– Не дают, – многозначительно бросил собеседник. – А вы ему понравились. Он давно вас приметил.

– Но?..

Вопрос повис в воздухе. Люся задыхалась от счастья. В первый раз ей так крупно повезло. Известный актёр обратил внимание на её внешние данные. Воображение мигом нарисовало дивную картинку. Вот они вдвоём с актёром играют в сериале. Он гастарбайтер, а она гастарбайтерша. Им и того достаточно! Надо уметь довольствоваться малым. Среди героев много конкуренции, зачем волноваться без причины?

Актёр бросал жгучие взгляды на Люсю. Она смутилась и потупила глаза. Пусть видит, что Люся скромная женщина – не то, что некоторые, с силиконовой грудью. И Люся посмотрела на опустевший стол, возле которого толпились страстные любительницы сала и литературы.

– Хорошо, – манерно кивнула Люся, делая вид, что нехотя соглашается на знакомство с актёром. Если уж понравилась, то, пожалуй, можно и познакомиться.

– А вы пишите сценарии? – продолжал собеседник, а актёр всё вострил уши, прислушиваясь, и явно не торопился знакомиться.

Люся оторопело уставилась одним глазом на собеседника, вторым на актёра-гастарбайтера. Язык словно приварился к нёбу.

– Понимаете, актёр хочет получить роль героя, и если вы выберете его, он будет вам благодарен! Вы не пожалеете, что выбрали его героем вашего романа.

В этом месте до Люси дошло, что её приняли за писательницу – ту самую, с пышной причёской и высокой грудью. Актёр и его напарник подошли позже, когда все участники толпились у стола, а сама писательница упорхнула с возвышения. Люся Лоховкина затряслась, забурлила и вспенилась, как забродившее шампанское, оставшееся после встречи нового года.

– Нет, не пишу сценарии! Ничего не пишу. Я вообще не умею писать! Неграмотная я! – разозлилась Люся и, отпихнув нахального агента, помчалась к выходу.

Больше Люся Лоховкина в свет не выходила. Светская жизнь ей не понравилась.

Баба Роза устроилась на работу уборщицей. Организация ей досталась какая-то непонятная. Людей много, всё сидят за столами, глазами в компьютеры уставились, как будто дырку в экране просверлить хотят. Весь день сидят, а вечером с трудом ноги волочат, кругом всё в грязи и пыли, и пол загадили. Даром, что сиднем сидели. Убирай теперь за ними. Можно было жить на пенсию, но баба Роза не любила бить баклуши. «Сидя на печи, пирогов не дождёшься», – приговаривала она, возя шваброй по изношенному линолеуму. А тут бабу Розу к директору позвали. Она не хотела идти, но надо так надо. Пришла, мнётся, присесть боится, а директор и не приглашает. Хмурый такой, сидит, нервничает, костяшками хрустит. «Этак он себе все пальцы переломает, – пожалела бедного мужчину баба Роза, – и что это он так мучается? Сам себя истязает»

– Вот что, бабка Роза, пиши-ка заявление! – приказал директор и даже перестал хрустеть пальцами.

– Какое заявление? – изумилась старая.

– Об увольнении!

– А с чего это? – ещё больше изумилась баба Роза. Ей не понравилось, что директор её «бабкой» назвал, но она виду не показывает, что обиделась. Начальство всё-таки, хоть и нервное. Вон как кости у него хрупают.

– У меня другая кандидатура есть на твоё место! – рявкнул директор и суставы у него дробно затрещали.

– На моё? – открыла рот баба Роза.

– На твоё-на твоё! – передразнил директор. – Твоё уже в другом месте. Не хочу говорить – в каком.

Баба Роза посидела, помолчала, оценивая обстановку. Ишь, расселся! Спуску не дам! И тут такое началось… Баба Роза пошла в наступление.

– Я вот позвоню Владимиру Владимировичу, он вам покажет, где раки зимуют, да так, что вы со своего кресла слетите. Это мы ещё посмотрим, кто в каком месте должен находиться!

– Это какому же Владимиру Влад., – директор даже приподнялся на своем кресле. Колёсико подхватилось, и директор слегка отъехал в сторону. «Это какому же Владимиру Владимировичу она собирается звонить? Скоро выборы!» Директор ахнул и побелел. Он осунулся и рассыпался прямо на бабирозиных глазах. А та едко прищурилась.

– А вот такому! Владимир Владимирович вас всех на чистую воду выведет!

– Да он тебя и слушать не станет, – махнул рукой директор, с трудом обретая спокойствие, и снова подъехал к столу. – Делать ему больше нечего, только бабок слушать.

– А меня выслушает! – заявила баба Роза и погрозила пальцем в потолок. – Владимир Владимирович пенсионеров уважает.

– Ну, вы это, осторожнее на поворотах, – опасливо оглянулся на дверь директор и мрачно засопел.

– А мне бояться нечего! Я на чужое место не зарюсь. И своё не отдам! И заступников найду!

– Идите, идите уже, бабк, ой, баба Роза, не волнуйтесь, мало ли, бывает, – смущённо пробормотал директор и мирно засопел. Мол, делить нам нечего. Вакансия закрыта. Для других.

Баба Роза победоносно осмотрела поле боя. Враг был разгромлен. Поверженный директор нежно поглаживал костистые пальцы, и даже суставами не трещал, видно было, что испугался. Уборщица погрозила ему шваброй и вышла из начальственного кабинета.

Внизу её ждал Владимир Владимирович Владимиров. Ветеран труда и сосед по площадке. Иногда он встречал бабу Розу с работы. Брал боевую подружку под руку, и они шли на торжественное собрание ветеранов района. Владимир Владимирович был почётным председателем общества, а по нечётным просто старым товарищем бабы Розы.

Разные бывают люди, и разные случаются истории. Эта произошла на моих глазах и в моём присутствии. До сих пор вспоминаю и давлюсь от смеха, хотя смешного, в общем-то, ничего здесь нет.

Странная она была женщина, странная. И имя, и фамилия, и нос, и подбородок – всё в ней было странное. Вся такая оглушительная, неповторимая. Пришла и принесла за собой хвост чего-то необъяснимого, а люди не любят непонятное. У нас не принято быть белыми воронами. Мы люди простые. У нас со всеми всё ясно, жизнь наша служащая, скромная; в корпорацию мы пришли, чтобы деньги зарабатывать, детей кормить. У кого они есть. А у кого нет – себя. Впрочем, приходится содержать не только себя, но и государство: мы платим ипотеки, кредиты, кормим пенсионеров и учителей. Хобби и увлечения у всех простые: редко – кино, пикники, ещё реже корпоративы. Скидываемся на праздники и веселимся, кто как умеет. Форма одежды офисная, ничего лишнего. Президент корпорации у нас женщина, а дамы органически не переносят, когда подчинённые щеголяют в изысканных нарядах. Ходим на работу в чём попроще, чтобы не выделяться из массы. А Васса Юнная явилась на работу в оранжевом джемпере.

Мы все упали. Мало того, что на голове у неё не разбери что огненного цвета, так ещё и джемпер под стать; в общем, пожарная девушка. Позже разглядели: она вовсе не девушка, а женщина вроде бы лет к сорока, а может, к пятидесяти. Сразу не понять. И не девушка, и не женщина, нечто пространное. Стали присматриваться. Мало ли, вдруг сожжёт что-нибудь или взорвёт: опасная она, странная же. Но нет, тихо себя ведёт, не высовывается. Сидит, в монитор пялится, словно разглядела там что-то интересное. Ни с кем не разговаривает. Мы подумали, что стесняется, но ошиблись: она немножко привыкла, стала беседы заводить. Заговаривает всё о высоком, о нематериальном. Или сядет в подсобке, где мы еду поглощаем из контейнеров – опять-таки, из экономии, – и примется строить из себя гранд-даму.

– О, кофе – это актуально!

Но кофе не пьёт. Это она с нашим программистом заигрывает. А то, что мы рядом сидим и всё слышим, и не подумает. Мы смеёмся, но тихо, беззвучно, во избежание скандала. Программист слился от греха подальше, а мы вежливо объясняем: мол, программист Лёша у нас давно и крепко женатый. На дамское кокетство не ведётся, хоть его на кусочки разрежь, бесполезно на прочность испытывать.