Песок на пляже ослепительно сверкал на полуденном солнце. Сидя с поднятыми к подбородку коленями, Бен зажмурился, отгоняя воспоминания. Закрыв глаза, он видел красноту собственных глазных яблок, а когда открывал их, мир на мгновение становился черным, а силуэты членов его семьи в ясно-синем море медленно превращались в нагромождение пятен желтовато-розового оттенка. Поддавшись внезапному порыву, он вскочил и вбежал в воду, и прохлада заструилась вокруг его покрытого песком тела.

– Привет, дорогой. А я как раз иду назад, – сказала мама, но он схватил ее за руку в неожиданном порыве.

– Нет, пожалуйста, мамочка, останься еще ненадолго.

Она повернулась к нему и увидела его бледное лицо. «Конечно», – сказала она и обняла его в воде, и он позволил ей поцеловать его мокрую голову. Они играли в морские бои, Мадс на плечах Корд, мама на папиных, плескались друг на друга прохладной водой, пока кто-нибудь не падал с громкими криками веселья, и ныряли через ноги друг друга, и папа уплыл – так далеко, что, как он сказал, доплыл до самого танка, оставшегося еще со времен Второй мировой войны. День выдался спокойным и жарким – не таким жарким, как в прошлые годы, но все равно знойным. Когда игры закончились, Бен лег на спину, покачиваясь на волнах, глазея на Боски, забравшийся на холм над пляжем, полотенца сохли на крыльце, прохладные сосны росли за ними, цветы опутывали и обвивали друг друга во дворе старого деревянного дома.

В конце концов мама и папа засобирались домой первыми, дабы помыться и подготовиться к обеду. Корд, Бен и Мадс оставались в воде, пока их пальцы не стали белыми, как воск, и не сморщились. Когда они выбрались, с легким чувством тошноты от того, что наглотались морской воды, песок оказался таким горячим, что на него едва можно было ступить.

– Ой, – сказала босая Мадс. – Как больно!

– Тебе? – удивилась Корд. – Но ты ведь не чувствуешь боли.

– Знаю. Но сегодня, наверное, сотня градусов, – ответила Мадс. Она переминалась с одной босой ноги на другую.

– Сейчас, – сказал Бен, расстроенный видом ее сморщившегося от боли влажного личика. Он сгреб ее в охапку и понес к крыльцу одного из пляжных домиков, где поспешно поставил на землю. Корд наблюдала за ними.

– Спасибо тебе, Бен, – сказала Мадлен и улыбнулась ему сквозь занавесь волос.

– Без проблем, – ответил он, пожимая плечами.

– Смотрите-ка, Мадс покраснела! – завопила Корд. – Боже мой! Мадс влюбилась в Бена!

Бен неожиданно разозлился – жара дня настигла и его.

– Заткнись, Корд, – рявкнул он. – Просто заткнись.

– О,кей! – сказала Корд, примирительно подняв руки.

Бен зашагал впереди них, чувствуя, как сестра изучает его спину, пока они пробираются сквозь грязную траву назад к дому. Эйфория, которую он чувствовал в воде, окончательно растворилась. Он слышал, как они смеются, и, повернувшись чуть вправо, видел их искривленные полуденным светом тени и головы, сросшиеся, как у сиамских близнецов. Внезапно он почувствовал злость на Мадс. Почему ей всегда обязательно торчать тут?

Он вспомнил о ее теплых тонких губах прошлым летом и о том, как их притянуло друг к другу, как магниты, а потом оттолкнуло с такой же силой. Вздрогнув, он ощутил смесь смущения и удовольствия. Он подумал о ее маленьком бледном лице и ее крошечных ступнях, прыгающих по песку, и о том, как мама стояла у окна, наблюдая, как она и Корди бегут к пляжу, и рассказывая Бену, как отец столкнул ее с лестницы, когда был пьян. И как полиция вынесла ему предупреждение, но они, Уайлды, должны были лично убедиться, что с ней все в порядке. Он думал о том, как ему повезло-да, повезло, несмотря даже на тайну, которую он носил в своем сердце, и на побег – все это было, если подумать, не так уж и страшно.

…Он видел ее милое, серьезное лицо, глаза с плотно закрытыми веками, слышал шуршание ее волос, когда она медленно двигалась к нему, желая поцеловать его…

По правде говоря, ему нравилось думать о ней так, даже если это заставляло его чувствовать себя странно и гореть от стыда. Не надо. Ведь это Мадс. Думай о чем-то еще. Цветы. Или камни.

Медленно, опустив голову, он подошел к крыльцу, но, шагнув на ступеньки, вдруг услышал низкий, веселый голос:

– О, добрый день! Как же хорошо, что кто-то пришел, а то я уже начала волноваться. Радио внутри работает, но никто не откликается. Это ведь дом Энтони Уайлда?

Взгляду Бена, моргавшего в непривычном полумраке крыльца, открылись широкополая шляпа, длинные волосы, длинная блуза и длинная юбка. Будучи всегда настороже на случай опасности, он вгляделся в округлую фигуру, насторожившись при звуках низкого голоса и подумав, что это может быть замаскированный мужчина-он слышал, что они иногда так действуют-переодеваются в женщин, но потом он одернул себя. Это был не мужчина.

– Я его… Я Бен. – Он думал, поблизости ли мама и папа. Разве они не вернулись сто лет назад?

Женщина – хотя это скорее была девушка – наклонилась к нему.

– Привет, Бен. Рада познакомиться!

Бен почувствовал себя неловко и понял, что не знает, что делать дальше. Корд смогла бы правильно оценить ситуацию и, если женщина заслуживала доверия, меньше чем через пять минут уже дружески щебетала бы с ней на крыльце.

– Гм, – сказал Бен. – Войдете? – Он осекся. – Простите… Как вас зовут?

– Белинда Бошан. – Она потянула себя за прядь волос медового оттенка. – Я певица и приехала обучать твоего папу для роли в «Джейн Эйр».

– Точно.

– И я уже почти сдалась. Тысячу лет искала это место. – Она сняла шляпу, бросила ее в плетеное кресло и, встряхнув длинными волосами, улыбнулась ему. У нее была щель между передними зубами, как у мамы. – Знаешь, я даже расплакалась от волнения. Шутка ли-сам Тони Уайлд! – Она подавила смешок.

– Да, – только и смог вымолвить Бен.

– Ох, какая же я глупая. – Она пожала плечами и широко улыбнулась, сверкнув зубами. Материал ее блузки был необычным: кружевные нити сверху и снизу, – и он мог видеть… Он переступил с ноги на ногу, снова желая, чтобы Корд оказалась рядом.

Потом он провел Белинду внутрь и дал ей стакан воды, они вернулись на крыльцо, и он предложил ей сесть, и она все время говорила: об обучении в Королевской академии, о том, как она встретила Джоан Сазерленд однажды на школьном концерте, и это был самый великий момент ее жизни, когда та сказала: «Эта девочка рождена петь». И как она стала работать преподавательницей пения, потому что у нее появились проблемы с голосом и, вместо того чтобы петь самой, она учила людей, и это замечательная, интереснейшая работа.

…Она говорила и говорила, и Бен смотрел на нее, как загипнотизированный, смотрел на блузку и ее груди, покачивающиеся под ней, и на щель у нее между зубами, и на ее стройные лодыжки, карамельно-коричневые, в отличие от остальной части ног.

Потом он услышал глухие шаги по расшатанным ступенькам лестницы в доме, оглянулся и увидел родителей: папу на середине лестницы и маму, только вышедшую из спальни.

– Где вы были? – потребовал он ответа.

– Наверху, – ответил папа, разглядывая гостью. – Мы переодевались.

– Мы… Улаживали кое-что, – сказала мама, которая успела переодеться в сарафан и теперь пыталась пригладить растрепавшиеся волосы. – О, – сказала она, выходя вперед. – Прошу меня простить. Дорогой Бен, тебе следовало бы сказать мне, что к нам пришли.

– Белинда Бошан, – сказала Белинда и протянула маме руку. – Я ужасно опоздала, и это мне следует извиняться.

– Мы думали, вы приедете сегодня вечером, – сказала мама и пожала ей руку. – Милый, неужели ты все это время прозябал на крыльце, гадая, куда мы пропали?

– Нет-нет, я не давала Бену скучать, – поспешно ответила за Бена гостья и улыбнулась. – Здравствуйте, мистер Уайлд! Белинда Бошан. Я так благодарна, что вы оба пригласили меня. – Она бросила быстрый взгляд на маму, но тут же снова перевела глаза на отца.