«Нет. Сам сломал, сам и чини».

Он поднялся на второй этаж. Дверь Марка была заперта, что и неудивительно. Райан настойчиво постучал. И еще раз, и еще. Наконец с той стороны прокричали: «Уйди!»

— Открывай, — уперся Райан. — Нам надо поговорить.

— Не хочу я с тобой говорить.

— Слушай, Марк, я, конечно, могу сдернуть Джона с работы, чтобы вы это обсудили между собой, но лучше, если мы с тобой сами все разрулим.

— Да пошел ты в задницу! Хотя нет, в нее уже пошел папа, так?

— Впусти меня.

— Свали в туман.

Райан вздохнул.

— Слушай, я буду сидеть тут, пока не откроешь. И если ты не выйдешь из комнаты до возвращения отца, то можешь выяснять все с ним. Мне просто кажется, что со мной будет проще.

— В жопу проще!

— Не думаю, что ты именно это имел в виду, — почти улыбнулся Райан.

Спустя несколько секунд дверь распахнулась с такой силой, что ручка ударилась о стену.

— Ладно, — ощерился Марк. — Я слушаю. И что ты мне скажешь? Что я ошибся? Что все на самом деле не так, как мне показалось? Что этому есть объяснение?

Райан прошел внутрь, оставив дверь открытой, и прислонился к стене.

— Если тебе показалось, что я целовал твоего отца, то нет, ты не ошибся.

Марк развернулся к плееру и сделал музыку громче.

— Какого хрена! Разве ты не видишь, как это неправильно?

Райан не двигался и давал пацану выговориться.

— Он гей! Мой отец сраный гей! Он врал мне, врал маме, да блин, вся его жизнь — сплошное вранье!

— Погоди-погоди. Он, может, и гей, но не лжец.

— Да что ты? А как еще назвать то, что он делал вид, будто сдает тебе комнату? О, Райан просто мой сосед, — перешел он на фальцет и тут же глухо продолжил: — Как назвать то, что он женился на маме и завел детей, хотя самому… нравились мужчины?

— Я и правда только снимал комнату, — произнес Райан, стараясь не орать, но при этом перекричать гитарный запил. — Когда вы приезжали сюда под Рождество, мы еще были просто соседями.

Марк выключил музыку, и повисла гудящая тишина.

— А сейчас?

— А сейчас мы… вместе. — Звучало странно, но более подходящего слова он не подобрал. — Где-то с месяц уже. Это началось после Нового года, но мы поставили все на паузу, когда появился ты. И не врали, просто не хотели, чтобы на тебя свалилось еще и это. Думаю, даже если бы твой папа начал встречаться с женщиной, он все равно бы не стал о ней рассказывать, пока ты осваиваешься.

— И как мне к этому относиться? — возмущенно спросил Марк. — Что, просто взять и сказать: «Окей, нет проблем»? Притвориться, будто мне все равно, что мой отец педик?

— Нет. Но было бы неплохо, если б ты немного успокоился и дослушал меня. С кем бы твой папа ни… встречался, это его дело, не твое.

— Не пудри мне мозги. Я здесь живу, как и ты… А то, что он с мамой сделал, тоже, скажешь, не мое дело?

— Про маму надо спрашивать у самого Джона. Но по мне так он би, а не гей. Когда он вспоминает о жизни с Синтией — о первых годах, когда вы с Тори еще были маленькие, у него такое счастье в глазах, знаешь. Мне кажется, он тогда по-настоящему ее любил. Он, наверное, из тех людей, которым то, что у человека внутри, важнее его половых признаков. Джон любил ее, а теперь он… со мной. Но обманывать он никогда не станет. И если Джон с кем-то, то на других уже не посмотрит.

— Да? А что насчет остальных его мужиков?

— Да не было никаких мужиков.

— Не было или просто он не сказал? — усмехнулся Марк.

Райан решительно придушил червячок сомнения у себя в голове, задававшийся тем же вопросом. Нет, он слишком хорошо знает Джона, чтобы не верить.

— Марк. После развода и до меня он ни с кем серьезно не встречался. А я встречался с кучей девушек, но никогда с парнями. Для нас обоих это неизведанная территория.

— Так вы экспериментируете, значит.

— Нет, мы строим совместную жизнь.

Да-а, а сколько еще зерен истины кроется в этом проклятом разговоре? Потому что Райан надеялся именно на жизнь. И как бы ни притворялся, что это что-то временное, несерьезное, чуждое его натуре, в глубине души хотелось, чтобы эти отношения продлились долго.

— И что, вы милостиво выделите мне уголочек в этой вашей жизни? Если меня вообще от нее тошнить не будет.

— Мы хотим, чтобы ты стал ее частью. Все равно как, лишь бы всех устраивало.

— Ну что за отстой?! Да вообще весь этот год отстойный. — Марк зло мерил комнату шагами. — Все казалось, что вот хуже, чем сейчас, уже точно не будет, но не-ет. Теперь надо выбирать между Брэндоном Карлайлом, мистером «ты никогда не оправдаешь ожиданий», и парой гомиков. Хочется сесть в машину и съехать с обрыва, да только я даже водить ни хера не умею!

— Сложно, когда вся жизнь вдруг меняется, — кивнул Райан, перевел дыхание и продолжил: — Смотри на это как на год перестройки. Вот когда из команды уходят все хорошие игроки, и приходится начинать с нуля и заново создавать что-то толковое. Отстойно, конечно, я с тобой согласен.

— Вот только не надо мне тут «сочувствовать», — фыркнул Марк. — Да что ты вообще про это знаешь?

Райан аж задохнулся.

— Господи, да разуй глаза, пацан! И посмотри на меня.

Марк повернулся.

— Это же мой год перестройки. Год назад у меня было все. Работа пожарного, которую я любил, куча хороших приятелей, самая горячая девчонка месяца — все. А на следующий день я очнулся в больнице. Почти без ноги, без работы, без девушки, потому что ей хотелось встречаться с пожарным, а не ходить за инвалидом. Приятели, которые теперь стеснялись смотреть мне в лицо, потому что им не нравилось видеть живое напоминание о том, как быстро жизнь может рухнуть. Папа, который стоял в палате с видом, будто ему дали под дых.

Марк выглядел смущенным.

— Так что да, я понимаю, каково это — упасть ниже плинтуса. И мне хотелось послать все на хрен и забить. Но я просто не смог. И прошел через операции, впахивал на физиотерапии, сдал вступительные экзамены специальному администратору лежа на животе, потому что… — На жопе тогда живого места не было от пересадок. Стоп, это уже лишнее. — Потому что не мог сидеть. Поступил в мед, переехал сюда, встретил твоего отца, влюбился.

Райан кивнул в ответ на округлившиеся глаза Марка и продолжил:

— Да, влюбился, а не просто захотел или увлекся. Я никого из тех, с кем встречался, не любил так, как Джона. И если из этого получается, что я гей, ну, выходит, гей. — На секунду перехватило горло. Вот он и признал это вслух. Нет, сейчас главное Марк. Раз надо, значит признает. — До хера сомнений и боли, но я ни на что не променял бы то, что у меня есть сейчас. Даже на шанс вернуть здоровую ногу и прежнюю жизнь.

— У меня-то нет прежней жизни, чтобы хотеть ее вернуть, — бросил Марк с горечью в голосе.

— Да ну? — Райан оперся бедром о комод и посмотрел на пацана. — Разве тебе не хочется снова стать маленьким, и чтоб рядом были папа-мама-сестренка и никаких проблем?

— Угу, не в этой жизни.

— Именно. Так что сейчас придется выбирать из того, что есть. Ты можешь вернуться в Калифорнию к сестре, матери, отчиму и их будущему ребенку. Мама тебя любит, и если скажешь ей, что надо что-то поменять, найти новую школу, уверен, она прислушается.

— Ха, — отмахнулся Марк, — она к новому мужу прислушивается. А для него свет клином сошелся на Лойоле: лучшая школа в мире, и я сам виноват, что не стал там своим.

— Он что, не даст тебе попробовать и поучиться где-то еще?

— Для него это означает сдаться. А, как известно, сдавшиеся не побеждают, а победители не сдаются. У него припасены цитаты на все случаи жизни, поэтому ему и меня, в общем-то, слушать не обязательно.

— А как насчет такой цитаты? «Безумие — это делать одно и то же и каждый раз ждать иного результата». — Марк ответил ему удивленным смешком. — Сколько ты пытался освоиться в той школе, полтора года? — Тот кивнул. — Ну раз до сих пор лучше не стало, то уже вряд ли будет. Пора попробовать что-то еще.