Из всего, что Онода ожидал, из всех причин, которые могли быть у Имаизуми, чтобы попытаться убедить его, что дружить со слизеринцем — плохая идея, это было самое последнее, что он ожидал услышать. Это даже казалось абсурдным, как плохая шутка. Но Имаизуми не выглядел так, будто шутит, и, посмотрев в его глаза, Онода увидел там беспокойство.

— Что… Что ты имеешь в виду? — наконец спросил Онода. Во рту пересохло. — Конечно он человек… То есть как-то раз, когда мы только встретились, он пытался убедить меня, что он призрак, но это была просто… просто шутка, верно?

Имаизуми поморщился, и Онода узнал это выражение. Оно говорило о том, что Имаизуми ненавидел то, что собирался сделать, но сделал бы это в любом случае.

— Сангаку Манами — наполовину вейла, — сказал Имаизуми. — Я знаю это с первого года, но думал, что это не имеет значения. Его распределили в Слизерин, и я думал, что, по всей вероятности, мне никогда не придется иметь с ним дело. Я не мог представить, что такое случится.

— Ты… погоди. Что… что такое вейла? — прохрипел Онода, чувствуя, что желудок подкатывает к горлу.

— Вейлы… сложные, — осторожно сказал Имаизуми. — Они магические создания, за неимением лучшего термина, но у них подобный человеческому интеллект и… в редких случаях, дети, рожденные от связи человека и вейлы.

Онода уставился на Имаизуми, не моргая и едва улавливая суть его слов.

— Это… создания, которые по большей части принимают форму красивых женщин, и именно так они завлекают людей. Хотя когда они… злятся, то показывают свою истинную форму, — продолжал Имаизуми, и казалось, что он цитирует информацию из учебника, хотя он избегал смотреть Оноде в глаза. — Они… в их внешнем виде есть что-то птичье, они очень изменчивые и темпераментные, и в дополнение к этому обладают опасными защитными способностями. В Хогвартсе сотни лет не было никого с кровью вейлы, и по веским причинам.

— Сангаку никогда не делал ничего, чтобы навредить мне, — слабо возразил Онода — ему не нравился намек Имаизуми. — И он не опасен…

— Он опасен, хочешь ты в это верить или нет. Я даже видел доказательство.

— Что? Какое?

— Влечение, — сказал Имаизуми. — Все вейлы могут делать это, как на бессознательном, так и на сознательном уровне. И ты… проводил много времени с Манами, так?

— …Да, — неуверенно признал Онода.

— Ты когда-нибудь чувствовал, что он странно… притягивает тебя?

Онода покраснел и нерешительно кивнул, понимая, что его странный смущающий интерес был раскрыт, но выражение Имаизуми оставалось мрачным. Он явно не закончил.

— Случалось ли, что ты обнаруживал, что хочешь быть рядом с ним постоянно и как-то быть в центре его внимания, прежде всего? — продолжил Имаизуми и наконец взглянул в глаза Оноды с почти пугающим напором. — Ты когда-нибудь хотел произвести на него впечатление так сильно, что обнаруживал, как задумываешься или действительно делаешь что-то, что может быть для тебя опасным?

Лицо Оноды потеряло цвет, и он почувствовал озноб. Он посмотрел на свои руки, все еще испачканные кровью из больше не существующих ран, и сжал их в кулаки. Следующий сделанный им вдох был прерывистым.

Мысли, против его воли, обратились к первому разу, когда он действительно свободно летал, когда он и Манами играли в пятнашки. Он думал, что это потому, что Манами крутой и интересный, и Онода просто хочет дружить с ним, но…

— Вейлы… странные создания, — сказал Имаизуми, и его голос теперь был немного мягче, чем раньше. — Они похожи на сирен из греческой мифологии — не настоящих сирен, русалок, — на сирен из историй, которые были наполовину птицами и использовали свою красоту, чтобы склонять моряков разбиваться о камни. Вейлы из тех же созданий, и, вероятно, причины, по которым маглы придумывали мифы. Я вырос, слушая истории о людях, которые сходили с ума или погибали, пытаясь завоевать внимание — или сердце — вейлы, — он нахмурился, — и я не собираюсь стоять и смотреть, как это случится с тобой.

Онода ощутил странное чувство разъединения — он мог слышать слова Имаизуми, но они звучали словно издалека, или как если бы Онода плыл под водой, неуклонно опускаясь и теряя связь с вещами, которые он так долго воспринимал как реальность.

Это не могло… это должно быть совпадением. Это просто смехотворно, но…

…Но не изменило (не могло изменить) тот факт, что слова Имаизуми дополнили головоломку в его голове, предоставляя ответы на вопросы, которыми он, не отдавая себе отчета в этом, задавался.

Вопросы вроде того, почему Онода всегда желал внимания Манами с жадностью, которая поражала его самого, и почему он чувствовал иррациональную ревность, когда Манами показывал интерес к кому-то еще. Он заставил себя преодолеть страх высоты ради Манами, и один только взгляд на его одобрительную улыбку мог заставить сердце Оноды трепетать. Манами был самым красивым человеком, которого он когда-либо встречал — даже когда-либо мог представить, что встретит, — и он сделал бы все, чтобы сохранить его внимание, какое бы странное подобие дружбы у них ни было. Вообще все.

И на квиддичном матче в этот день разве Онода не доказал, что, невзирая на все сомнения, он с радостью бросился в небо, что последовать за Манами в пике, которое для Оноды закончилось в луже крови на земле?

— Я не знаю, насколько мощны силы влечения Манами сейчас, — продолжил Имаизуми, кажется даже не задумываясь, слушает или нет его слова Онода. — Или насколько он осведомлен об их использовании, но он пока молод, а они возрастают с годами. И хотя у меня нет причин верить, что он сознательно использует их против тебя, я не думаю, что мы можем полностью исключить возможность того, что ты пострадаешь в результате несчастного случая, если продолжишь проводить с ним время… особенно после того, что случилось сегодня.

Так все было из-за этого? То, что Манами бросил ему вызов, вдохновил его и никогда не покидал его мысли с момента их первой встречи, действительно было из-за того, что Онода был… что, в самом деле, буквально очарован?

Онода чувствовал себя заболевшим. Чувствовал себя преданным, несмотря на тот факт, что Манами даже не сделал ничего плохого — Имаизуми сказал, что он даже мог не делать этого специально, но это все равно причиняло боль. Онода настолько неправильно понял Манами, что сомневался, что вообще когда-либо его знал, не говоря уже о том, чтобы быть кем-то, кого Манами мог, в свою очередь, считать другом. В лучшем случае Манами всего лишь выделил его как не более чем, как он сказал, — потенциального противника, чтобы проверить его силы. Разве Манами не говорил всегда, что, кажется, хочет выигрывать?

Но виноват в этом непонимании, на самом деле, был только Онода.

Ему не нужно было обвинять Манами, что тот его одурачил. Оноде было ясно, что он более чем способен сделать это сам.

— Мне жаль, что именно мне пришлось рассказывать тебе это, — с искренним сожалением сказал Имаизуми. — Наверное, я не мог представить, что ты будешь так… близок к нему, поэтому я сожалею, если я…

— Нет, все в порядке, — сказал Онода, ощущая жжение в глазах. — Ты все сделал правильно. Спасибо за… спасибо, что рассказал мне, я ценю это.

— Сакамичи… — с тревогой в голосе сказал Имаизуми.

— Я в порядке! — попытался улыбнуться Онода. — Правда, спасибо. Думаю, я… мне просто надо побыть немного одному — переварить это, знаешь? Пока!

Он быстро отвернулся, когда его голос дрогнул, слепо двинувшись в сторону двери, раньше чем Имаизуми мог что-то сказать. Однако едва он нашел ручку, как дверь распахнулась, и он столкнулся с Наруко, который как раз входил.

— Сакамичи! — воскликнул Наруко и остановил Оноду, положив руки ему на плечи. — Наконец-то я нашел тебя! И если ты здесь, значит, полный мудила шустряк, который решил, что будет очень смешно бросить меня в толпе, тоже… погоди, — сказал он, и его улыбка пропала, когда он наконец увидел выражение лица Оноды. — Почему ты плачешь?

Онода отмахнулся, поднырнув под его руки.