Бэримор почесал в затылке и озадаченно пробормотал:

- И чего они в нём такого нашли, не пойму…

- Может, просто играет хорошо?

- Может быть, только я этого не понимаю - бренчание какое-то бестолковое, какая с него польза?

Серый пожал плечами, и Бэримор, сочтя этот жест за согласие, обрадованно воскликнул, указывая на посетителей:

- Вот и я говорю, а они - браво! Браво! Тьфу…

Не дослушав его до конца, Серый взмахом руки позвал солдата за собой, а сам уверенно направился к свободному столику, расположенному в некотором уединении под сенью деревянной лестницы, ведущей на второй этаж. Не успели они расположиться, как тут же подоспела девица с дежурной улыбкой и двумя объёмистыми бокалами пива. Быстренько поставив их перед посетителями, она упорхнула, но вскоре вернулась с двумя большими тарелками, над которыми вился ароматный парок.

- Приятного аппетита, - прощебетала девица, стрельнув глазками в сторону Серого, и удалилась призывно оглядываясь через плечо.

- Понятненько, - пробормотал Серый. - Два в одном…

- Не понял, ты о чём? - уточнил Воронин.

- Чего уж тут не понятного? Ресторан с борделем… не заметил разве, как девица многообещающе улыбалась? Да и платьице у неё, над признаться, на уровне твоего армейского пояса…

- А… понятно. Давай уж поедим, что ли?

Пиво оказалось весьма неплохим. Впрочем и птица была приготовлена отменно, да и гарнир на высоте - это Серый признал сразу.

- Хотя это, конечно же, не парижский “Сиб’он”, - снисходительно заметил он. - Однако же весьма не дурно для такого захолустья.

- А ты что, в Париже бывал? - поинтересовался Воронин, с удовольствием уплетая фирменное блюдо.

- Как-то однажды посчастливилось, но… это было в прошлой жизни.

После этого признания Серый как-то погрустнел и замолчал, хоть как и не пытался его растормошить солдат. Вновь он оживился только когда официантка принесла по второму бокалу, а в зале слегка затемнили свет, хотя над широким подиумом он наоборот стал ярче. Лампы конусом высветили танцевальную сцену, позади которой и по бокам всё тонуло в глубоком мраке.

Шум и разговоры в зале стихли, и все присутствующие развернулись к сцене. Почему-то не на ней, а внизу стоял одинокий стул с высокой спинкой и подставкой для ног, тоже высвеченный несколькими лампами. В тишине раздался звук приближающихся шагов, и из темноты выступил парень в просторной белой рубахе с расстёгнутым воротом и с шестиструнной гитарой в руках. В полной тишине он опустился на стул и, окинув отрешённым взглядом тёмный зал, кончиками пальцев осторожно коснулся струн.

На самой грани слышимости родился первый робкий звук - мягкий и бархатистый, словно ласкающаяся кошка. Пальцы нежно погладили струны, извлекая пока ещё не понятную мелодию, напоминающую томное дыхание прибрежного бриза, в лучах закатного солнца осторожно гладящего дремлющую песчаную косу тёплыми волнами. Мягко перекатываясь, звуки постепенно начали сплетаться в медленный волнующий узор. Серый почти сразу без труда уловил в нём настроение испанского фламенко, но само исполнение было несколько необычным - ощущалось скрытое присутствие джазовой мелодики. Музыка притягивала и завораживала, неумолимо увлекая за собой куда-то в мир воспламеняющихся чувств. Вот уже она стала смелее, заявляя о себе более уверенно. Зазвенели верхние струны, добавляя узорную вязь к бархатистым басам, и накатывающиеся волны мелодии заставили всех присутствующих затаить дыхание.

И тогда на самой границе плотной тьмы и светового конуса, падающего сверху на сцену, словно из ничего соткалась стройная фигура в традиционном красном платье до пола. Из-под чуть дразняще приподнявшегося подола, отороченного чёрными атласными лентами, выглянули изящные чёрного же замша туфли-лодочки с ремешками на невысоком устойчивом каблуке. Левая рука мягко легла на бедро, а слегка оттопыренный мизинец правой плавно устремился вверх, словно увлекая за собой руку, а следом плечо и всё тело танцовщицы. Казалось, что она тянется всей душой и вот-вот взлетит, но… дойдя до высшей точки, рука пошла вниз, замыкая круг, и легла на бедро, а левая в свою очередь устремилась вверх.

Хрупкая танцовщица казалась воплощением гибкости и пластики. Её светлые волосы были собраны в тугой узел на затылке, чтобы не мешать движениям, глаза полуприкрыты, а выражение лица являло собой одухотворённую отрешённость.

Тем временем пальцы гитариста продолжали постепенно ускоряться, добавляя всё новые и новые мелизмы, при этом иногда негромко постукивая по деке и подчёркивая ритмический рисунок.

- Вроде бы, типичная андалузская каденция, - едва слышно с восхищением прошептал Серый. - Но как сыгранно!

- Что? - переспросил Воронин.

Но его сосед лишь отмахнулся, прижав палец к губам и не отрываясь глядя на сцену.

Танцовщица продолжала усложнять движения рук, постепенно добавляя новые элементы. Казалось, кисти живут своей собственной жизнью: они вращались, не замирая ни на мгновение, словно нехотя отталкивая от себя, а затем плавно поднимались над головой, сотворяя живую гордую корону. Продолжая вращение, пальцы веерообразно собирались в кулачки, пластично заворачивающиеся внутрь и на выходе снова раскрывались, подобно лепесткам распускающихся роз, то страстно призывая к себе, то отталкивая. Танцовщица внезапно шагнула вперёд. Последовал акцентированный удар туфелькой в пол, хлопок в ладони, хлопок по приподнятому бедру и вновь удар туфелькой. При этом кисти рук продолжали свой собственный танец, перемежая его постепенно ускоряющимися хлопками, незаметно усложняющими ритмический рисунок. А ноги в это время вытворяли невесть что, но выше бёдер каким-то чудом сохранялась прямая гордая осанка, лишь иногда в страстном порыве изгибающая тело в невероятном наклоне.

Гитара уже гремела вовсю, волной вздымая мелодию зажигательного танца. На пике звучания щедро посыпались хрустальными капельками флажолеты и пиццикато, украшая мелодию яркими красками. Дробный перестук каблучков и ускорившиеся до невозможности хлопки со страстной и выразительной игрой кистей рук слились в нечто настолько грандиозное, что заворожённые действом зрители не могли оторвать взглядов от сцены и сидели не дыша.

Последний аккорд резко рухнул с вершины крещендо, истаивая глуховатым послезвучием в дальних углах зала. Одновременно с этим погас свет на сцене и наступила совершенная тишина. Один лишь музыкант сидел в круге света посреди тьмы. На его побледневшем лице возбуждённо сияли глаза, а лоб покрывали мелкие бисеринки пота. Он отёр их тыльной стороной ладони и тихо вздохнул.

Тотчас, словно откликаясь, со всех сторон послышались вздохи, а затем зал взорвался аплодисментами и восхищёнными возгласами. Кто-то попытался одобрительно присвистнуть, но на него шикнули с нескольких сторон, и свистун умолк.

Вспыхнул свет, показавшийся после темноты особенно ярким. Некоторые особо восторженные завсегдатаи заведения, не удержавшись, подошли к музыканту, чтобы пожать ему руку в знак признательности. На сцене было пусто, но никто даже и не обратил внимание на отсутствие искусной танцовщицы.

- Да… - восхищённо протянул Серый. - Честно говоря, не ожидал подобного, да ещё и здесь.

- Неплохо, - задумчиво согласился Воронин. - Хоть я и не большой поклонник, да и, признаться, не очень-то разбираюсь в музыке и танцах, но и меня проняло…

- Поверь, я в этом немного понимаю, - усмехнулся Серый. - Такого техничного и своеобразного исполнения мне не доводилось слышать никогда раньше, а уж танец… это просто невероятная магия движения! У меня после него осталась какая-то опустошённость что ли… я словно выжатый лимон.

Кинув на собеседника быстрый взгляд, он неожиданно предложил:

- Давай пригласим музыканта к нам за столик - посидим, познакомимся поближе, а то в кабинете у советника мы даже толком и не пообщались?

- Да я не возражаю. Кстати, может у него разузнаем что-нибудь любопытное об этом городе, о внутренней политике и вообще, неплохо было бы знать, откуда здесь ветер дует.