Разумное решение было найдено: протоиерей Трофим Куцинский все-таки получил награду и вошел в число кавалеров ордена, собирающего в своих рядах лишь тех, кто доказал свое мужество под неприятельскими штыками и снарядами. Вместо белого эмалевого креста отцу Трофиму был пожалован золотой наперсный крест на Георгиевской ленте. Эскиз к нему делал самолично его сиятельство князь Григорий Александрович Потемкин.
Вскоре появились и другие Георгиевские награды. Особо отличившимся офицерам и генералам жаловалось Георгиевское наградное оружие «За храбрость». Наконец, чтобы не умалять значения подвига нижних чинов, с 1807 появился знаменитый «солдатский Георгий». И хотя этот серебряный крест не являлся орденом, все эти знаки отличия объединяло одно: Георгиевская лента. Три черные полоски, чередующиеся с двумя желтыми, на века стали символом ратного подвига в боях за Отечество. Черный цвет символизировал твердость духа, желтый – доблесть и благородство подвига.
Строго говоря, духовенство формально не наделялось титулом «кавалер Ордена»: духовный сан в православии плохо совмещался с образом средневекового рыцаря, с ног до головы увешанного броней и оружием[2]. Официально говорилось о причислении к ордену.
Следующий момент, требующий пояснения – слово «иностранец». Дело в том, что иностранцем отца Трофима Куцинского тоже можно называть с известной долей условности. Куцинский Трофим Егоров, серб, и вправду родился не в России, а в Молдавском княжестве, видимо, в 1758 году и «жительство имел в городе Яссы». Так что по рождению своему он действительно должен быть признан иностранцем, хотя и не «немчином», как на Руси называли европейцев, не разумевших славянского наречия, то есть тех, кто был «нем». Трофим Егорович «слово», надо полагать, разумел от рождения. Церковнославянский язык не чужд сербам и поныне: в сербских храмах служба ведется не только на сербском, но и на церковнославянском языке.
Какими же судьбами серб Трофим, Егоров сын, попал в Россию, причем из Молдавии? Сербы оказались под иноземным игом на два столетия позже, чем Россия. Орда двинулась на Русь в 1237 году, сербская Деспотия оказалась под властью Османской империи в 1459 году. Сербы уступили, но не сломались, хотя и оказались зажаты между католической Европой и исламским юго-востоком в числе других южных славян. Но если у других народов мы видим и переходы в другую веру, и химерические формы христианства вроде западной унии или боснийского богомильства, то сербов отличает исключительная верность выбранному пути. Как со времен собирания Руси в единое мощное государство было верно определение «русский – значит православный», так и для сербов конфессиональная принадлежность неотделима от национальной самоидентификации. Сербы и по сей день составляют моноконфессиональную нацию, их отличает какое-то внутреннее сродство с православием, не исчезающее со временем. Так и должно быть у нации, возникшей естественным путем: ведь именно единство веры составляет ту духовную основу, вокруг которой формируется тело народа.
Защищая свою самобытность, сербы стойко сопротивлялись туркам на протяжении 350 лет османского завоевания. Вначале в роли союзника Сербии выступала Австрия, однако в конце XVII века под натиском турок она вынуждена была отступить, и Сербия оказалось брошенной на разграбление. Как уже отмечалось выше в исторической справке, репрессии были настолько сильны, что патриарх Арсений III Черноевич увел изрядную часть сербов на север, за Дунай. Беспрестанные войны выковали из этого народа закаленных и несгибаемых бойцов, воинов духа. По этой причине венгры и валахи охотно принимали их – Европе нужны были храбрые и надежные защитники границ. И, подобно тому, как у границ Речи Посполитой сражались реестровые казаки, составлявшие основу казачьего войска и имевшие немалые преимущества от государства, из сербских воинов сложилось сословие граничар, также получавших немалые привилегии. Как и казаки, они не единожды обращались к Российским государям с просьбой принять их под свою опеку.
После Австро-турецкой войны 1735–1739 годов, в которой участвовала и Россия, по условиям Белградского мира Австрия вновь вынуждена была сдать Северную Сербию и Западную Валахию туркам. Это вызвало новую волну переселения сербов. В XVII–XVIII веках 80 % сербов покинули родину и стали искать счастья на стороне.
Скорее всего, семья Трофима Куцинского так же покинула родину в числе этих самых 80 %, и таким образом Трофим Егоров оказался в княжестве Молдавском в самый разгар турецких войн. Изгнанных со своих земель сербов отличало два качества: вера, за которую они сражались, и желание отомстить туркам. Поэтому едва ли стоит удивляться тому, что первый священник, удостоенный за ратный подвиг звания Георгиевского кавалера, оказался именно сербом, отличившимся в русско-турецкой войне.
Об отце Трофиме известно, что в 1780-х – начале 1790-х годов он служил священником Полоцкого пехотного полка, потом – Днепровского Приморского гренадерского. Полоцкий 28-й пехотный полк получил боевое крещение при штурме Очакова во второй турецкой войне, а затем принимал участие в знаменитом штурме Измаила. Там и произошел известный эпизод, пересказанный потом на многие лады и принесший заслуженную славу иерею-воину.
Чтобы оценить меру подвига серба Трофима Куцинского, вспомним, насколько важно для России было овладеть Измаилом. Мы уже говорили, какой неприступной считалась крепость, сработанная для турок европейскими инженерами с учетом последних достижений в фортификационном деле. В истории, пожалуй, не было еще случая, чтобы подобное укрепленное сооружение не выдержало штурма противника при численном перевесе оборонявшихся. Однако случилось настоящее чудо. Из 30 тысяч штурмующих наши потери составили чуть более двух тысяч. Зато из 35 тысяч оборонявшихся за мощными укреплениями турок погибло 26 тысяч, остальные 9 попали в плен. В своем видении Суворов увидел исход битвы именно таким, каким он описан сегодня в книгах по истории.
Когда в очередной раз пытаешься отчетливо представить себе, как же все-таки могло получиться, что опрокинутыми оказались все логические доводы, и неприступную крепость удалось взять при серьезном перевесе засевшего за оборонительными сооружениями противника, понимаешь: один только гений военачальника остался бы бессилен один на один против доводов военной науки. Чуда не случилось бы, если бы все войско не было охвачено единым духом, заключившим в себе будущую победу. И именно этот дух послужил причиной массового героизма. Ураганным натиском оборона была просто сметена. Парадокс состоял в том, что для такого перелома привычной логики массовым обязано было стать понимание, что единственный способ спасти свою жизнь при штурме заключался как раз в том, чтоб перестать цепляться за нее, подчинив себя этому единому порыву. Спастись можно было только всем – или никому. Если бы не это, то 25 тысяч погибших, скорее всего, числились с нашей стороны.
Подвиг отца Трофима при штурме Измаила
Эпизод с отцом Трофимом – ЛИШЬ один из многих и многих подобных случаев, многократно описанных в воспоминаниях современников. Проследим внимательнее за различными интерпретациями – из них можно почерпнуть немало интересного. Вот как описывает подвиг отца Трофима Куцинского Лев Николаевич Энгельгардт, участник русско-турецкой кампании 1790 года [3].
«При штурме отличил себя Полоцкого полка священник [Куцинский]. Подполковник Яцунский, командир сего полка, был убит, полк побежал; тогда тот поп с крестом в руках закричал: «Стой, ребята, вот ваш командир» (указывая на крест) – и сам бросился пред полком к крепости; полк пошел за ним, и из числа первых взошел на стену».
Скупое описание, видимо, взято из рассказов, полученных непосредственно от участников боевых действий. В исследовании Н. Орлова, вышедшего к 100-летию штурма Измаила, можно почерпнуть уже развернутый анализ всего эпизода, из которого можно оценить, насколько критичен был поступок полкового батюшки.
