И спокойно вернул сотовый владельцу. Ильиченко в прострации принял подношение и приложил к уху. Правда, тут же отодвинул подальше, и мы уже вдвоём выслушали бесподобный рык Егорова. Но не зря Пётр был полицейским, да ещё и в подчинении у следака. Он мужественно приник к телефону, а потом вдруг рявкнул:
- Так точно!
На той стороне повисла тишина. Миг, другой, и начался уже вменяемый разговор, судя по облегчению на хитром лице Ильиченко. Я же, оставив поднос с обедом на столе дежурного врача, двинул в палату. Кешка встретил меня просто зверским выражением лица. Будто его высекли из гранита. Лишь глаза полыхали едва сдерживаемой злостью. Длилось это лишь мгновение. Видимо, на лице у меня было что-то пострашнее. Потому что бес уже намного спокойнее спросил:
- Что?
- Собирайся. Мы отсюда уезжаем.
- Куда? – всё так же односложно спросил Кешка. Вот умеет же, когда приспичит. Всё прекрасно понимает.
- По дороге расскажу, - ответил я. И Семибратов молча стал выгребать из тумбочки вещи, которые успели натаскать его родители. Получилась пара полиэтиленовых пакетов. Не густо. Но это нам даже на руку. Я с сомнением глянул на его пижаму и сказал:
- Переоденься в нормальное. Ты в этой пижаме как жертва концлагеря, право слово.
Кешка растянул губы в усмешке:
- Ну, с моим теперешним сложением, почти звезда Бухенвальда.
Я от неожиданности замер на секунду. А мальчик-то не совсем гопник. Историю Великой Отечественной Войны знает. С этой мыслью отвернулся, давая парню возможность сменить амуницию, а себе – не впасть в очередной приступ желания. Через пару минут Кешка появился передо мной, уже в синих джинсах и белой футболке с каким-то полуготическим орнаментом на плечах, подмигнул и спросил:
- Так мы едем , или где?
Я кинул на постель свой халат, благополучно переложив сотовый в карман джинсов. И мы вышли в коридор. Ильиченко попытался что-то сказать, но, нарвавшись на мой рык, только махнул рукой и припустил следом. Лестница, первый этаж, улица, дорожки, а вот и парковка. Стоит моя ласточка дряхлая.
Я быстро открыл замки своей старой белой «Тойоты – Короллы», почти затолкал в салон своего беса, обмирая внутри от странного желания обнять его, охватить всего и защитить, чтобы ни одна падла не смогла добраться. Затем подошёл к Ильиченко, смотревшего на нас от свой чёрной «Хонды», и спросил:
- Что сказал твой шеф?
- Приказал доставить вас, куда вы там собрались и караулить. Так что я за вами поеду, - сообщил Пётр и распахнул дверь своей машины со стороны водительского места. Я оживился:
- Отлично! Лишним не будешь. Ко мне домой поедем.
Я вернулся к «Тойоте», уселся на водительское место, хлопнул дверцей, посмотрел в зеркало заднего вида, как закрылась тачка копа, и завёл свою старушку. Нет для меня ничего более успокаивающего, чем езда за рулём. Размеренность, повороты, газ, тормоз, газ… И другие машины рядом, живущие тем же ритмом. Это только на первый взгляд у каждой машины свой ритм. Ничего подобного. Это настоящая симфония движения, управляют которой дирижёры – светофоры, а иногда суфлёры – пешеходы, лезущие под колёса с удивительным ощущением неуместности момента. И в этом бесконечном движении автомобилей-лейкоцитов по артериям и венам городских улиц – настоящая жизнь хоть провинциального городка, хоть мегаполиса. Потому что если на улицах пусто – город мёртв.
Благополучно добравшись до двора своего дома, я заглушил мотор и облегчённо выдохнул. Где-то внутри так и сидело ожидание очередной подлянки. Кеша промолчал всю дорогу, лишь вопросительно поглядывая на меня. И я был ему за это благодарен. Вот и сейчас он снова посмотрел на меня. Я попытался улыбнуться и сказал:
- Дома всё объясню. Ну что, пошли?
Мы покинули салон «Короллы». Найдя взглядом знакомую чёрную «Хонду», я сдержанно махнул рукой и уловил ответное шевеление в салоне. Поднявшись на седьмой этаж одноподъездной высотки, мы остановились возле могучей стальной двери с номером «26». Мои хоромы встретили нас тишиной и прохладой. А также отсутствием нормальной мебели, пустым холодильником и поломанным компьютером. Ну, не любил я здесь жить, что поделаешь. И никогда не полюблю. Планировка в хате была моя собственная. Сделанная под студию. Правда, пришлось оставить вместо несущих стен четыре стальные колонны, замаскированные под хай-тэк (хром, зеркальные вставки и всё такое). Кухонная часть была отгорожена от зала барной стойкой. Иннокентий с открытым ртом осмотрелся по сторонам и выдал:
- Ни хрена себе хоромы. Ты миллионер, что ли? Здесь же метров сто двадцать квадратных.
- Девяносто, вообще-то, - поправил я. – Проходи, располагайся. Правда, как мы спать будем, хрен его знает. Диван всего один, да и тот уже не раскладывается.
Парень бросил пакеты в прихожей и двинулся осматривать своё новое место пребывания. Я же решил не тянуть резину и сделать два звонка. Первый был родителям беса. Трубку домашнего телефона взял Борис Михайлович:
- Алло, квартира Семибратовых.
- День добрый, это Гиляров, - начал я и понял, что всего сказать никак не смогу. Пришлось быстро оттарабанить в трубку:
- Иннокентий теперь будет у меня. Для его же безопасности. Егоров вам всё объяснит. Вы, главное, не переживайте. И мне не звоните. Я сам буду звонить вам. И поговорите с Егоровым.
- Понял, - только и ответил Семибратов-старший и в ухо мне толкнулись короткие гудки. Стало даже как-то гадковато на душе. Неужели этому мужику так безразличен собственный сын? Ну и чёрт с ним. Ещё и с этим разбираться никак не хотелось. Я набрал другой номер. Ответил недовольный голос (но всё-таки ответил же):
- Я же сказал тебе, что вечером позвоню, Шерхан.
- Проблема растёт, Ли Хон. Как снежный ком.
- Говори, - раздражение из голоса сдуло, как пух вентилятором.
Я расписал китайцу последние события и не забыл предупредить, что перевёз парня от греха подальше. Ли посопел в трубку, видимо размышляя, а потом сказал:
- Молодец, Шерхан. Быстро сработал. Больше никому и никаких звонков. Ты меня понял? Сидите как мыши.
Говорить ему, что уже успел позвонить Кешкиным родителям, я не стал. Если всё будет нормально, то и незачем ему знать. А если… Я отогнал недобрые мысли. Из телефона давно шли короткие гудки. Ли Хон вообще никогда особо не любил распинаться по телефону. Думаю, его слова про вечерний звонок остались в силе. Иначе сказал бы. Спрятав сотовый в карман, я покинул прихожую и осмотрелся. Как оказалось, Иннокентий успел похозяйничать на кухне. Выложил из холодильника ногу синей курицы, пол-литра самопального кефира (когда-то было молоком, правда) и три яйца. И теперь сидел на табуретке, молча созерцая добычу. Я подошёл к кухне и повис на барной стойке со словами:
- Ты уверен, что это можно есть?
- Хотел у тебя спросить, - откликнулся Кешка, тяжело встал с табурета и тут же вцепился в хромированный шест стойки. Я тут же обогнул конструкцию и подхватил его на руки. Парень сумрачно вздохнул:
- Когда я уже смогу нормально ходить?
- Где-то через пару месяцев упорных ежедневных занятий, - «успокоил» я его. – Что поделаешь. Мышцы твои отвыкли от работы.
Он был сильно напряжён, но проявил сознательность и не стал вырываться, пока я нёс его к большому чёрному дивану с бархатной обивкой. Усадив парня, я хотел уже вернуться на кухню, чтобы сообразить из своих супер-продуктов чего поесть, как парень с силой ухватил меня за руку и потянул, чтобы приземлить рядом с собой. Я послушался и посмотрел на него.
- Рассказывай, - просто попросил он. Я вдруг заметил, какие круги у него появились под глазами, и виновато кивнул. Всё-таки я сволочь. Всего несколько дней, как он пришёл в себя, убийство это, а тут я со своими подколками и приставаниями. И ведь не бесится, не орёт. Я вздохнул и сказал:
- Тебя отравить попытались. Что да как – не спрашивай, сам плохо соображаю. Твои родители в курсе, что ты у меня. Как и копы. Во дворе стоит их машина. Видел чёрную «Хонду»?
