- Ваш «British Moonshine». Ещё что-нибудь?
- Пока не надо, - ответил я, вернув своё внимание зелью, очень похожему на поганый самогон. Интересно, а как оно на вкус? Интересного вида жидкость плеснулась в рюмке, а затем обожгла горло… Мать их так через ратак! Джин с содовой, да ещё и сироп с каким-то соком странные. Резко выдохнув, я с громким стуком поставил рюмку на столик и сказал, ощущая себя в деревне за бутылкой бормотухи:
- А по цене, небось, как полсамолёта!
- Фиг тебе, - Тиль с интересом понюхал мой заказ и фыркнул, после чего сказал: - Как весь самолёт. Это же сок юдзу, не хухры-мухры. Япона экзотика!
- Жесть, а на вкус сладкий самогон, - я усмехнулся, почувствовав облегчение от того, что друг сменил гнев на милость.
- Мальчики, а когда начнётся представление? – капризно спросила Юлия, пригубив свой «Тини».
- Как только, так сразу, - Тиль пошевелил бровями, вызвав у девушки смешок, я же добавил вслед за другом:
- Не пропустишь.
- А почему тут не так, как в кино? – Юлька вертела головой, разглядывая зал. – Я в сериале смотрела, в гей-клубах така-а-ая тусовка должна быть…
- Это в каком таком сериале? – живо поинтересовался Тиль.
- «Близкие друзья», - Юлька похлопала ресницами, давая понять, что она тут вообще ни при чём.
- Как интересно, - я с уже большим интересом уставился на нашу спутницу. – Вы полны сюрпризов, миледи.
- А то, - коктейль явно подействовал на девушку, сняв какой-то внутренний тормоз. С оживлёнными глазами и лёгким румянцем она даже стала похожа на человека.
- Мы ещё и не на такое способны, - сказал Тиль, несколько ревниво влезая в завязавшийся разговор. Это он Юльку ревнует, что ли? Я широко улыбнулся. Грех не воспользоваться таким шансом поиздеваться над близким. Пока мы играли в словесный «пинг-понг», зал заполнился практически весь.
- Здравствуйте, родные мои! – громогласно разнеслось среди столиков. Гости клуба тут же похватали свои бокалы со всяким разным.
- Давно не виделись! – на сцене в перекрестившихся лучах софитов щеголяла шикарным красным платьем с перьями статная женщина лет тридцати. Её каштановые волосы заискрились в волнах искусственного света. – Целый день!
- Да! Привет! Салют! – понеслись вопли со всех сторон. Зал погрузился в полумрак, мерно бухнули первые аккорды какой-то песни. Но уже скоро я узнал её. И грянул трек, от которого у меня всегда повышается настроение. Словно кто-то прочитал мои плохие мысли и решил поправить дело. Mungo Jerry бодро завёл песню «In The Summertime». А внутри у меня словно что-то обмерло, схватывая дыхание суровым ошейником.
На сцене из пола проклюнулся блестящий хромом шест, вытянулся на три метра и замер. На сцену выскочили два парня, затянутые в чёрно-блестящие сценические брюки и рубашки. Что они там станцевали, я как-то пропустил мимо себя. Внутри словно засела сжатая пружина. Сцепив зубы, я ждал, когда отпустит…
Вру, нихрена я не пропустил. В памяти словно кадры слайд-шоу засели выхваченный пылающим мозгом картинки со сцены. Эти два танцора разнесли моё напускное спокойствие в клочья. Они раздевали друг друга под какую-то музыку, я же следил за каждым движением блестящих от пота тел. Это было горячо… И прожгло всё у меня внутри. Первый номер оказался не стриптизом, а так – подготовкой к чему-то другому. Когда вновь зажёгся свет, и зрители проводили героев часа оглушительными воплями, свистом и аплодисментами, я смог немного перевести дыхание, посмотрел на своих спутников и застыл, словно словил на голову ковш ледяной воды. Тиль смотрел на меня, скривив губы в странной усмешке, а Юлька напомнила напуганную сову. Я не удержался от вопроса:
- Чего?
- Ты словно убить их хотел, - пробормотал Тиль.
- Так ты гомофоб? – Юлька поёжилась. – А зачем тогда сюда пришёл?
Эта мысль показалась мне спасительной. Я выдохнул и сказал:
- Дело прежде всего. Раз мне нужен материал для практики, то и не в такую берлогу залезу. Хотя да, удавил бы каждого здесь в зале.
- Вась, ты в порядке? – осторожно спросила Юлиана.
- Зря я всё-таки сюда припёрся, - выдавило моё горло. – Пойду-ка…
Меня на самом деле затошнило от навалившегося напряжения. Чувствуя, как сознание идёт вразнос, я встал со стула и процедил:
- А вы, похоже, тут освоились. Бывайте.
- Подожди! – парочка сорвалась следом, и мы втроём вскоре оказались на прохладной улице. Стало немного легче. Тиль заступил мне дорогу и спросил:
- Вот значит как? Тебе действительно становится так плохо при одной мысли о геях?
- Пидорасы они, а не геи, - почти выплюнул я, ощущая липкую злость на себя, на этот долбанный мир, на город, на ночь, на друга с его девушкой. Ну почему?! Какого чёрта я должен скрываться?! Почему быть собой невозможно в нашей «правильной» стране?! Мой взгляд упёрся в тёмные глаза друга. Момент был настолько удобен для осуществления плана, что я «нырнул в прорубь»:
- А ты что, к таким относишься с добротой? Они же скоты! Или и сам такой же?
Юлька рядом испуганно ахнула и отступила на шаг. Тиль побледнел и процедил сквозь зубы:
- Я не такой, но ты… Ты урод, раз так думаешь.
Да, Тилище, правильно. Так меня! Я засунул руки в карманы джинсов и качнулся:
- Не такой, как я? С хера ли бы? Ты обычный, как все. Бухаешь, по тёлкам таскаешься, плюёшь на всех вокруг. Так что иди, дальше торчи от своих педиков.
- Знаешь, что… - начал было Тиль, но замолчал, развернулся и, ухватив Юльку за руку, пошёл вдоль улицы. Я несколько секунд смотрел им вслед, осознав, что меня всего трясёт мелкой дрожью. Иди, дружище, иди спокойно. Твой спятивший приятель больше не нарисуется на горизонте. Пусть ты завтра и решишь, что эта размолвка и яйца выеденного не стоит. Завтра я продолжу отповедь, и послезавтра, и потом ещё и ещё. И однажды тебе надоест моя дикость. Твою ж дуру, как тяжко-то…
Я двинулся было к автобусной остановке, но вскоре сообразил, что будет лучше пройтись пешком – голова свежее будет. Напридумывал себе чёрте что, и теперь голова раскалывается. Дома вдоль как попало освещённой улицы смотрели в ночь редкими пятнами светящихся окон. Когда мимо пронеслась чёрная легковушка, я долго провожал её взглядом, пытаясь понять: призрак или просто тоска шелестит резиной по асфальту? А и нах… Мысли вернулись к себе, любимому. Всё-таки самый главный враг свободы личности не государство с его законами, нет. Главный противник «иных» - само общество. Стадность серой толпы заставляет не «таких» мимикрировать, приспосабливаться, прятаться за масками благополучных людей, бодро оправдывающих общепринятые ожидания и нормы. Иначе же: бойся, ты – труп. Если не реальный, то социальный. Кому какое дело, кто с кем в постели романы крутит? Так нет же! Оправдывай! Будь как все! Аморальности – бой! А что такое мораль? Это исторически установленные в обществе правила поведения, обусловленные эпохой и условиями жизни, не более того. Африканские каннибалы в своё время безмерно удивлялись: как это нельзя есть людей? Больше же нечего жрать в этой пустыне! Всё по христианской морали: сдохни, но будь праведен. Почему же последователи иудейской книги решили, что правила жизни в аравийской пустыне годятся для жизни в той же тундре? Или в тайге? Совсем другие условия же! Умный человек понимает, что активная пропаганда гомосексуальных связей в Европе – лишь следствие перенаселения планеты. Ресурсы еды не безграничны, знаете ли. Больше геев – меньше прирост населения. Значит, ради сохранения человечества подобная нетрадиционность в наше время – не просто норма, а зачастую даже необходимость. И попробуй объяснить твердолобым моралистам, воспитанным на установках средних веков, когда населения остро не хватало из-за пандемий, войн и голода, что сейчас обстановка на планете другая. Нас слишком много. Китай, например, вообще драконовскими методами ограничил рождаемость на своей территории. Больше одного ребёнка? Лови дикие штрафы и социальное тягло! Европа и США не пошли по пути диктата. Они начали менять социум, насаждая новые культурные традиции. И вот здесь-то началась смута в умах и сердцах. В нашей стране населения как раз не хватает. Потому и не приживается свобода отношений. Всё зависит от менталитета. Когда твой ребёнок не поест из-за того, что у соседей детей трое – задумаешься…
