— Хмм… нет, в самом деле нет, — сказал Манами, неприязненно поморщившись. — Не люблю торчать внутри, сидеть смирно и думать об именах, и датах, и ингредиентах, и какие слова нужно сказать, чтобы получилось заклинание. Особенно не люблю застревать на земле. Оставаться в замке и ходить на занятия, а полеты только раз в неделю — это как попасть в клетку. Я чувствую себя свободным только на метле, а в остальное время это просто… действительно скучно. Ненавижу это.

— Думаю, я понимаю, — сказал Онода и поспешил пояснить: — Не в том смысле, что я такой же, я просто… понимаю, почему ты так чувствуешь, кажется. Мне было очень весело летать с тобой сегодня, и даже если это всего лишь небольшая часть того, что ты чувствуешь каждый раз, когда ты на метле, я понимаю, почему ты так сильно это любишь. Если бы я был немного смелее и не так боялся упасть, я бы, возможно, думал, что высота и меня тоже делает свободным.

Губы Манами слегка изогнулись, как если бы Онода нечаянно сказал что-то смешное.

— Что? — осмелился спросить Онода.

— Ничего особенного, — задумчиво сказал Манами. — Я просто думаю… что мне бы на самом деле понравилось это. Упасть.

— Правда? — усомнился Онода.

— Ага. Можешь представить, на что это похоже? — сказал Манами, и Онода услышал в его голосе что-то вроде тоски, побеспокоившей его немного пугающим образом, который он не мог полностью объяснить.

— Не особо, — наконец ответил Онода. — То есть я могу догадываться, но такого никогда раньше не случалось, поэтому с уверенностью сказать не могу. Но… думаю, пусть лучше так и будет. Если ты упадешь с метлы, разве ты не… ну, знаешь, не умрешь?

— Хмм… может… — сказал Манами, лениво обрывая травинки. — А может, нет. Но я не говорил об ударе о землю, только о моменте падения. Думаю, что те секунды, которые ты проводишь в воздухе, во время которых ветер бьет тебе в лицо и ничто тебя не держит, должны быть совершенны — самое настоящее ощущение свободы, которое ты когда либо чувствовал. В таком случае, что бы ни произошло после, оно того стоит, правда?

— Ох… нет, не могу так сказать, — честно ответил Онода и честно немного забеспокоился об интересе Манами. — Я имею в виду, через пару недель я хотел поехать домой на Рождество, а если я буду… мертв, я не смогу, и моя мама, вероятно, очень расстроится. И я не слишком хорошо кого-то знаю здесь, но Имаизуми и Наруко оба… — Онода засомневался. — Ну, они оба действительно крутые, но не очень хорошо ладят, и если рядом не будет меня, то кто-то еще должен убедиться, что они не переусердствуют, когда ссорятся. Я не думаю, что мне стоит делать все, что я хочу, если это расстроит их. По отношению к ним это нечестно.

Манами внимательно посмотрел на Оноду, теребя в пальцах сорванную травинку, и хотя он все еще улыбался, но появилось что-то темное в выражении его лица.

— Ты много думаешь о других, — сказал он. — И ты очень добрый, но я думаю, что ты не так меня понял. Конечно же, я не хочу умирать. Во всяком случае, все наоборот. Я просто хочу почувствовать себя живым.

— О-о. Тогда ладно, — проговорил Онода, ни капельки не убежденный этим уточнением, но уже осознавший, что это, очевидно, личное для Манами и не его дело совать туда свой нос. Если Манами захочет, чтобы он знал, то скажет ему. — Может, я не так хорошо понял, как подумал, — сказал Онода, вынужденно улыбаясь и надеясь, что этого будет достаточно, чтобы перевести разговор на что-то менее тревожное.

К счастью, Манами проглотил наживку — или, по крайней мере, так казалось, потому что его улыбка потеряла свой темный оттенок и вдруг показалась более искренней, чем раньше. Он снова стал больше похож на странного, но дружелюбного мальчика, отправлявшего Оноде послания на обертках от конфет и смеявшегося над этим, и меньше — на абсолютного незнакомца, чьи улыбки вызывали неясное смущение.

— Ты интересный, — неожиданно заявил Манами, выбрасывая то, что осталось от травинок, с которыми он играл. — Несмотря на твое поведение и то, что ты сказал о себе, ты почти непреклонный, да?

— Что? — спросил Онода, испуганно и по какой-то необъяснимой причине растерянно.

— Мне нравится, как ты летаешь, — сказал Манами, кажется не заметив удивленного вскрика Оноды. — Думаю, это потому, что для тебя недостаточно просто летать, нужна другая причина. Что-то, чего бы тебе хотелось так, чтобы ты смог бороться со своим страхом — вот как сегодня. Наверное, тебе просто надо продолжать так же хотеть победить.

В сказанном Манами могло быть что-то, но звучало это так, словно он все еще был убежден в том, что новообретенная способность Оноды не теряться на метле происходит от чего-то вроде «духа соревнования», и Онода решил не придавать этому особого значения. На самом деле, он чувствовал себя немного виноватым, что не разубедил Манами, когда тот неверно о нем подумал, потому что теперь у Манами создался образ Оноды, который… не соответствовал действительности.

Но что еще хуже, Манами, кажется, нравился такой Онода, и он называл его «интересным» и «непоколебимым», а Онода даже во сне не мог представить, чтобы этими двумя словами характеризовали его. Он хотел произвести впечатление на Манами и вроде бы преуспел в этом, но не мог избавиться от чувства, что, чем больше Манами о нем узнает, тем менее будет впечатлен.

Онода только неуверенно улыбнулся.

— С-спасибо, я очень польщен, что ты такого высокого мнения обо мне, Мана… Сангаку, — сказал он. — Мне было приятно встретиться с тобой сегодня, и особенно приятно было летать с тобой, но… я обещал Имаизуми и Наруко, что вернусь в замок вовремя, чтобы поесть с ними, так что мне действительно пора идти.

Онода снова поднял метлу, надеясь, что не выглядит убегающим настолько, насколько он себя таким чувствовал.

— Ты должен прийти полетать со мной снова, когда у тебя будет возможность, Сакамичи, — сказал, пока Онода не ушел, Манами, лежа на земле с раскинутыми по траве словно нимб волосами и блаженной улыбкой на лице. — Мне тоже было очень весело.

Его последние слова звучали так искренне, что Онода, невзирая на всю свою неуверенность, не мог не улыбнуться в ответ.

— Я очень постараюсь, — пообещал он.

И думал, что в самом деле сможет.

*

Словно этот день не был уже достаточно странным, Онода, придя в Большой зал после расставания с Манами, увидел неожиданное зрелище.

Имаизуми и Наруко сидели вместе.

Онода ожидал, что они будут сидеть каждый за своим столом (а если за одним, то сядут, по крайней мере, в нескольких метрах друг от друга, чтобы никому не пришло в голову, что они сидят вместе), но это явно был не тот случай.

Имаизуми и Наруко действительно сидели рядом и вроде бы даже не ссорились. Их головы, темная и рыжая, были наклонены близко друг к другу, и, кажется, они разговаривали шепотом — совсем как люди, которые отлично ладят. Хотя вполне возможно, что у них просто была самая тихая в мире ссора, но отсутствие физической жестокости Онода с надеждой принял за показатель продвижения в их дружбе.

Может, Онода необоснованно польстил себе, сказав Манами, что он необходим Имаизуми и Наруко, чтобы удерживать их от слишком частых стычек.

— О… привет, ребята, — сказал Онода, приблизившись и подумав, что неловко отвлекать их в момент очевидного спокойствия. — Простите, я немного опоздал, задержался кое из-за чего.

Имаизуми и Наруко повернулись к Оноде с одинаковым выражением удивления и…

…вины?

Оноде не пришлось долго раздумывать над этим, потому что Наруко внезапно проявил инициативу: вскочил со своего места и бросился в руки Оноды, в процессе почти уронив обоих на пол.

— С возвращением, Сакамичи! — воскликнул Наруко, сжимая Оноду в неистовых объятиях. — Отныне все будет хорошо, обещаю. Я и даже этот тупица шустряк позаботимся об этом, и тебе не придется больше расстраиваться…

— Ты бы сначала не набрасывался на него, как только он входит в помещение, идиот, — рявкнул Имаизуми. — И я буквально только что сказал тебе не выбалтывать все…