Само собой, у нее и в мыслях не было держать свое владение законсервированным. Не успел я опомниться, как она перебралась по новому адресу со всем своим барахлом, и иногда я неделями не мог вытащить ее оттуда.

Ежедневные пирушки до утра, сомнительные гости, вино рекой, а после -любовные утехи в многочисленных комнатах, планировка которых была так запутана, что я до сих пор не сумел бы в ней разобраться. Думаю, не случайно она лично руководила сооружением этого лабиринта. В каждой спальне имелось два выхода, в самом доме - три или четыре, и ей ничего не стоило избежать облавы, задумай я такую акцию. Впрочем, скорее всего, она и не подумала бы скрываться от моего гнева. Послала бы подальше - и привет!

Для ведения немалого хозяйства она пригласила свою давнишнюю приятельницу, некую Дарью, длинную и сухую, как жердь, женщину средних лет с неприветливым, вечно настороженным лицом. Кажется, прежде она работала буфетчицей в гостинице "Мир", расположенной на той же площади, что и приснопамятная "Волна". Должно быть, поставляла моей единственной клиентуру.

Дарья, в свою очередь, привела кухарку, уборщицу и садовника, который исполнял обязанности сторожа. Вся эта разбитная компания души не чаяла в Алине, на меня же смотрела как На назойливого комара, которого, к сожалению, нельзя прихлопнуть. Точно так же относились ко мне бесчисленные гости Алины - шумные, наглые, проглотистые... А ведь вся эта пестрая шушера, эта свора ничтожеств жировала за мой счет!

Я всей душой ненавидел этот треклятый дом, к которому Алина была привязана куда крепче, чем ко мне. Я очень надеялся, что однажды разверзнется земля и поглотит это гнездо разврата или же небесный огонь сожжет его дотла.

День проходил за днем - все оставалось по-старому.

Я терпеливо ждал.

И вот - дождался.

* * *

Приверженность литературному ремеслу имеет ту особенность, что более-менее регулярно пишущий человек то и дело ставит самого себя в центр задуманного повествования. Ясно, как со стороны, я увидел ситуацию: банальнейший, сотни раз описанный любовный треугольник. Правда, не без нюансов. Можно дотянуть эту историю до трагедии, впрочем, весьма тривиальной, а можно свести к фарсу, что предпочтительнее. Заморочил мне голову этот Саныч: тайна, приговор, никакой пощады... Чего он, собственно, добивается? Чего лезет в душу?

Скользкий тип!

Облучу-ка я его блокиратором, от греха подальше. И Федора тоже. Друг, называется. Занимался бы лучше металлическим порошком и оставил в покое ядовитый.

А перед Алиной поставлю ультиматум: хочет, чтобы я ее простил, пусть откажется от этого дома. Незачем мужу и жене иметь разные жилплощади. Нагулялась. Довольно.

Ох, и потешимся сейчас, думал я, открывая ворота гаража.

Вечер выдался ветренный.

Пока я возился с замком, налетел такой шквал, что мой галстук вытянулся в горизонтальную струну.

Ветер гудел вдоль улиц.

Мужчины придерживали шляпы, женщины - подолы, все жались к стенкам; в воздухе неслись, словно попавшие в аэродинамическую трубу, сорванные листья, лепестки, обрывки газет, всякий сор; вот затрещало и рухнуло старое дерево на противоположной стороне дороги. Ого! Никак надвигается ураган.

Я включил сигнал поворота и свернул в тихий проулок, где обитала моя милая, моя погубительница. Я, кажется, употребил определение "тихий"? Черта с два! Верхушки деревьев исполняли не то половецкие пляски, не то брейк, заборы трещали вроде несмазанных шестерен, провода гудели, как сотня соловьев-разбойников.

Может, вы думаете, что с моей стороны это литературщина, нагнетание страхов? Какие страхи! Я-то ехал, чтобы разыграть комедию.

А ветер крепчал с каждой минутой.

* * *

Когда я въехал в ненавистный мне двор, ветер успел спрессовать воздух до сумеречной субстанции, хотя в это время суток солнце обычно еще высоко стоит над горизонтом. В соседних домах зажглись окна, но этот выглядел темным и - что странно - необитаемым.

Буквально сбиваемый с ног яростными порывами, я добежал до дверей и впрыгнул в прихожую.

Дверь, ведущая в гостиную, была распахнута настежь. На диване перед журнальным столиком сидела Алина. Весь ее наряд состоял из узких кружевных трусиков и золоченых туфелек.

- Ну, Алина... - недоуменно пробормотал я. - Мы же опоздаем.

- Не хочу никуда ехать в такую погоду. - Она капризно надула губки. -Дурацкий ветер!

- Зачем же было дергать меня?

- А может, я хочу побыть с тобой? - Она приподняла правую ногу, грациозно покачала ею и рывком послала в мою сторону туфельку. Следом полетела вторая. - Миленький, ты не хочешь поцеловать свою киску?

Ее зовущий взгляд парализовал все мои помыслы. Уплывающим краешком сознания я понимал весь ее расчет, но ничего не мог противопоставить ему.

Через секунду я был у ее ног.

- Ой, щекотно! - игриво поежилась она. - Давай сначала немного выпьем для разогрева.

- С удовольствием. А где твоя сумрачная Дарья?

- Я ее отпустила.

- А эта кухарка с блудливыми глазами?

- Ушла по делам.

- А садовник, похожий на евнуха?

- Дала ему денег и велела не приходить до вечера. - Она обвила мою шею руками, прижимаясь к моей щеке. - Миленький, я же знаю, что ты не любишь, когда другие смотрят. Вот и спровадила всех. Мы одни. Понимаешь, совсем одни во всем доме.

- Редкий случай...

Она куснула меня за мочку уха, жарко нашептывая:

- Давай сегодня устроим свой театр... Эротический... - Затем резко отстранилась, дразняще хохоча: - Только не спеши... Сначала выпьем.

Да, она знала, чем меня взять. Я находился в состоянии, когда из человека можно вить веревки. Предупреждение Саныча казалось бредом сумасшедшего.

На столике стояли бутылка коньяка, два узких бокала и вазочка с конфетами.

Пока я разливал напиток, она вытянулась на диване в позе одалиски.

- Миленький, принеси лимонного сока. На кухне, в холодильнике.

- Все, что пожелаешь, дорогая...

Оказывается, остатки разума я сохранил. Я уже упоминал, что она понаделала в доме массу дублирующих дверей. Сейчас это пригодилось. С кухни я прошел на веранду и, крадучись, заглянул через окно в гостиную.

Не меняя позы, Алина взяла из вазочки одну из конфет, развернула ее и поднесла к моему бокалу. Из обертки невесомой струйкой посыпался белый порошок.

И все равно я не верил. Может, это какое-то любовное средство? Но здравый смысл отвоевал себе крохотный плацдарм.

- Ми-иленьки-ий... - пропела Алина. - Где ты? Твоя Алина соскучилась. Я уже был на кухне.

- Иду, моя прелесть!

Когда я вернулся в комнату, она возлежала в прежней позе, держа свой бокал у пухлых губ.

Невольно я замер в центре гостиной, не решаясь приблизиться к ней.

Она поощрительно улыбнулась и поманила меня пальчиком:

- Ну же, котик...

- Сейчас.

- Чего ты так смотришь?

- Любуюсь... Какая ты красивая!

- Скажешь тоже! - счастливо хохотнула она. - Я уже старуха. А, считай, еще и не жила.

- Это ты не жила?! - Столь вызывающей наглости я ожидал меньше всего.

- Конечно! - прощебетала она, оглаживая свой живот. - Сплошные заботы -какая это жизнь?

- Какие же такие особенные у тебя заботы? Купаешься в роскоши, ни в чем не знаешь отказа, живешь как в сказке. Другие лопнули бы от зависти.

- Чему завидовать, миленький? Золотая клетка - все равно клетка.

- Ну, спасибо за откровенность!

Уф! Наконец-то я протрезвел.

Тут, видимо, и до нее дошло, что разговор несколько отклонился от сценария.

Она села, дразняще покачивая слегка заостренными коленями.

- Хватит кукситься, зайка! Давай выпьем, а после я тебя сама раздену. Ты хочешь? Хочешь, а? Ну не злись, дурашка. Я буду любить тебя, сильно-сильно.

Но мое "литературное" настроение уже улетучилось. Его место заняла беспросветная злоба.

Эх, Алина, Алина... Свою-то рюмочку она держит крепко, чтобы не перепутать ненароком.