– Выяснилось вот что: ваш пациент, Эрих Бэль, которого выбросили из окна собственной палаты…

Офицер снова сделал паузу, испытывая своего странного собеседника.

Директор на этой паузе сделал глубокий вдох, а совершить выдох оказалось не так просто, как он думал.

Мужчина медленно и тихо выдохнул носом, затем продолжил дышать ровно, как всегда.

Кажется, офицер ничего не заметил. Детектор лжи из офицера Рено был не очень. Как бы офицер ни пытался разглядеть истину, он видел абсолютно все, кроме самой истины.

– Что Эрих Бэль, офицер? Я вас внимательно слушаю.

– Это не Эрих Бэль, – сказал полицейский то, что директор ожидал услышать и был к этому готов.

К сожалению, актерский талант директора оставлял желать лучшего. Намного легче было играть дьявола, прибывшего за грешной душой семидесятилетней старухи, чем сыграть обыкновенное удивление от услышанного.

– А? Как не Эрих Бэль? А кто тогда?

– Этого мы не знаем, – медленно сказал офицер, не отводя пристального взгляда от директора. Что-то ему явно в нем не нравилось, он отчетливо что-то чувствовал, но не мог понять, что именно. – Но с девяностодевятипроцентной долей вероятности могу предположить, что это его брат-близнец. Один процент оставлю уникальнейшему случаю, что на белом свете был человек, который как две капли воды похож на убитого. Мать родная бы не различила эти две копии.

– Оригинала…

– Что? – переспросил офицер, попивая из своего бумажного стаканчика гадкий остывший эспрессо с земельным привкусом.

– Два оригинала, не копии, даже если люди в деталях похожи друг на друга. Но с чего вы взяли, что убитый не Эрих Бэль, офицер? Как такое возможно?

– Может быть, вы мне скажете, директор, как такое возможно?

– Представления не имею, офицер, – твердым и непоколебимым голосом сказал директор. Он больше не велся на стандартные уловки и делал вид, что не понимает абсолютно ничего. – Если вы меня позвали в игры играть или строить некие фантастические догадки, то, пожалуй, я вернусь к работе.

– Родимое пятно на лопатке. У Эриха Бэля его не было, – вдруг сказал офицер Рено, выбросив пустой стаканчик в черную пластмассовую корзину, стоявшую под столом.

– Что вы сказали? Родимое пятно?

– Именно. При изучении записи обследования лечащего врача Эриха Бэля выяснилось, что у молодого человека на теле не было родимых пятен. Самое интересное то, что в отчете патологоанатома сказано предельно ясно: на лопатке убитого обнаружено родимое пятно. И возникает вопрос – как такое может быть?

На сей раз директор более талантливо сыграл удивление, даже сам диву дался, как хорошо получилось.

– Вот это новости. Хм… Что я могу сказать – мистика, одним словом. Не понимаю ничего, офицер.

– Вы же не верите в мистику, директор. Насколько я помню, вы предпочитаете лишь голые факты.

– Конечно. Просто вырвалось… Очень неожиданное заявление, офицер. Итак, вы допросили лечащего врача Эриха Бэля?

– Да.

– Что вам удалось выяснить?

– Ничего нового, кроме того, что уже было в его записях. Доктор подтвердил, что родимых пятен на теле Эриха Бэля никогда не было. Я спросил у него, как родимое пятно могло появиться…

– Каков был его ответ, офицер?

– Он сказал, что есть только одно объяснение, и я с ним абсолютно согласен. Это не Эрих Бэль. Родимые пятна не могут возникать на теле мистическим образом; данное родимое пятно неизвестный человек носил на протяжении всей своей жизни.

– Верное заключение, офицер.

– Да. Я тоже в нем не сомневаюсь… Знаете, директор, что-то есть в этом деле странное. Даже немного пугающее. Вы не находите?

– Не находил. Хотя то, что вы сейчас мне сказали, повергло меня в сомнения.

– Вы какой-то нечеловечный, что ли… – снова пристально взглянув на плотно сбитую фигуру своего собеседника, сделал заключение офицер.

– Что вы имеете в виду?

– Забудьте. Хотел узнать ваше мнение по поводу родимого пятна. У вас есть какие-то соображения на этот счет или нет?

– Есть. Я абсолютно солидарен со своим коллегой, убитый не может быть Эрихом Бэлем в связи с новыми обстоятельствами. У меня есть стопроцентное предположение, что убитый – это брат-близнец пациента Эриха Бэля. Я не стану дарить даже одного процента возможному необъяснимому творению природы. Брат-близнец, точно. Вам стоить установить личность убитого, это несомненно осветит весь дальнейший путь.

– Вы правы сейчас, директор. Но то же самое я сказал вам, когда говорил, что думаю на этот счет. Рад, что вы разделяете мое же мнение. По поводу идентификации трупа – пока никаких результатов нет. Человек словно появился из воздуха. Он не городской, мы дали запрос по всей прилегающей округе, а результатов ноль. Видимо, человек приехал издалека. Этому может быть только такое объяснение.

– Понятно, – произнес директор и собрался прощаться с офицером. – Что-то еще?

– Нет, больше ничего. Не смею вас больше задерживать. Можете возвращаться к работе.

– А по поводу мисс Лоры есть какие-нибудь новости?

– Новостей нет. Она числится без вести пропавшей. И есть у меня чувство, что мы ее не найдем…

Любил офицер Рено разговаривать с собеседником загадками.

– Почему у вас такое чувство, офицер?

– Она не убийца, кажется мне, а жертва. Будем уповать, что она еще пока жива.

– Что вас заставило снять подозрения с нее, разрешите поинтересоваться?

– Понимаете, директор, она бы не стала играть на пианино с одной сломанной клавишей. Девушка очень себя любила, знаете, не такой эгоистичной и разрушительной любовью, от которой страдают все вокруг нее, а другой. Безвредной для окружающих, но при этом самой настоящей, надежной, как канаты. Не могла она играть на пианино без одной клавиши – это было для нее, как не помыться или как надеть грязное белье на чистое тело. И что самое странное, директор, да, зачастую самые чистоплотные люди совершают самые грязные убийства, но я чувствую, что она не убивала. Это лично мое мнение, моя кожа подсказывает так.

«Ваша кожа вам не врет, офицер, – мысленно сказал директор. – У вас отличный нюх, но слабое зрение. Слепая овчарка – хорошая овчарка. Однако минус в том, что как бы хорошо она ни чувствовала след – совсем непонятно, куда он ведет».

Директор ничего не сказал офицеру вслух, не сделал ему комплимент, но молча отдал дань уважения.

– До встречи, офицер.

– Еще увидимся, директор.

Человек в плаще перед своим уходом насчитал в комнате всего лишь семь человек вместе с офицером Рено, четыре офицера покинули помещение за время их разговора.

Люк и Миа родились зимой, двадцать восьмого февраля. Первым увидел свет Люк, а спустя тринадцать минут – Миа.

Муж Ребекки сбежал бесследно из дома, пока женщина лежала после родов в больнице со своими квакающими сыновьями.

Отец двух близнецов сбежал из дома Ребекки в своих кожаных армейских ботинках, в поношенной коричневой куртке, выдержавшей и летние дни, и февральские морозы, в своем сером зимнем свитере и меховых перчатках.

Кожаные отцовские перчатки, которые мужчина забыл в тот день, по очереди надевали Люк и Миа, когда подросли. Кстати, еще их отец украл у матери небольшие сбережения, бывшие некой «подушкой безопасности» после родов. Всякое может случиться, медикаменты всегда в цене.

Придя в себя и вновь обретя возможность воспринимать окружающий мир, Ребекка узнала, что ее муж уехал из города утренним рейсом двадцать восьмого февраля. В то утро, когда она родила.

Женщина сама никогда не заводила речь об отце в присутствии сыновей. Первый раз Люк спросил, где его папа, когда ему было всего два года, мальчик увидел на рынке, что другие дети ходят за руку не только с женщиной, но и с мужчиной, который выше этой женщины.

Люк поинтересовался: «Где мой большой папа?»

Женщина сказала, что отец был алкоголиком и, выпивши, утопился в речке, вот почему она держит своих детей за руку одна. Миа никогда не интересовался, где его отец, мать заменяла мальчишке всех. Но не Люку.