Разве так бывает? Чтобы в одно мгновение ты понял: вот он, тот человек, без которого твоё дыхание будет ущербным. Тот человек, рядом с которым твоё сердце безумеет и ведёт себя горным потоком - то несётся, то стелется, то бурлит, то ласково шепчет… Тот человек, без которого твоя жизнь просто посереет и поблекнет. Пусть всё это окажется ненадолго, на неделю, на месяц, на год… но испытать такое хочет каждый, что бы он или она не говорили. Мишка, Мишка, ты мой мокрый ангел. Пусть все эти Англии, дяди, Лерои и мамы растворятся на горизонте событий. Что мне до них? Я покатал на языке всем знакомые слова. Как легко говорил их до этого мгновения, и как вязко застряли они в горле сейчас. Я испуганно вжался в мишкино тело. На всё плевать, на то, что мокро, на то, что он голый, а я одетый, на шум душа, на эти мысли. Сердце так и не могло пока поверить, что МОЖНО. Можно нежиться, трепетать, скакать от радости, умиляться от счастья. Чёрт возьми, даже пылать от злости - тоже МОЖНО. Без страха, что развернётся и уйдёт окончательно и бесповоротно. Я решительно разорвал наши объятия, ухватил Мишку за плечи и хорошенько тряханул:

- Засранец с лопатой! Буду звать тебя музыкантом!

- Почему? - опешил хозяин речвокзала.

- Ты виртуозно играешь на чужих нервах!

Мой взгляд прошёлся по его груди, животу и треугольнику тёмных волосков в паху, среди которых обиженно и скорбно висел его скукоженный от всей этой нервотрёпки член. Мишка неуверенно хмыкнул, я же присел на корточки и поцеловал поникшее сокровище, которое слегка вздрогнуло в ответ на ласку. Я кровожадно облизнулся и сказал:

- Буду тебя греть!

- Мне не холодно, - отозвался Мишка сверху.

- Это не тебе, - проворчал я, - это ему.

Здорово! От этих слов мишкин член начал оживать и наливаться силой, увеличиваясь в размерах. Значит, надо ему помочь сделать это побыстрее. Язык скользнул под головку, укрытую крайней плотью, и жадно втянул детородный орган Мишки ко мне в рот. Это ещё больше придало оному сил…

Не стоит поворачиваться задом к богатырю, поняла однажды избушка, убегая на дрожащих курьих лапах от очередного воина с кожаным мечом наперевес и держась за задницу! От этой маниакальной мысли я засмеялся, уткнувшись носом в грудь Михаила. Мы опять переспали. Начали в ванной, переползли в зал, потом ещё куда-то… Как кролики, честное слово! И мне это с каждой минутой нравилось всё больше. Отфыркавшись, я приподнялся над своим директором и прошептал ему в губы:

- Ты умеешь дышать?

- Если тобой, то никакого дыхания не хватит, - проворчал он.

- Я хотел тебя попросить не звать меня мажором, - я с улыбкой уставился в его красивые глаза. - Но сейчас…

- Ты лапка, - выдал он.

- Что? - я даже слегка охренел от такого заявления.

- Понимаешь, некоторые люди носят с собой кроличью лапку на удачу, - чуть виновато сказал Миша. - А мне уже повезло, у меня есть лапка… Моя мажорная лапка. Та, что принесла мне одного наглого заносчивого типа приятной наружности.

- Кажется, понимаю, - протянул я. - Скажи, ты сможешь произнести несколько слов?

- Каких? - его взгляд потяжелел, наполняясь блестящей плотной похотью. Это сопровождалось ощутимым дополнением в районе моего паха.

- Которые я сейчас скажу.

Мы замерли. И я выдохнул эти три тонны чистейшего безумия, облачённого в невесомые одежды хрустального звука трепещущих душ:

- Я тебя люблю.

Глаза Мишки расширились, он задышал часто-часто, словно придавленный обвалом. А потом торопливо, очевидно боясь как-то обидеть промедлением или задеть раздумьями, повторил:

- Я тебя люблю… Люблю, мать твою! Парень, что ты со мной делаешь!

- Верёвки вью, что же ещё, - довольно ответил я, купаясь в жадных ладонях дорогого человека, блуждающих по телу. Пальцы скользнули между ягодицами, коснувшись уже основательно разбитого сфинктера. Я охнул и выдал, прижимаясь к Мишкиной груди:

- Извращенец! Давай, извращай меня уже! Сколько можно ждать?!

========== 11. 31 декабря-1 января, среда-четверг. Слипнется, не слипнется… ==========

Куранты в телевизоре звонко вбили последний удар в полумрак квартиры, вызвав тревожное звяканье среди ёлочных игрушек. Фужеры с шампанским стукнулись, и двое мужчин неожиданно разразились дикими воплями:

- Ура! С новым годом! Гуляем! Ура-а-а-а!

Веник швырнул пустой уже сосуд на ворсистый ковёр и запрыгнул на офигевшего Михаила:

- С новым годом! С новой лопатой!

- Засранец! - выдал бизнесмен. - Уронишь же! Дитё малое!

- Кто бы говорил? - губы Вениамина расползлись в улыбке. - Не ты ли вчера предложил пускать кораблики в душевой кабине?

- Ну-у-у-у, - Мишка даже покраснел. И таки не выдержал веса этого лося на своём бренном теле. Парни рухнули на ковёр, чудом не раздавив оба фужера. Они стали жадно целоваться, запуская руки друг другу в волосы. Больше было не подо что - оба сияли девственной наготой. В доме больше никого не было. Но весь намечавшийся кайф сдулся при настойчивой телефонной трели. Веник разочарованно сполз с Мишки - признаки жизни подал именно его сенсорник. Он нашарил телефон где-то под диваном и удивлённо уставился на экран, после чего хмыкнул и сказал:

- Однако!

Палец скользнул по блестящей поверхности экрана. Прижав аппарат к уху, Вениамин растянулся на ковре, приняв соблазнительную позу, от чего у Мишки даже скулы свело. Чуть надтреснутый баритон мажора заставил Михаила собраться с мыслями:

- Надо же, Лерой! Ты вспомнил о моём существовании.

Бизнесмен нахмурился, слушая реплики любимого. Он уже знал, что в Англии у Веника остался бывший любовник.

- Не хами, сладкий… Ты нашёл мне замену очень быстро. Так что не стоит тут говорить о чувствах.

Михаилу стало тяжело дышать. Всё-таки старые связи так просто не рвутся. Мысль что любовник сейчас разговаривает с тем, кто не так давно стонал под этим несносным полуангличанином-полурусским, не понравилась Мишке настолько, что захотелось вырвать телефон из руки парня и швырнуть в стену. Не надо, не надо… Он пока ещё мог сдержаться.

- Не лей мне сахар в уши, сладкий, а то у меня задница слипнется. А она мне нужна в рабочем состоянии… Что? Да, Лерой, да. Я позволил себе быть снизу… И не надо так орать. Я его люблю. И тебе желаю встретить счастье… Прощай.

И телефон таки отправился в стену. Михаил проводил его затуманенным взглядом, после чего хрипло спросил:

- Что там у тебя слипнется?

- Не слипнется, солнце! - гордо ответил Веник, потягиваясь на ковре. - Ради тебя я готов весь мёдом обмазаться.

- Извращенец! - Мишка уселся на ноги любимого и принялся ласкать пальцами белеющую в сумраке кожу живота и бёдер Вениамина, старательно обходя орган, к которому на самом деле стремился.

- Неа, - мотанул головой Вениамин, - не извращенец. Твоя мажорная лапка.

- Лапа, - протяжно сказал Миша, сползая с ног Веника на ковёр. - Ты ж моя лапа!

Его взгляд пристально изучал каждый сантиметр любимого тела. Взгляд словно столкнулся со встречным проникновенным взором Вениамина. Тот сглотнул и хищно рыкнул, вскидываясь на локтях. Михаил даже отпрянул от удивления. Вениамин же протянул руку и коснулся пальцами его левой щеки со словами:

- Иди сюда, директор лопаты. Ты, блядь, собираешься новый год отмечать или нет?!

Вскоре таинственные отблески на ёлочных шарах ожили картинками отражённой неги, медленно покачиваясь на волнах обоюдных стонов. И не только…

Когда три недели спустя парни вытащили осыпающуюся красавицу на улицу и сдали сборщикам макулатуры и древесины, оба парня переглянулись, и Миша прошептал на ухо Венику:

- Это она от стыда за то, что мы творим, хвою потеряла.

- Ага, - таинственно согласился Вениамин. - А так долго осыпалась потому, что в шоке была.

Они рассмеялись. А город вокруг них продолжал сновать людьми и машинами, несмотря на зиму, холод и наледь на тротуарах. Город сигналил небу дневными дымами и ночными огнями, перемещаясь во времени на спине сонной черепахи по имени “Жизнь”.