе.

Денис ушел ставить чайник. Из кухни раздался его голос:

– Я очень удивился, увидев тебя дома. На самом деле, я думал, что больше тебя не увижу.

Лана промолчала. Не стоило объяснять Денису, что ей двигала не только и не столько привязанность к нему, сколько дикое, необузданное любопытство. Она не могла покинуть квартиру, просто забыв произошедшее. Это не про нее. И была еще одна маленькая причина остаться у Дениса дома – страх. Мысль о том, чтобы выйти в темный подъезд, а потом на темную улицу, ужасала ее. Ведь с ней мог пойти и тот невидимый человек. Константин Андреевич, так называл его Денис. Таинственный работодатель.

Лана встала и прошла на кухню, где Денис уже насыпал растворимый кофе по бокалам. Она посмотрела на пол, где вчера бросила письмо. Конверта там не оказалось. Видимо, Денис убрал его до того, как стал будить ее.

– Я сама удивляюсь, почему я здесь.

Двадцать минут спустя Денис с Ланой вышли из дома и не торопясь двинулись по улице. Мобильник показывал 9.33, а это означало, что время есть. Денис достал из рюкзака два белых конверта:

– Сергеева Анна Викторовна, – прочитал он фамилию на верхнем, – 15.56, Донская улица. Времени у нас достаточно.

– Ты намереваешься продолжать начатое?

Денис оторвал взгляд от письма и посмотрел на нее:

– А у меня есть выбор?

Она секунду помолчала и покачала головой.

Недосказанная часть истории Дениса заняла немного времени. Они неторопливо продвигались по тротуару мимо многоэтажных домов и сквериков, магазинов и ресторанов, пока Денис рассказывал о странной квартире, об отсутствующих следах, о своей попытке уйти и, наконец, об условиях сделки с Константином Андреевичем.

Услышав о видеозаписи, Лана остановилась как вкопанная и обернулась. Она слегка приподняла в удивлении брови. Глаза расширились, и Денис мимоходом подумал, что еще немного, и Лана станет похожа на героиню японского мультфильма.