Звонит мой телефон.
— Это Марк, — произносит она, — ответь ему.
— Алло?
— Какого хрена тут происходит? Пять дней перерыва в туре, и ты уже всё испортил! Ребёнок? Коннер? Начинай говорить! — наш менеджер орёт на меня по телефону.
Я рассказываю ему то же самое, что только что сказал Дженне, только с немного большим количеством деталей. Он делает именно то, что я и ожидал, — начинает сходить с ума.
— Ты понимаешь, что это может сделать с твоим имиджем?
— Мне наплевать, Марк. Я не собираюсь публично отказываться от дочери из-за того, что произошло с моей бывшей девушкой. Она не случайная девушка, решившая отобрать всё, что у меня есть.
Это немного успокаивает его. Он протяжно выдыхает, и я слышу треск.
— Мне звонят каждые пять минут в ожидании официального заявления. Что мне сказать им?
Я слышу шаги на крыльце, и Лейла открывает толчком дверь. Софи заходит внутрь, держа Милу на руках, и, глядя на них, я отвечаю:
— Ничего. Вообще ничего им не говори.
Я сбрасываю вызов и кладу телефон на стол. Осторожно наклонившись вперёд, прижимаюсь поцелуем ко лбу Милы.
— Что происходит? — шепчет Софи.
— Сюда, — тихо отвечаю я, направляя её в гостиную.
Мама смотрит на спящую Милу и подходит к Софи.
— Давай её мне, дорогая. Я отнесу её наверх. Она может поспать у меня в кровати.
— О, Вы не должны...
— Должна, — по-хозяйски говорит она. Софи передаёт ей Милу, и мама, успокаивая и покачивая, поднимает свою внучку наверх.
Я снова смотрю в окно. Невероятно, за последние несколько минут толпа увеличилась, а полиция успела арестовать одного репортёра.
Софи встаёт рядом со мной.
— Коннер, что... что это?
— Они услышали нас, — говорю я ей, — когда мы спорили на пляже. Они были в лесу.
Её глаща расширяются. Я никогда не видел её такой испуганной.
— Они знают о Миле? — шепчет она.
— Ничего конкретного, но они знают достаточно, чтобы устроить здесь медийный цирк.
Она накрывает рот рукой, выглядя совершенно беззащитной, и вина жёстко обрушивается на меня. Чёрт. Я должен был знать, что итог будет таков.
— Мне жаль. Мне так чертовски жаль.
— Нет, — она сглатывает, — это не твоя вина. Что нам теперь делать?
Она моргает и переводит взгляд от окна ко мне. Я не могу ничего с собой поделать, когда встречаю его, поэтому делаю шаг вперёд и сжимаю её в объятиях. Мне нужно было взять под контроль этот страх и положиться на неё.
Потому что я не знаю, что нам делать.
Она медленно обнимает меня в ответ. Я прижимаюсь щекой к её затылку, глубоко вздыхая цветочный аромат шампуня. Она дрожит, и я должен сделать всё возможное, чтобы прекратить это.
Теперь речь идёт не о нашем прошлом, а о защите Милы.
— Кон? Что нам делать? — повторяет она.
— Хотел бы я знать, принцесса, — я сжимаю её крепче, когда она вздрагивает.
Она шмыгает носом, и тёплые капли катятся по моему животу. Я отступаю и обхватываю ладонями её лицо.
— Эй, ты же не плачешь на мой член. Он сделан для того, чтобы его лизали, не так ли?
Она недоумевающе смотрит на меня около минуты, после чего начинает тихо смеяться.
— Ты идиот.
— Это сработало, не так ли? — говорю я, и она кивает. Провожу большими пальцами по её щекам и под глазами, вытирая слёзы. Я не хочу видеть, как она плачет, зная, что этого можно избежать.
— Эй. Мы справимся.
— Как? Перестанем кричать друг друга, чтобы выглядеть нормальными?
Я пожимаю плечами.
— Это касается Милы, но, между нами, это также касается и нас. Когда речь идёт о Миле, мы делаем всё инстинктивно, а когда о нас — на эмоциях.
— Хорошо… потому что нам нужно много работать над инстинктами, — говорит она тихо, — приходи и оставайся с нами, пока мы не придумает, как с этим справиться.
Я замираю.
— Остаться с тобой?
Она кивает, глядя на меня из-под ресниц.
— Комната Сти пуста. Ты можешь остановиться там и проводить время с Милой, а мы будем в безопасности. Ведь они понятия не имеют, кто я?
— В статье не было никаких фотографий, поэтому, полагаю, что нет.
— Мой дом безопасен. Он нужен нам только на несколько дней. Мне даже не обязательно быть там всё время.
— Ты уверена?
— У тебя есть идеи получше?
— Э, нет.
— Тогда да, я уверена, — она убирает руки от своего лица и шагает назад. — Иди и собери какие-нибудь вещи и, может быть, наденешь футболку. Когда Мила проснётся, мы пойдём домой.
Я хмыкаю.
— Может быть, надену футболку?
Она поднимает руки.
— Не хочу выглядеть так, будто заставляю тебя или что-то в этом роде, просто считаю, что ты должен подумать об этом.
— Это зависит от того, собираешься ли ты снова плакать на мой член?
— Нет, но и лизать его я не собираюсь.
Я смеюсь и повторяю её движение, подняв руки вверх.
— Ладно, ладно. Я буду прикрывать член, — я улыбаюсь ей.
Софи смотрит на меня, её глаза сияют. Она выглядит счастливее, чем во все дни после её возвращения. Это заставляет меня вспомнить, почему я влюбился в неё в первый раз. Даже теперь, чувствуя мокрый след от слёз на животе, я не ощущаю, что прошло столько времени.
— Ты уверена, насчёт лизания? Потому что твои глаза говорят об обратном.
— Ну, это длилось не долго, — говорит Лейла, толкая дверь. — Твоя дочь проснулась и зовёт тебя, — обращается она к Софи.
— Хочешь, я возьму её? — предлагаю я.
Софи немного колеблется, но кивает.
— Если хочешь.
От желания прикоснуться к ней пальцы покалывает, и я протягиваю руку, убирая ей волосы за ухо.
— Ты наденешь уже футболку? — кричит Дженна, когда я прохожу мимо.
— Чёрт, что же сегодня с вами и футболками? — отвечаю я, перешагивая по две ступеньки за раз.
Плач Милы слышится из моей комнаты, но она затихает на секунду, когда я открываю дверь.
— Пап! — всхлипывает она, протягивая ко мне ручки.
Я плюхаюсь на кровать рядом с ней и, положив на себя, начинаю раскачиваться взад и вперёд, пока она не успокаивается и её рыдания не превращаются в крошечные всхлипы.
— Лучше, детка?
Она кивает своей маленькой головкой.
— Да.
— Хорошо, — шепчу я и поднимаю её, перекатываясь на спину. Она визжит и хихикает, когда я держу её в воздухе над собой.
— Что ты думаешь о том, что папа придёт и останется в твоём доме на несколько дней? А?
— Папочка дома? — спрашивает она, её глаза загораются.
— Да, папочка дома! — я подбрасываю и ловлю её.
— Да, папочка дома, — она хихикает.
— Тогда идём. Спускайся, а я пока соберу вещи, — покачав, я аккуратно ставлю её на пол. — Давай, спускайся. Нет. Мила! Вниз! — я снова легонько раскачиваю её, развлекая, а затем прижимаю к груди. — Ты должна спуститься.
Она машет ножками, и я перехватываю их. Ребёнок слишком близко к шарам.
— Давай попробуем ещё раз? — я обхватываю её и кружу. Снова раздаётся смех, и я кружу её в другую сторону. — Давай, давай, давай!
Я продолжаю до тех пор, пока сам не начинаю смеяться до коликов в животе. Сделав последний круг, я опускаю её и прикладываю палец к губам.
— Тсс, а то мама услышит нас и заставит меня собираться!
— Она уже услышит, — тихо смеётся Софи, стоя в дверном проёме.
Я сажусь, даже не пытаясь бороться с глупой усмешкой на лице.
— Она сводит меня с ума.
— Да, она хороша в этом, — её улыбка пропадает, и она протягивает руку. — Давай, Мила. Позволь папе собрать свои вещи.
Мила надувается.
— Ма-а-а-ама!
— Мила, — строго говорит Софи. — Пойдём, пожалуйста.
— Она может остаться, — предлагаю я, — если отпустит меня! — хватаю её, щекоча бока, и она визжит.
— Коннер, — ворчит Софи, глядя на меня.
Я отпускаю Милу и встаю.
— Ладно, ладно. Мила, иди к маме. Я спущусь через минуту.
Мила фыркает, и я ставлю её на пол. Она топает к Софи, и та поднимает её на руки, шепча:
— Я думаю, что дедушка спрятал немного печенья для тебя.