– Итак, Карл, ты женился не на мне, – сказала она с притворной печалью. Карл повесил голову, притворяясь пристыженным. – А ведь ты обещал, что будешь всегда верен. – Она сделала вид, будто смахивает слезу.
– Я вынужден был жениться: ее мать целилась в меня из дробовика. Что же мне было делать?
– Шутки в сторону, Карл, – сказала миссис Ридински. – Она прехорошенькая малышка.
– По крайней мере, так думает она, – пошутил Карл.
Анни вмешалась в разговор:
– Не верьте ни одному его слову, миссис Ридински.
– Вы говорите мне это слишком поздно, – вздохнула женщина. – Но учитесь на моем опыте, Анни. Не позволяйте ему разбить ваше сердце, как он разбил мое.
Кассир разворачивал свертки и раскладывал в разные отделения кассы монеты по пять, десять и двадцать пять центов. Карл выложил двадцать пять центов за ужин Анни, но кассир отказался их принять.
– Я угощаю, – пояснил он галантно. – Поздравляю.
Расставляя тарелки с едой на маленьком столике на двоих в углу, Карл сказал:
– По крайней мере, в этом мире попадаются приятные люди.
Они почти не разговаривали за едой, так как оба сильно проголодались. Карл, который ел быстро, закончил первым. Анни не спеша потягивала кофе, наблюдая за четырьмя помощниками официантов у соседнего столика. Карл под столом погладил ее по бедру.
– Что такое? – спросила она, вздрогнув от неожиданности.
– Пейте ваш вкусный кофе, Анни Браун, – сказал он. – В нем дети.
Анни хохотала до слез. Девушки за стойкой улыбнулись друг другу, помощники официантов обернулись и тоже заулыбались, а миссис Ридински помахала Карлу и Анни. Карл с довольным видом улыбнулся всем.
И вдруг зажегся яркий свет. Девушки за стойкой встали по стойке «смирно», и каждая держала в руке тарелку, как солдат – винтовку на смотру. Двери распахнулись, в зал ворвались люди, и через несколько секунд вдоль стойки уже выстроилась очередь. Затем раздалось первое звяканье кассы: закусочная приступила к работе.
Помощники официантов, которые пригнулись к своим тарелкам, как защитники в ожидании сигнала капитана, разом выпрямились. Словно по команде, каждый сложил стопкой свои грязные тарелки, промаршировал с ними на кухню и вернулся. Все они катили за собой тележки на резиновых колесиках.
Карл поднялся, допивая кофе, сложил свою стопку тарелок и удалился со словами:
– Не уходи, Анни.
– Я подожду, пока ты закончишь.
В течение двух часов она наблюдала, как он катит свою тележку от одного столика к другому. Он счищал остатки еды с тарелок и складывал их стопкой, собирал «столовое серебро», выливал недопитый кофе из чашек, окатывал водой мраморные столешницы и вытирал их насухо тряпкой, которая с каждой минутой становилась все грязнее.
Карл работал с отсутствующим выражением лица. Он ни на кого не смотрел, никому не улыбался, ни с кем не заговаривал. Это был не Карл Браун, молодожен, студент, специализирующийся в области корпоративного права, и уж, конечно, не будущий губернатор.
Он был одним из пяти помощников официантов, работавших за бесплатное питание.
3
Она вернулась в постель, чтобы прочитать записку, которую ей оставил Карл.
«Миссис Браун, дражайшая мадам!
Поздравляю Вас с тем, что Вы оказались чудесной женой. Я радуюсь своей дальновидности, благодаря которой выбрал Вас из одного миллиона трех женщин, горевших желанием выйти за меня замуж.
Я с крайней неохотой покидал Вас утром. Время будет медленно тянуться до тех пор, пока я не увижу Вас вновь. Не откажите в любезности встретить меня в проулке в восемь часов. Я жажду прогуляться до дома вместе с Вами. Не лишайте меня этого счастья.
Ваш – до тех пор, пока будет низвергаться Ниагарский водопад,
Карл Браун, эсквайр».
Анни улыбнулась и вновь прочла записку. Забавно было их получать. Это напомнило ей, что нужно написать матери и дать свой новый адрес. Она собиралась написать короткое письмо, но бедная Анни становилась одержимой, когда брала перо в руки и перед ней лежал чистый лист бумаги. И она все писала и писала. Сейчас час дня? Или два? У нее разболелась голова, и она еще не завтракала. Анни поспешила закончить.
«Ну что же, на сегодня хватит. Прилагаю доллар для Фредди и Томми, пусть они его разделят. Скажи, что я по ним скучаю и люблю их. И не забывай, что я люблю тебя, мама, и ты тоже должна меня любить, потому что я твой первенец. Ты должна любить меня, даже если я убежала от тебя…»
Часы на колокольне кампуса пробили четверть. Интересно, четверть чего? Нужно купить часы. Без часов, которые делят время на определенные отрезки, день – просто большая миска каши, подумала она.
Анни прочла во вчерашней воскресной газете объявления о работе. В основном требовалась «женщина для легких домашних дел и для присмотра за двумя детьми, пока мать на работе». Легкие домашние дела, подумала Анни с иронией. Можно себе представить, какие они легкие. В нескольких объявлениях говорилось, что требуется «секретарша с умением стенографировать». Одно объявление она вырвала из газеты: «Требуется девушка для работы в офисе на неполный рабочий день».
Анни выпила чашку кофе с пончиком в маленьком кафе за углом. Она позвонила оттуда в офис. Ответил женский голос…
– Вы умеете писать под диктовку?
– Нет, но…
– Вы умеете печатать?
– Нет, но я могла бы научиться.
– Извините.
– Подождите! Я ужасно быстро учусь.
Женщина повесила трубку.
Анни поехала в деловой центр и написала объявление для утренней газеты: «Жена студента ищет работу в офисе на полный или неполный рабочий день». Она указала телефонный номер миссис Хэнсмон. Потом она отправилась в банк, чтобы перевести свои сбережения. Ей пришлось оставить там банковскую книжку. Кассир сказал, что это может занять неделю. Анни зашла в универсам, где все продавалось по одной цене, чтобы купить пепельницу для Карла, и съела там ланч. Меню было такое же, как в бруклинском универсаме-«центовке», куда она ходила на ланч вместе со своей подругой Арлин. Тонкие ломтики холодной индейки и картофельное пюре, политое горячей серой подливкой, крошечный бумажный стаканчик клюквенного морса и даже кофе был таким же хорошим.
Да, она как будто снова была дома, в Бруклине, разве что люди иначе произносили слова. Апельсиновый сок, например. Здесь говорят «ап-пиль», а в Бруклине – «а-пэль». Откуда берется этот акцент? От воды, которую они пьют? Оттого, что они вдали от океана? Из-за более резкого, жгучего воздуха? В чем же дело?
Анни оставила пять центов на чай. Ее мать возражала против того, чтобы она давала чаевые. Она говорила, что Анни любит порисоваться. Карл тоже был против. Он считал, что чаевые унижают того, кому их дают, а у Анни появляется чувство собственного превосходства. Но Анни знала, почему дает чаевые. Это давало ей ощущение могущества, и это ощущение стоило пяти центов. Она оправдывала свою расточительность тем, что заплатила бы столько же за пакетик жевательной резинки. Если бы жевала резинку. Анни улыбнулась. Пожилая женщина, проходившая за стойкой с подносом, на который были поставлены вверх дном вымытые чашки, улыбнулась ей. Здесь, на Среднем Западе, милые и дружелюбные люди, подумала Анни.
Она нашла скобяную лавку.
– Мне нужен дешевый будильник, – сказала она. – Не дешевый, а… – Она умолкла, подыскивая слово. – недорогой.
– Наши самые дешевые часы стоят девяносто восемь центов.
– Могу я взглянуть на них?
Продавец вынул часы из коробки, поставил правильное время, завел их и поместил на прилавок. Часы истерически тикали, словно были в восторге от того, что избавились от коробки.
– У нас есть часы получше, – сказал продавец. – Стоят немного больше, но вы только послушайте! – Он показал эти часы. – Замечаете разницу? Вы едва слышите, как они тикают.
