– Я был намного старше. На целых десять лет. Coup de foudre[53].

Бен помолчал, потом спросил:

– А кто такой этот «ку де фудерер»? Тот, кто любит людей моложе себя?

Мама цокнула языком.

– Право, Бен, и чему вас только учат весь день в школе? Нет, ему было двадцать девять. А coup de foudre это… это когда кто-то пленяет твое сердце… Так ваш папа когда-то пленил мое.

– А ваша мама – мое. – Папа чокнулся с мамой бокалами.

Сидя опершись на папины голени с кучкой жареных орехов, в ночной рубашке, натянутой на колени, Корд смотрела вдаль на обрамлявшие залив утесы Биллз-Пойнт[54], розовеющие в закатном свете. На море стоял штиль, лазурная вода была спокойна, а со стороны деревьев у дороги доносилось ленивое воркование голубей. Корд чувствовала себя умиротворенной и очень счастливой, и ей хотелось загнать это чувство в бутылку и закупорить ее. Ей так нравилось жить здесь, ощущать тепло на руках, твердость загорелых костлявых ног отца, слышать легкий аромат маминых духов «Шанель № 19» и едва уловимое шипение пузырьков в шампанском.

– Когда начнутся съемки, мама?

– В октябре. Придется ненадолго уехать. Сцены внутри дома нужно снимать в Корнуолле. Миссис Берри любезно согласилась нам помочь. – Дети недовольно заныли, а Бен издал подчеркнуто громкий стон отвращения. – К тому же надеяться, что за вами присмотрит папа, не приходится.

– Это почему же? – поинтересовался Бен.

– Он… Ему нужно готовиться к постановке «Макбет», – ответила Алтея, мельком взглянув на мужа.

– Значит, вы просто оставите нас одних, – сказала Корд. – Мы будем заботиться о себе сами, как сироты.

– Не драматизируй, Корд. Миссис Берри будет водить вас в школу и делать вам чай по вечерам.

Глаза Корд загорелись:

– Я могу сама пройти вдоль реки до Ричмонда и сесть на поезд. В следующем году мне исполнится десять!

Алтея наклонилась и взяла ее за подбородок.

– Нет, не можешь.

– А я? – спросил Бен. – Я могу ее отводить. Мне уже десять. Я думал об этом: мне ничего не стоит отвести ее по пути в…

– Нет, Бен. В любом случае ты уедешь в пансион через год, – мягко перебила его мама.

– Но ведь я уже говорил вам раньше, – прошептал Бен. – Я не пойду в ту школу. Прости, но я просто не пойду.

– Послушай сюда, старина, – сказал папа. – Давай не будем об этом сейчас. Тебе обязательно там понравится. Вспомни Дженнингса[55]. Ты же обожаешь книги про него.

– Да, но это все… – тонкий голос Бена дрожал. – Но я думал, что «Волшебное дерево» или… или «Лев, колдунья и платяной шкаф»-все это не… ненастоящее. Выдумка. Я не знал, что в реальной жизни ребенка тоже можно отправить в пансион. И что кто-то вообще может этого захотеть.

– Ох, дорогой, – грустно покачала головой мама.

– В любом случае, – папа повернулся к маме, словно Бен вообще ничего не сказал, – это твой звездный час, дорогая. И это прекрасно.

– Я не поеду! – упрямо повторил Бен, закрыв уши руками. Корд посмотрела на него с отвращением и пихнула в предплечье.

– Тихо, Бен, ш-ш-ш! Ты портишь мамин вечер.

Бен демонстративно пожал плечами, но руки опустил. Мама отодвинула от себя орехи:

– Вот. Мне больше нельзя. Теперь я на строгой диете. Тони, дорогой, унеси их…

И тут Бен закричал так, что все подпрыгнули.

– Что ты творишь? – яростно сказала Корд, повернулась и увидела Мадлен Флэтчер, стоящую на ступеньках крыльца. В угасающем вечернем свете та закрывала собой солнце, отбрасывая длинную тень.

Уайлды посмотрели на нее, и Корд почувствовала, как они инстинктивно теснятся ближе друг к другу.

– Я пришла поблагодарить вас за вчерашнее, мистер Уайлд. – Она посмотрела на Корд. – На самом деле я хотела играть с вами. Я была противной, потому что вы плохо со мной обращались. Но я хочу извиниться за то, что наябедничала, и за то, что посеяла вражду между двумя нашими домами.

– Никакой вражды, дорогая, – засмеялся папа.

– Милая девочка, – сказала мама, улыбаясь ей. Она подошла ближе. – Не хочешь ли остаться на ужин?

– Нет! – запротестовал Бен.

– Да пожалуйста, – ответила Мадлен, поднялась на две ступеньки вверх и сказала Алтее, стесняясь: – Спасибо вам большое.

– Не за что. Лучше сбегай домой и скажи отцу, что останешься.

– Его нет.

– О, – Корд бросила взгляд на маму, та качала головой. – Тони, разве ты с ним не поговорил…

– Да, – пробормотал папа. – Мне казалось, я поговорил. Он что, снова оставил тебя одну? – спросил он Мадлен.

– Можете проверить мой дом, если хотите, – ответила та, склонив голову набок. – Я не вру, я вообще никогда не вру. У него встреча в Бирмингеме по поводу стальных стержней. Он инженер. Он оставил мне сосисок, но я не знаю, как их готовить.

Корд почувствовала, как сердце в ее груди забилось быстрее. Она не жалела Мадлен, даже несмотря на нелепый викторианский белый передник с ажурной вышивкой, на ее голые ноги в туфлях на застежках, на обгрызенные ногти и жидкие волосы, обрамлявшее усталое лицо, словно причудливый капюшон. Нет, она не жалела ее, но поняла, что испытывает перед Мадлен благоговейную дрожь. Насколько одиноко, насколько жутко было девочке, до какой степени отчаяния она дошла, если, наступив на горло собственной гордости, вернулась в дом, где с ней обошлись так грубо?

«Я буду доброй», – подумала Корд, вспоминая отцовские наставления. Смутно понимая, что Мадлен не хотела бы, чтобы ее жалели, она встала и небрежно сказала:

– Хочешь, я покажу тебе, где можно вымыть руки перед чаем? Мы с родителями как раз собирались ужинать.

– Мы уже пили чай, – сказал Бен. – О чем ты вообще говоришь? Мы уже пили чай, и она не может здесь оставаться.

Корд вздохнула. Бен никогда не понимал, что битва окончена и армии сворачивают лагеря и перегруппировываются перед следующим сражением.

– Бен, – сказала мама, снимая кухонное полотенце с ужина, который миссис Гейдж уже накрыла для Тони и Алтеи. – Хватит.

– Ну, я считаю, что ей пора домой. – Бен посмотрел на Корд в поисках одобрения.

– Мадлен – гость в нашем доме! – сказал папа, наконец теряя терпение.

– МНЕ ВСЕ РАВНО! Я тоже здесь живу, а вы со мной вообще не считаетесь, – прокричал Бен.

Папа встал с побелевшим лицом.

– Пошел отсюда, – он указал в сторону французских окон. – Убирайся с глаз моих, неблагодарный маленький трус. Жалуешься по поводу каждой чертовой мелочи. Мы делаем все для тебя. Иди в свою комнату и не выходи до завтрака.

Бен в изумлении посмотрел на папу, Корд и Мадлен замерли в дверном проеме.

– Корд… – начал было он.

– Я сказал, сейчас же в свою комнату, иначе я тебя отшлепаю! – В голосе отца зазвучал металл, которого Корд никогда не слышала раньше.

Она похолодела и покрылась потом. Он же этого не сделает? Это ведь тот же папа, что так громко плакал, когда Бен нашел в гнезде черного дрозда мертвых птенцов, или когда Корд пела Ave verum[56] на школьном концерте? Это ведь он?

– Я… простите, сэр, – мягко сказал Бен. – Я не хотел грубить.

– Нет, хотел. Ты старший ребенок, а ведешь себя, словно младенец. Корд водит тебя везде за собой, как побитую собаку. Убирайся, я не желаю тебя видеть.

Мама стояла в дверях, наблюдая за ними. Она подозвала Бена кивком головы и поцеловала его в макушку.

– Иди, любимый, – прошептала она, крепко его обнимая. – Увидимся утром.

– Ему пора взрослеть! – Корд услышала, как ее отец злобно бросил эти слова Алтее, пока Бен спускался вниз. – Ты его балуешь.

– Я его не балую, – едва слышно сказала мама. – Тони, тебе надо быть мягче с ним, и ты это знаешь. Это не его вина.

После нескольких секунд тишины они услышали, как Бен хлопнул дверью своей спальни.