Как оказалось, беспокоиться не стоило. Манами вошел в класс сразу после того, как преподаватель начал представляться — опоздав, как обычно, — с беззаботной улыбкой извинился перед профессором и осмотрел кабинет.
Его взгляд оживился, когда он заметил Оноду, и Онода немедленно почувствовал, что его лицо пылает.
Манами выглядел точно таким, каким Онода его помнил: призрачно-бледная кожа без намека на загар или ожоги, несмотря на количество времени, которое он проводил на улице, такие же голубые глаза, такая же воздушная улыбка.
Самое странное, что Онода не был полностью убежден, что Манами вообще изменился. Поскольку он заметил физические перемены у обоих своих друзей, Манами казался почти в точности таким же, каким Онода его запомнил, но в нем все же было что-то немного… не так.
Может, это как-то было связано с чем-то вроде ауры потусторонности, которую Манами обычно, кажется, излучал. Как человек, Манами, кажется, попеременно то отталкивал, то привлекал людей — это было одной из первых вещей, которые Онода заметил, когда они начали встречаться на уроках, где были окружены другими учениками. И казалось, что что-то в этой силе могло стать немного мощнее, немного глубже, чем было раньше.
А может, Онода просто отвык от этого, проводя лето без какой-либо возможности связаться с Манами.
Или, возможно, он просто искал оправдание для того факта, что ощущал притяжение Манами сильнее, чем всегда.
— Привет, Сакамичи, — прошептал Манами, скользнув на сиденье рядом с Онодой почти беззвучно и без единого лишнего движения. — Спасибо, что занял мне место.
Оноде отчаянно хотелось расспросить его о том, как он провел лето, или, может, рассказать о собственных планах присоединиться к квиддичной команде, просто ради случайного шанса произвести на Манами впечатление, но профессор уже начал лекцию и, вероятно, не отнесся бы одобрительно к попытке Оноды завести длительный разговор во время урока.
Так что Оноде пришлось удовлетвориться кивком и насколько возможно радостной улыбкой слизеринскому мальчику, зная, что придется подождать до конца занятия, чтобы действительно что-нибудь сказать ему.
Краем глаза он смотрел, как Манами достает свои письменные принадлежности (из прошлого опыта Онода знал, что вряд ли их будут использовать много, но важно внимание), и его немного беспокоило, что наблюдать за Манами, выполняющим обычные задачи вроде разворачивания пергамента, становится, вероятно, более интересным, чем учиться зачаровывать чайную чашку, чтобы она пела.
Еще от внимания Оноды не ускользнуло, что перо, которое достал Манами, было то самое, которое Онода подарил ему на Рождество в предыдущем году, и это наполнило его радостью, но никак не помогло сконцентрироваться.
Излишне было говорить, что тема урока от Оноды целиком ускользнула. Он был слишком отвлечен своим товарищем по парте, чтобы уделить внимание объяснениям, которые давал профессор, и в конце занятия преуспел лишь в том, чтобы заставить свою чашку испускать неустанный оглушительный визг, который прекратился, только когда Манами «случайно» столкнул ее локтем со стола и разбил, к большому облегчению остального класса. Манами просто невинно улыбнулся профессору в виде извинения за свою неуклюжесть, и профессор каким-то чудом дал Оноде новую чашку без каких-либо вопросов.
У Оноды было чувство, что все это было чем-то, о чем он будет вспоминать со смехом, но, выходя из класса с солнечно улыбающимся Манами, он не ощущал ничего, кроме смущения.
— Могу сказать, что в этом году занятия станут сложнее, — поделился своими мыслями Манами. — И оценки тоже сложнее получить… В смысле, я думал, что кричащая чашка заслужила, по крайней мере, шесть из десяти — она хотя бы действительно издала звук. Моя нет.
(Чашка Манами, к сожалению, до конца урока осталась обычной чашкой.)
— Ну, думаю, оценки ставили в зависимости от того, насколько хорошо звучало пение, так что, наверное, имеет смысл, что я не преуспел, — честно сказал Онода. — Чашка Мияхары звучала довольно приятно…
Манами пожал плечами.
— Мелодия была хорошая… хотя немного хриплая.
— О, в самом деле? Я не заметил, — сказал Онода.
— Совсем немного, — сказал Манами.
Их разговор прервался, и Онода понял, что это и был его шанс действительно поговорить с Манами.
— Так… как прошло твое лето? — спросил он, нервно комкая ткань мантии. — У тебя получилось полетать побольше?
Манами ответил уклончиво:
— Неплохо, наверное. Мой отец до сих пор, кажется, думает, что я провожу слишком много времени на улице, но было не так уж и трудно избегать его, если постараться. Так что да, мне удалось провести много времени в полетах.
Онода почувствовал, что о многом Манами не сказал, но он знал, что, когда дело касается Манами, любопытство не поможет и не будет оценено.
— Ну… это вроде хорошо, — сказал Онода. — Не знаю, как ты, но я действительно рад вернуться в школу. То есть… я ужасен на уроках, но я вроде как скучал по ней.
Манами улыбнулся, и Онода заметил морщинки в уголках его глаз.
— Я тоже рад вернуться.
— В самом деле? Странно, я думал, ты ненавидишь школу.
Манами слегка пожал плечами.
— Ну, у нее есть свои недостатки, но и хорошее тоже есть. В смысле, ты можешь… О… Упс, чуть не забыл! — внезапно сказал он. — Прости, что прерываю тебя, Сакамичи, но я обещал кое-кому встретиться с ним после уроков, чтобы позаниматься полетами.
…О.
— Э… нет, все в порядке, — сказал Онода, пытаясь не замечать неприятного ощущения в животе, которое громко настаивало на том, что все, конечно же, не в порядке. Он подавил это противное чувство и вежливо улыбнулся Манами. — Прости, что задержал тебя.
— Нет, нет, это моя вина, что забыл, — со смехом отмахнулся Манами. — Ааа, надеюсь, он не будет злиться, если я опоздаю… он вроде из тех, кто тоже злится из-за этого.
— Может, если ты поторопишься, то не заставишь его слишком долго ждать, — предположил Онода, хотя в тот момент это было самое последнее, что он хотел советовать. — Я имею в виду, я уверен, что он поймет, если ты на пару минут опоздаешь, раз уж у тебя только что был урок…
Манами просиял, как будто Онода не был последним человеком на Земле, который заслуживал его доброты.
— Хороший план… Спасибо, Сакамичи! Потом увидимся!
И он ушел, оставив Оноду наедине с не самыми желанными в тот миг мыслями.
Что это было?
Онода стоял в коридоре возле кабинета заклинаний, наверное, целую минуту после того, как Манами исчез на лестнице, думая, что же с ним было не так.
Откуда появились эти ужасные мысли? Он всегда был таким эгоистичным? Он в самом деле был настолько собственником, что новость о том, что у Манами есть планы с кем-то другим, так сильно его расстроила?
В самом деле, Онода должен считать себя счастливчиком, что понравился Манами настолько, что тот вообще проводит с ним время, а не обижаться на кого-то неизвестного ему за то, что он тоже пользуется вниманием Манами. Не было ничего плохого в том, что у Манами есть другие друзья — в конце концов, даже у Оноды есть другие друзья, и Манами не выглядел обеспокоенным, когда Онода говорил о них с ним.
(Часть Оноды почти желала, чтобы это посильнее беспокоило Манами, но, как и другие противные мысли, прокравшиеся в его разум, он безжалостно прогнал ее.)
Я не такой, озабоченно думал Онода. Он знал, что у него много недостатков, но никогда раньше не думал о себе как о собственнике или о том, кто хочет контролировать других.
Может, он никогда таким не был, потому что раньше у него не было друзей, которых можно было назвать своими, подумал он с появляющимся чувством ужаса. Может, дружба в конце концов разбудила в нем что-то чудовищное. И наконец, разве мама не предупреждала его, что люди, позволяющие своим чувствам вмешиваться в отношения своих друзей с другими людьми, были плохими друзьями?
Но… по-прежнему оставался небольшой шанс, что он просто погорячился, и Онода ухватился за эту возможность, как за спасательный трос. Это, в конце концов, был первый раз за месяцы, когда он увидел Манами, так что не слишком удивительно, что он немного расстроился, потеряв возможность пообщаться с другом, по которому он скучал… верно? И Онода уже был в напряжении из-за предстоящих отборочных по квиддичу, поэтому, может, он и чувствовал себя немного раздражительнее — и неувереннее, — чем обычно.
