– Полагаю, я должен был бы откладывать часть этих денег. Но мне нужны были…

Ему нужны были туфли и носки, нижнее белье и рубашки, а иногда – новый галстук. Нужно было купить теннисные мячики, перетянуть ракетку, наточить коньки…

– И подстричь волосы, – добавила Анни.

– Подровнять, – поправил он. – Дважды в месяц. Пачка сигарет в день. Ах да, еще зубные щетки и зубная паста, воскресная газета, блокноты, почтовые марки, канцелярские товары. Иногда поход с парнями в кино, а после – хот-дог и безалкогольное пиво. О, еще прачечная и…

– Деньги просто тают, не так ли, Карл?

– Вот именно. – Он взял ее руку в свои. – Уж лучше я скажу тебе сам, Анни, чем ты узнаешь от кого-нибудь другого. – Он сделал глубокий вдох. – Я водил девушку на танцы.

– Сколько раз?

– Всего один. А это значит такси в оба конца, бутоньерка, которую прикалывают к корсажу, и ужин в полночь.

Анни сглотнула, прежде чем смогла выговорить:

– Это не мое дело, Карл. Мы не были тогда женаты. Только помолвлены. Естественно, это не в счет.

– Но, любимая, мне приходилось иногда водить куда-нибудь девушку, иначе ребята подумали бы, что я голубой. И кроме того, мы были не одни. Мы ходили всей компанией.

– Полагаю, – сказала она официальным тоном, – что я тоже должна сделать аналогичное признание. Но, к сожалению, мне нечего рассказать. Я считала нечестным… о, неважно.

– Ну-ну, Анни, дорогая!

Она отодвинулась от него.

– Тебе удалось отложить какие-нибудь деньги?

– Как же я мог? Мне нужно было покупать учебники, а они чертовски дорогие, даже если подержанные.

– А бутоньерки тоже чертовски дорогие?

– Знаешь что? – Он усмехнулся. – Я думаю, ты ревнуешь.

– Да, ревную.

– Ревность – признак комплекса неполноценности.

– Хорошо, значит, я неполноценная.

– Давай прекратим обсуждать эту чушь, Анни. Ладно?

– Ладно. Если только это не повторится.

– Клянусь!

– Тогда ладно.

– Ты думаешь, мы сможем прожить на десять долларов в неделю?

– У нас будет всего пять. Твоя мама не будет посылать тебе деньги, если узнает, что ты женился.

– О, не знаю. Возможно, она немного расстроится, когда узнает, но потом успокоится. Единственное, чего она хочет, – это чтобы я был счастлив.

– С ней.

– Ты неверно о ней судишь, любимая. Ты полюбишь мою маму, когда узнаешь ее. В конце концов, ты видела ее всего лишь раз.

Анни было пятнадцать, когда он повел ее знакомиться со своей матерью. Брауны жили в таком же районе, как Анни, и у них была квартира того же типа. Но в доме у Браунов было иначе: чисто и никакого хлама. А в квартире Анни был беспорядок. Но ведь и она, и ее мать работали, и два маленьких брата устраивали в доме настоящий бедлам. Мать Карла занималась только домашним хозяйством. Дети были уже взрослые. Сестра Карла Тесси, сорокалетняя старая дева, поддерживала порядок в своей комнате, а Карл – в своей.

В доме Анни гостиная была общей комнатой. В доме Браунов гостиную превратили в комнату Карла. Когда Анни это прокомментировала, миссис Браун ответила, что ее единственный сын должен иметь только самое лучшее.

Карл повел Анни в свою комнату. Ему не терпелось показать все свои награды и трофеи: медаль за победу в беге на сто ярдов; серебряный кубок за фигурное катание. На фотографии в рамке была запечатлена баскетбольная команда ИМКА[3]. Карл сидит в центре с мячом в руках, так как в тот год он был капитаном.

Но особенно заинтересовал Анни маленький книжный шкаф, который Карл смастерил в седьмом классе на уроке труда, и стоявшие там книги. Он сказал, что все эти книги принадлежат ему, и это произвело на нее сильное впечатление. У Анни никогда не было ни одной собственной книги. Карл предложил ей выбрать любую в качестве подарка.

Анни опустилась на колени перед книжным шкафом, как будто это был алтарь. Она скрестила руки на груди в сладостной нерешительности. Выбрать «Шерлока Холмса», потому что там много рассказов? Или тоненький томик «Сонетов с португальского»[4], потому что он такой красивый: мягкий зеленый кожаный переплет и закладка в виде золотого шнура?

Карл взглянул на тяжелый узел волос, который удерживали на затылке две костяные шпильки. Под воздействием порыва он выдернул их. Анни вскочила с криком, почувствовав, как волосы каскадом упали на спину. Она потребовала вернуть шпильки, но Карл не отдал: а ну-ка отними!

Анни принялась гоняться за ним по комнате. Он перепрыгнул через большое кресло, потом через узкую кровать. Анни начала перебираться через нее, но запуталась в простынях и растянулась на кровати.

Карл наклонился над Анни и сказал:

– Вот теперь ты там, где мне нужно. – Именно в эту минуту в комнату вошла его мать.

– Боже мой! – воскликнула она.

Анни села и попыталась натянуть на колени короткую узкую юбку. Ее волосы были растрепаны, лицо пылало.

– Не волнуйся, мама, – сказал Карл. – Это не то, что ты думаешь.

– Мне стыдно за тебя, Карл, – ответила его мать. – И хороша же девушка, которая лежит в твоей кровати, задрав юбку до шеи!

– Послушай, мама, я вынул ее шпильки, и волосы рассыпались, и…

– Не желаю больше слушать. Думаю, ей лучше пойти домой.

– Не беспокойтесь, – вмешалась в разговор Анни. – Я ухожу и рада этому. – Она выхватила шпильки из рук Карла. – А что касается тебя, Карл, то я больше никогда не хочу тебя видеть. А твою мать – тем более. – Она вышла с гордо поднятой головой.

Карл нашел Анни в вестибюле. На глазах у нее были слезы, во рту – шпильки. Дрожащими руками она пыталась закрутить волосы узлом. Он неловко помог ей вколоть шпильки.

– Я рассказал маме, как это случилось, и заставил ее поверить. И ей ужасно жаль, Анни. Она хочет, чтобы ты вернулась и поужинала с нами.

– Я бы подавилась ее едой.

– Но ясно же, Анни, почему мама неправильно все поняла: ты на кровати, а я на тебе.

– Она могла бы выслушать, когда ты пытался все объяснить, не правда ли? Но нет! Ей хотелось думать, что это что-то грязное, потому что она возненавидела меня с той самой минуты, как увидела. И она получила большое удовольствие, обращаясь со мной, как с проституткой.

– Она сказала, что ей жаль.

– Почему бы и не сказать – после того, как она получила удовольствие, отчитав меня. Она думает, что слово «жаль» – это ластик, которым можно стереть ее грязные мысли и слова обо мне?

Анни заплакала. Она плакала так долго, что Карлу пришлось пропустить вечерние занятия в школе и сводить ее на Чарли Чаплина.

Сейчас Анни вздохнула, вспомнив ту сцену.

– Это верно. Я видела ее всего раз. Если бы я вернулась на ужин, все могло быть по-другому.

– Будь справедливой, Анни. Как насчет твоей матери? Разве она встретила меня с распростертыми объятиями? Нет, она обращалась со мной, как с Джеком Потрошителем, который собирается погубить ее невинное дитя. Но я никогда не ненавидел ее за это. Я понял, что она волнуется, потому что ты ее маленькая девочка, и боится, как бы ты не попала из-за меня в беду.

– Наверно, с тещами и свекровями всегда проблема, – сказала Анни.

– Да нет, я думаю, что со временем они изменят свое мнение. А если нет, что с того? Мы будем жить своей жизнью, как они жили своей. – Ему хотелось курить, но пачка была пуста. Он скомкал ее и выбросил. – Черт побери, у меня закончились сигареты.

– Подожди! – Она вынула из сумки новую пачку. – Вот. Я купила их перед тем, как сесть на поезд. На случай, если у тебя закончатся сигареты. Хотелось сделать тебе сюрприз.

– Ты прелесть. – Он вытянул ноги, раскинул руки на спинке скамейки и глубоко затянулся. Где-то колокол пробил полчаса.

– Счастлива? – спросил он.

– Довольна.

– Когда же ты начнешь чувствовать себя счастливой?

– О, я была счастлива сегодня утром, когда сошла с поезда и увидела тебя. Но сейчас я довольна.