Насколько было известно Эсмеральде, с тех пор мать никогда больше не общалась с семьей, как и она сама. У нее не было причин считать, что нынешний виконт пойдет против воли отца. Если они не желают видеть мать, наверняка отвергнут и ее дочь от ирландца. В любом случае Эсмеральда не собиралась проверять, так ли это: о сестре позаботится она сама.

– Некому, – ответила она твердо, покачав головой, совершенно не страдая от угрызений совести из-за того, что не призналась в своем родстве с виконтом Мейфортом.

– Сколько лет вашей сестре?

– Двенадцать, и поэтому, как сами понимаете, я не могу оставить ее здесь на несколько недель одну.

Герцог молча смотрел на нее, и Эсмеральда, с облегчением вздохнув, сказала:

– Теперь я могу подобрать компаньонку для ваших сестер?

– Нет. Возьмите свою сестру с собой.

У Эсмеральды вдруг перехватило горло, и она закашлялась:

– Вы имели в виду… не подразумеваете же вы…

– Я всегда говорю именно то, что подразумеваю.

Что здесь скажешь?

Эсмеральда никак не ожидала, что он согласится на ее немыслимое требование, и, лихорадочно пытаясь найти выход, выпалила:

– А Наполеон? Я и его не оставлю.

Герцог улыбнулся, и сердце Эсмеральды опять куда-то покатилось.

– Джозефина и Наполеон?[1] Полагаю, это ваш брат?

– Нет. Наполеон – наша собака. Вернее, собака сестры. Но я не могу их оставить.

– Я сгораю от любопытства, мисс Свифт: пес получил кличку из-за восхищения императором или презрения к побежденному врагу?

– Ни то ни другое, конечно. Когда мы нашли пса, мокрого и дрожащего, у двери черного хода, шерсть была такой грязной и свалявшейся, что голова его была похожа на треуголку, которую мы видели на портрете Наполеона. Бедняжка был больной и голодный, и мы взяли его домой, чтобы вылечить. Джозефина накормила его, отмыла и подстригла. Песика она полюбила с первого взгляда и назвала Наполеоном.

Герцог немного подумал, прежде чем спросить:

– Какой он породы?

– Скайтерьер. Должно быть, он жил у хозяев, потому что явно выдрессирован. После того как он оправился, мы стали выводить его по утрам и вечерам на прогулку в надежде найти владельца, но никто ни разу не остановил нас, чтобы справиться о нем, а он никогда не пытался сбежать.

– Должно быть, нашел свой настоящий дом.

– Да, и мне приятно думать об этом. И я рада, что вы поняли, почему я не могу стать компаньонкой ваших сестер. У меня слишком много обязанностей, чтобы брать на себя новые.

Герцог подумал, потом спросил:

– Наполеон маленький пес?

– Относительно, – осторожно обронила Эсмеральда.

– Прекрасно. В таком случае привозите обоих.

Желудок так скрутило спазмом, что рука ее невольно легла на живот:

– Вы шутите, ваша светлость?

Гриффин медленно покачал головой и, считая вопрос решенным, заговорил обыденным тоном:

– Я хочу, чтобы вы жили на одном этаже с моими сестрами. Джозефина поселится в детской: там всегда есть слуги, так что по вечерам она не останется в одиночестве, когда вы будете выезжать. Наполеон, разумеется, будет с ней.

С трудом выровняв дыхание, она все же выдавила:

– Моя сестра и Наполеон смогут жить в вашем доме?

Его голос заметно смягчился:

– Я ведь уже сказал – какой смысл повторять?

– О да. Простите. Трудно в это поверить: я и надеяться не могла.

– Однако имейте в виду: я не позволю, чтобы сестра отвлекала вас от работы, и не желаю слушать жалобы соседей, что по ночам их будит вой и лай.

– Нет-нет, Наполеон редко лает, но…

О чем она думает? Не может же она и правда ехать к герцогу? Он более чем справедлив, а ей очень нужны деньги, но тем не менее…

Словно ощутив ее колебания, он усмехнулся:

– Я еще не услышал ваше «да», мисс Свифт.

– Не могу, – прошептала она серьезно. – Боюсь, меня удерживает еще одно обстоятельство.

– У вашего пса тоже есть сестра? – улыбнулся герцог.

– Нет, – с улыбкой, несмотря на колотившееся сердце, ответила Эсмеральда.

– Брат? – не унимался Гриффин.

Она понимала, что он шутит, и почему-то застыдилась. Что бы еще придумать, как обойти правду? Ничего в голову не приходило, поэтому, судорожно сглотнув, она выпалила, опасаясь, что передумает:

– У меня нет подходящей для компаньонки молодых леди одежды, чтобы ездить на балы, вечеринки и другие собрания.

Она оглядела свое скромное платье, которое считала одним из лучших, но которое совершенно не подходило для появления в обществе, и, собравшись с духом, вскинула голову, посмотрела на герцога и добавила:

– Может, все-таки передумаете и возьмете в компаньонки более подходящую даму?

– Отсутствие приличной одежды вообще не проблема, мисс Свифт.

Герцог откинул полу плаща, достал маленький мешочек на шнурке и положил на стол.

Она опять ощутила тепло его сильного тела, запах мыла для бритья, прикосновение руки и на сей раз едва не растаяла от его близости.

– Сдавайтесь, мисс Свифт! Я выиграл эту битву.

«Выиграл ли?»

– Здесь должно хватить на платья, вечерние и дневные, а также на все, что вам понадобится. Посетите магазин мадам Донсо.

– Но я не могу взять…

– Вы будете работать на меня, мисс Свифт, – перебил ее Гриффин. – Я плачу за ливреи для кучера и лакеев, рабочие инструменты для садовника и кастрюли для повара, и мой долг обеспечить всем необходимым компаньонку сестер.

Почему у него всегда есть ответ на любой ее довод?

– Я верну вам каждое пенни, – продолжала упорствовать Эсмеральда.

– Почему вы постоянно спорите по каждому поводу?

– Не хочу выглядеть неблагодарной. Я рада, что вы пригласили меня в компаньонки для ваших сестер, но…

Она осеклась и глубоко вздохнула.

– Почему у меня такое чувство, что мне опять придется вас уговаривать? – вздохнул Гриффин.

– Должна признать, что неожиданно испугалась. Сумею ли я стать достойной компаньонкой и уберечь двух молодых леди? Что, если я не оправдаю ваших ожиданий?

Конечно, мисс Фортескью прекрасно вымуштровала Эсмеральду, но практического опыта у нее не было: мать изгнали из семьи раньше, чем у дочери состоялся дебют.

– Если это все, что волнует вас в данный момент, то, может, стоит принять собственный совет, мисс Свифт?

Эсмеральде стало не по себе, и она прошептала дрожащим голосом:

– О чем это вы?

– Когда вы объясните двум юным леди, что можно делать, а чего – нельзя, и они вас не послушают, ожидаю, что вы привяжете их к стульям, а потом отошлете спать без ужина.

Спина Эсмеральды словно окаменела, хотя, судя по выражению глаз, герцог опять пошутил. Только от этого ей не стало спокойнее.

– Так вы подслушали мой разговор с мисс Пенниуэйт! – воскликнула она тоном обвинителя. – Я так и думала.

– Я не подслушивал: просто в этот момент находился в коридоре.

– Неважно! – в негодовании отмахнулась Эсмеральда, туже стягивая шаль на озябших плечах. – Неужели не стыдитесь своих поступков?

– Никогда. Но в отличие от мисс Пенниуэйт мне бы и в голову не пришло, что такое можно сделать с ребенком. Я понимаю: вы хотели шокировать ее, заставить понять, как ей следует себя вести.

– Почему бы сразу не сказать, что ваш интерес ко мне проистекал из этого разговора? – резко спросила Эсмеральда.

– И рисковать навлечь на себя ярость дамы, которой я хотел предложить работу? Это было бы глупо.

– Ничего подобного, – возразила Эсмеральда. – Вам следовало сразу же дать знать о своем присутствии или сказать: «Простите, но я невольно слышал ваш разговор». Что-то в этом роде!

Он не стал спорить: лишь улыбнулся и пожал плечами, – что окончательно вывело ее из себя.

– Мне это просто не пришло в голову, поверьте, но я искренне одобряю ваши методы воспитания гувернанток: потрясти до глубины души и заставить действовать.

– Но это было сказано не для чужих ушей.

– Согласен, но от того, что я услышал, какой дельный совет вы ей дали, он не стал хуже. Я уверен, что вы прекрасно справитесь с моими сестрами и, если нужно, заставите их трястись от страха, как эта гувернантка.