Полковник Илья М.С. был оборотнем, волком под покровом ночи. Имея целью двух овец, он мог перерезать всю стаю из восьми волков, в которой вырос, которая его приютила и защищала, только чтобы овцы достались персонально ему – чтобы наестся. Он делал это инстинктивно, и это давало свои плоды – у него были покровители. Не нужно было усилий, чтобы заметить над ним незримую руку, которая тянула его кверху, словно подъемный кран. В отличие от Петра Аристарховича, который карабкался по карьерной лестнице собственными силами, полковник подвешенный к тросу этого крана, не имел твердой почвы под ногами. И оборвись трос – полковник упал бы в бездну отчаяния, скорее всего, в форме алкоголизма.

Не прошло и получаса, как Петр Аристархович расстался с полковником и шел по бульвару Дзержинского в компании с Леркой – соответствовавшей описанию полковника красавицей, очень рослой, почти на голову выше Петра Аристарховича и настолько же живее в движениях и поведении. Провожая Лерку домой, Петр Аристархович большей частью отмалчивался, заняв, так сказать, оборонительную позицию, но необходимости в том, как он понял позже, не было. Лерка сама всю дорогу молчала, только изредка исподлобья поглядывала на Петра Аристарховича и тут же, прятала взгляд. Это напомнило ему взгляд пойманного, еще не признавшего свою вину преступника, всеми силами силившегося скрыть правду. Напомнило и тех людей, с которыми он работал всю свою жизнь. Людей, обуреваемых надеждой на возможное отсутствие доказательств их деяний, на положительный исход следствия в их пользу. Людей, находившихся в состоянии внутреннего напряжения.

Возможно, это столь противоречащее рассказам полковника поведение Лерки объяснялось тем, что она стеснялась своей репутации в обществе с ним. А быть может, ей понравился Петр Аристархович, и она просто робела, не решаясь показать свой интерес к мужчине, как и положено уважающей себя женщине. Можно предположить, что она разглядела в нем что-то особенное, что-то, что позволяло ей заключить – он не такой, как все. Возможно, она увидела в нем именно того человека, который примет ее такую, какая она есть, со всеми достоинствами и недостатками, с ее прошлым и настоящим. Вероятно, именно поэтому она терялась, пытаясь вести себя скромнее и почтительнее. А все потому, что преследовала цель – не упустить из рук трепещущийся на ветру билет на последний уходящий поезд ее жизни. Но, не смотря на все, через некоторое время она заскучала и, поняв, что Петр Аристархович из тех людей, которые могут молчать все время, находясь в любой компании, решила взять судьбу за рога.

– Скажите, а это очень тяжело?..

– Что именно?

– Так долго молчать? – изобразив обиду, спросила Лерка.

– Я немного задумался, прошу меня… – не успел договорить Петр Аристархович.

– Не стоит извинений! Я пошутила, – польщенная почти принесенными извинениями и в наивысшей мере удовлетворенная от сознания, что он испытывает то же, что и она, Лерка продолжила: – Я имела в виду не вашу молчаливость, а вашу работу. Тяжело быть военным?

– Быть военным? Не знаю ничего легче, – не смотря на Лерку, как бы давая ей понять, что эта тема не самая удачная и интересная для беседы, демонстративно уйдя вперед и заставив его догонять, ответил Петр Аристархович.

– Не убедили! Мое мнение остается прежним. Я решительно настаиваю. Ей богу, нет ничего тяжелее, чем каждое утро вставать в пять утра… И почему военные не могут вставать попозже, в десять, например? Не забудьте про беспрекословное выполнение приказов, причем, как я слышала, любых?! Это немыслимо и… и… и утомительно в конце концов! Вот скажите, Петя, если вам отдадут приказ, выполнение которого приведет к вашей гибели, и вы будете заранее об этом знать, вы все равно его выполните?

– Разумеется! – не задумываясь, ответил Петр Аристархович, пытаясь чуть прихвастнуть своей смелостью, отчаянием и бескомпромиссностью. Ввиду своей привычки выполнять все безупречно, военное дело, несмотря на ненависть Петра Аристарховича к нему, вжилось в его плоть и кровь, и он инстинктивно, не отдавая себе отчета, защищал устав.

– Вздор! Не будьте безрассудны, Петенька, ведь я вижу, что вы не такой, как все эти мужчины, особенно эти военные! – почти кипя от внутреннего гнева и презрения, произнесла Лерка.

– Я поражен вашими познаниями в военном деле, – Петр Аристархович пытался сгладить комплиментом невольно возникшую нервозную ситуацию, которая грозила, незаметно для них обоих, перейти в ссору. – У вас много друзей военных?

– Друзей военных? Нет, ни одного! Эти сволочи – обманщики и душегубы, не достойные дышать моим запахом!!! – Лерка не на шутку разгорячилась, чуть ли не изрыгая языки пламени. – Но не будем о плохом! – И она выдержала паузу, которая понадобилась ей, чтобы прийти в себя и вспомнить, где она и с кем. Затем, как ни в чем не бывало, продолжила: – Итак, почему вы решили стать военным?

– Я не решал. За меня все решили. А возможно, все было решено еще и до моего рождения. У меня не было выбора, – понурив голову, почти шепотом, едва ли не себе под нос проговорил Петр Аристархович.

– Ну, право же, Петенька, это уж совсем бред, ведь выбор есть всегда, – насмешливо и в тоже время с нежностью, неуместно кокетничая, почти жалея и прощая ему его невежество, сказала Лерка.

– Если выбор есть всегда, тогда почему же вы выбрали этот путь? Почему предпочли судьбу, м-м, популярной в обществе мужчин женщины? – озлобленно отвечал на язвительный для него вопрос Петр Аристархович.

– Извините, Петенька, но вы провожаете меня вот уже два квартала не в ту сторону. – И с этими словами Лерка, развернувшись, стала быстро удаляться. Но вдруг вернулась, снова подошла к Петру Аристарховичу. – Ваше замечание о моей судьбе – чистая правда, но, видит Бог, вы заслужили! – последние ее слова сопроводила неимоверная по силе пощечина, данная Петру Аристарховичу.

От неожиданности того немного пошатнуло. Оцепенев, Петр Аристархович в нерешительности стоял и смотрел на удалявшийся, безупречный силуэт Валерии Афанасьевны Мотыленко.

Через месяц они поженились.

Валерия Афанасьевна Мотыленко была весьма противоречивой натурой. Ее репутация была двоякой, и в обществе никто ничего не мог сказать про нее однозначно. В некоторых весьма авторитетных кругах о ней отзывались положительно и не могли припомнить ничего, кроме добрых качеств, вызывающих уважение у окружающих. В то же время в кругах приземленных, ниже которых нет и быть не может, в кругах порока, разврата и обмана, ее лик вспоминали иначе. Похитительница мужских сердец, распутная девка, порожденная в одном из кутежей сатаны, и уже в отрочестве его переплюнувшая – эту Валерию здесь знали, жаждали и любили.

Одно время среди простого люда, да и не только, бытовало мнение, что Валерия Афанасьевна – дьявол, чей удел развращать мужчин и подавлять их волю. Разумеется, доля правды в этих россказнях все же была, но, учитывая нескончаемые вереницы поклонников, слухи были скорее преувеличены. Злопыхательницы, которые страдали язвенной нехваткой мужского внимания, чувствовали себя обворованными. Они на уровне подсознания, без слов, своим животным инстинктом чувствовали, что проигрывают битву за мужчину. Неоспоримое превосходство Валерии вызывало в окружающих ее женщинах зависть и озлобленность, что и порождало небылицы про ядовитую девицу.

Как бы там ни было, многие из простых мужчин города верили, что ей нет равных в злодеяниях и грехах, в коих она не каялась. Многие ощущали этот невидимый, опасный ореол порока над ее головой. Мужчины невольно ощущали какое-то непонятное притяжение к ней и не могли противостоять. Справедливости ради стоить отметить, что находились завороженные, которые силились отыскать противоядие, снимающее ее чары, но безуспешно. А женщины, чувствуя, что ничего не могут противопоставить колдовству Валерии, проигрывали еще до начала состязаний. Они просто-напросто не могли сравниться с ней по красоте, загадочности и непредсказуемости. В присутствии Валерии их существо однозначно тускнело. Они становились тем самым фоном, который оттеняет основной элемент картины.