– Сам не понимаю. Я просто делал то, что сказал мне Будда. Ну, по крайней мере, так, как я его понял…

– Ты имеешь в виду Будду, нарисованного на стене?

– Для меня это был совершенно реальный Будда. Даже сейчас, когда кислота не действует, он кажется мне настоящим.

– Ладно. Главное, что ты успешно прошел тест. Далее тебе предстоит встреча с главой их креативного департамента Паоло Рамбаном. Второй человек в компании, после главы корпорации. Но, насколько я понял, он просто исполняет то, что ему поручает Саул Гаади – наша темная лошадка, о которой почти ничего не известно. Тебе удалось что-то про него найти?

Я делюсь немногочисленной информацией, которую сумел собрать. Еще вчера я закинул задание своему другу по имени Сумо, обширные связи которого, помимо прочего, охватывают инфодилеров и хакеров. Разумеется, я не стал сообщать ему, почему интересуюсь Саулом. А он, естественно, не стал задавать лишних вопросов.

Итак, основатель «Транс-Реалити» появился на свет пятьдесят шесть лет назад в Иране. Происходит из небогатой, но интеллигентной семьи: отец – банковский клерк, мать – школьная учительница. Одни источники сообщают, что Саул – перс, другие записывают его в курды, а третьи – в берберы. Как бы то ни было, мистера Гаади можно с уверенностью назвать гражданином мира, поскольку он много путешествует, владеет недвижимостью на разных континентах, а также свободно говорит на нескольких языках: английском, арабском, французском, фарси, малайском и иврите. Жена Саула, француженка, умерла от рака мозга девятнадцать лет назад, с тех пор он не женился, и о его личной жизни ничего не известно. Его двадцатипятилетняя дочь Катрин в корпорации появляется редко и на светских мероприятиях интервью обычно не дает. Так что, принимает ли она участие в делах «Транс-Реалити», выяснить пока не удалось.

Помимо «Транс-Реалити» и медийных бизнесов, Саулу Гаади принадлежат еще несколько компаний – довольно экзотических. В частности: горнолыжный курорт в Объединенных Арабских Эмиратах, ферма по разведению бабочек в Малайзии и французский юмористический журнал «Чаппи Клошар» (тот самый, редакцию которого периодически подрывают радикалы). Также были данные о каких-то исследовательских центрах, но про них ничего конкретного найти не удалось – информация оказалась тщательно засекреченной.

Судя по унылому выражению лица старика, я не сообщил ему ничего такого, чего бы тот не знал. Он никогда не был щедр на комплименты – даже если проявишь чудеса находчивости, вряд ли можешь рассчитывать на похвалу. Тогда я достаю свой главный козырь – небольшую справочку, которую Сумо достал с сервера ни много ни мало Интерпола.

– Теперь я расскажу кое-что, о чем по обычным каналам узнать не так просто, – говорю я, устраиваясь поудобнее. – Информация довольно противоречивая, но применимо к Гаади и его корпорации звучит очень интригующе. Тебе доводилось слышать о суфиях?

– Исламские мистики? При чем тут они?

– Сейчас объясню. Ключевая идея суфиев – создание совершенного человека через духовное развитие, аскетизм и возвышение над мирской суетой. Некоторые считают суфизм не столько религиозным течением, сколько философией или даже наукой. Среди его приверженцев были и религиозные фанатики, и люди почти что светские, поэт Омар Хайам, например. Суфийские ордена существуют и сегодня, хотя их члены являются мусульманами примерно в той же мере, что и я.

– Хочешь сказать, Гаади принадлежит к одному из таких тайных обществ?

– Утверждать это с уверенностью нельзя. Однако известно, что в юности, когда Гаади еще жил на Ближнем Востоке, он являлся членом братства «Сыны неба». Во главе философии этого ордена – идея воспитания совершенного человека через аскезу, глубинное понимание мира и алхимические знания.

Харон смотрит на меня с удивлением.

– Алхимия? Так, по-твоему, Гаади – один из тех чудаков, которые пытаются создать золото из дерьма? – озадаченно спрашивает Харон.

– Не так буквально. После падения Римской империи именно арабские, в том числе персидские, ученые стали главными хранителями античных трудов по алхимии. Центром этой философии стали идеи бессмертия. Для сегодняшних суфиев алхимия – это скорее система символов. Так вот, «Сыны неба»… Известно о них совсем немного. И большинство специалистов считают, что эта организация распалась по меньшей мере двадцать лет назад. Однако интересно то, как сложилась судьба людей, состоявших в этом ордене. Президенты, министры, премьер-министры, главы корпораций – вот кем со временем стали почти все те ребята, о причастности которых к братству известно, – это огромная и влиятельная сеть. И не следует думать, будто туда принимали лишь детей эмиров и олигархов. Скорее наоборот: большинство тех, о ком идет речь, происходили из скромных семей – как и сам Саул Гаади. Мы не знаем, каким образом он стал одним из крупнейших медиамагнатов в мире. Но если где-то и есть ответ на этот вопрос, то скорее всего в братстве «Сыны неба».

Харон так разволновался, что встал и начал бродить по комнате. Вот теперь я был доволен его реакцией. Спасибо тебе, неведомый хакер моего друга Сумо!

– Орден может быть причастен и к новому проекту Саула, – предполагает Харон.

– Этого нельзя исключать.

– Интересно, интересно… – Он продолжает расхаживать, теребя свою бороду. – Вся эта информация про Саула Гаади кое-что проясняет. Во время встречи с креативным директором прощупай, есть ли у него что-то общее с этими «Сынами неба». Разумеется, не в лоб. И вообще, сразу сообщай мне все, что тебе покажется необычным. Похоже, там все серьезнее, чем я думал.

В это время ему звонят. Ответив на звонок, он выходит из комнаты. Слышу, как он возится с дверными замками. Старик возвращается в сопровождении молодой азиатки, национальность которой я не смог определить. Она была одета так, словно только что вернулась со слета байкеров. Ни слова не говоря, девушка бросает кожаную куртку на диван и достает из сумочки на поясе шприц и резиновые перчатки. Кажется, сейчас я узнаю истинную причину срочности этой встречи.

– Линн возьмет у тебя анализ крови. Нам нужно узнать, что в тебя ввели на собеседовании.

Я киваю, закатываю рукав, а Харон оставляет нас, чтобы сварить еще кофе. Пока моя кровь наполняет шприц, разглядываю «медсестру». Короткая стрижка, тонкие черты лица с аккуратным прямым носом и высокими скулами, сосредоточенный взгляд, светлая кожа, острые груди, прорывающиеся сквозь белую майку.

Каким-то образом я понимаю, что скоро мы окажемся в одной постели. И она, похоже, это тоже знает.

Откровение про мир без желаний и привязанностей, которое я пережил на собеседовании в «Транс-Реалити», не отпускало. Я плохо спал этой ночью – метался, будто в бреду, не в силах отличить обрывки сна от реальности. Проснулся совсем измотанным, и тут, очень кстати, вспомнил, что впереди – два выходных. И меня потянуло в Золтленд. Мое место силы звало меня.

У каждого человека есть место, где он чувствует себя максимально комфортно. Обычно это то место, где довелось испытать абсолютное, ничем не омраченное счастье. Как правило, мы оказываемся в таком месте всего несколько раз за всю свою жизнь, иначе оно потеряет силу. Мой Золтленд расположен в непальском поселке Нагаркот, куда меня почти случайно занесло несколько лет назад.

В то путешествие я отправился один, у меня был четкий план. В моем распоряжении – две недели. Дня три-четыре я потрачу на осмотр уже виденных, но слегка подзабытых достопримечательностей в долине Катманду: главные ступы, королевский дворец, а также окрестные города-районы с поэтическими названиями вроде «Бхактапур». Ну а после этого – прочь из заполненной смогом и людьми долины, в горы, а там будет видно. Из всех горных курортов, расположенных неподалеку от Катманду, я выбрал Нагаркот – благодаря его названию, похожему на звук, с которым горстка камушков скатывается по горе. Да, я не ошибся с решением: это стало сразу понятно, как только водитель заехал в поселок спустя три часа петляния по горным дорогам.