– Пойдем, девчонка, – сказал он. – Пора обедать.

Они сели за стол, на который подали свежевыловленную рыбу из садков аббатства. Алиенора склонилась к Ричарду, чтобы спросить об осаде. Она лучше многих знала, насколько сложную задачу представляет собой замок Лош, поскольку некоторое время просидела там, попав в плен к людям мужа.

– Полагаю, твое присутствие здесь означает, что осада проходит удачно?

– А, она закончилась, – беспечно отозвался Ричард. – Сколько времени все заняло, Андре? Дня два или три?

– Два с половиной, я думаю, – также небрежно отозвался Андре, потянувшись за куском хлеба.

Алиенора недоверчиво посмотрела на них.

– Ты взял Лош за каких-нибудь два с половиной дня?

– Нет… за два с половиной часа.

Глядя на удивленные лица всех женщин, Ричард и Андре расхохотались и принялись с удовольствием отвечать на посыпавшиеся вопросы. Алиенора молча слушала, в душе у нее боролись мать и королева. Она разбиралась в войне получше большинства женщин, и то, что Ричард взял Лош за пару часов, означало невероятно яростный приступ с ее сыном в самой гуще боя.

Джоанна обрадовалась, узнав, что Ричард захватил более двухсот пленных. Юридически он имел право казнить гарнизон, поскольку замок был взят штурмом, но бойня, устроенная Джоном гарнизону в Эвре, оставила дурной привкус. Она знала, что Ричард может быть очень безжалостным, когда это необходимо: ей до сих пор неприятно было вспоминать о казни гарнизона Акры, и она боялась, что эта война с Филиппом зальет землю реками крови.

– Почему брат Беренгарии не приехал с тобой? – спросила она, потому что хотела встретиться с Санчо, который, как говорили, был ростом более семи футов; ей трудно было представить себе человека выше Ричарда на целую голову.

Улыбка Ричарда исчезла.

– Когда я добрался туда, Санчо уже уехал. Его люди сказали, что ему пришлось поспешить обратно в Наварру: по известиям оттуда, его отец серьезно болен и уже не поправится. Когда ты собираешься вернуться в Пуатье, Джоанна? Мне кажется, если ты будешь с Беренгуэлой, ей станет намного легче.

– Я уеду завтра, – пообещала она, и, когда Ричард сказал, что передаст с ней письмо для Беренгуэлы, поколебавшись, добавила: – Она захочет знать, когда ты приедешь. Что мне сказать ей?

Хотя Джоанна постаралась придать голосу нейтральный оттенок, Ричард поймал себя на том, что оправдывается.

– Скажи, что я приеду, как только смогу, – отрезал он.

Когда сестра кивнула, король нахмурился, поскольку подозревал, о чем она думает. Не кажется ли ей, что Филипп любезно соизволит приостановить военные действия, пока король английский будет навещать свою жену в Пуату? Этот подлый хорек мигом залезет в курятник, стоит ему узнать, что сторожевой собаки нет дома. Единственный способ положить конец этой войне – прижать этого Иуду к стенке и принудить к сражению.

Глядя на сестру, он сомневался, что она по-настоящему осознает, насколько пугающе трудной задачей является возврат всего, утраченного им за время плена. Поставив кубок с вином, Ричард повернулся к Джоанне и стал просвещать ее насчет суровых реальностей войны. Филипп удерживает большую часть Нормандии к востоку от Сены, включая порты Дьепп и Трепор. Теперь в его руках замки, от которых рукой подать до самого Руана. Более того, забрав у Фландрии графство Артуа, Филипп располагал более значительными ресурсами, чем его предшественники. Хотя Джоанна слушала внимательно, Ричард почувствовал, что она все еще не понимает. Не поймет и жена. Ну, так тому и быть. Его обязанности как короля главенствуют над остальными, и Беренгуэла должна принять это.

После обеда Алиенора спросила Ричарда про захват Филиппом Фонтена; это ее встревожило, потому что замок расположен всего в четырех милях от Руана. Ричарда и Андре этот факт не беспокоил: они насмехались над французским королем за то, что тот потратил целых четыре дня на взятие такой маленькой и слабо защищенной крепости и рассмешили настоятельницу Ализу, заявив, что она со своими монахинями и то управилась бы быстрее. Алиенора не удивилась, когда Ричард сказал, что завтра ему нужно вернуться к армии. Она знала, что в последние недели сын практически жил в седле, и это вряд ли изменится в ближайшее время. Королева собиралась спросить, известно ли ему о результатах вторжения Генриха на Сицилию, когда в зал препроводили гонца.

Его направил сенешаль Нормандии, и по растрепанному виду посланца Ричард понял, что дело срочное. Выхватив письмо, он сломал печать и поспешно прочел его.

– Иисус распятый! – Побледнев, государь нашел глазами Андре: – Лестер попал к французам в плен!

Немедленно поднялся шум, женщины испугались не меньше мужчин.

– Как это случилось? – спросила Алиенора сына, который продолжил читать письмо.

– Когда французы, срыв укрепления Фонтена, отступали, граф всего лишь с двадцатью рыцарями предпринял вылазку из Руана, чтобы напасть на них. – Ричард сердито тряхнул головой. – Как он мог быть таким безрассудным?

При этих словах его друзья, мать и сестра закатили глаза, но он не заметил. Смяв пергамент в кулаке, Ричард швырнул его на пол.

– Его под охраной отправили в замок Этамп.

Все понимали, что это значит – вызволить оттуда пленника невозможно.

– Филипп держит в Этампе свою постылую жену Ингеборгу, – едко заметила Алиенора. – Он может сберечь деньги, заперев их вместе.

Аббатиса Матильда удивилась, что король настолько ошеломлен, ибо считала его привычным к перипетиям и жестокостям войны. Не понимала она и общего огорчения, ведь граф Лестерский известен во всем христианском мире своими подвигами на Святой земле, и с таким знатным и прославленным узником наверняка будут хорошо обращаться. Но когда она потихоньку поделилась своими мыслями с Алиенорой, королева только молча посмотрела на нее, и в ее ореховых глазах мелькнуло нечто, от чего пожилая аббатиса содрогнулась. Настоятельница дала себе обет молиться за графа, ибо король и его мать явно полагают, что граф Лестерский нуждается в молитвах.

В начале июля Филипп вторгся в Турень. Он дошел до Лиля, когда разведчики предупредили, что в Вандоме его поджидает армия английского короля, преградив путь в долину Луары. Филипп поспешно отступил на несколько миль к Фретвалю и устроил совет со своими военачальниками.

В Вандоме, маленьком городке к северу от Тура, не было оборонительных стен, и его жители вполне обоснованно тревожились из-за возможной битвы неподалеку. Граф Вандомский куда-то исчез, но аббат Святой Троицы храбро явился в лагерь английского короля, чтобы потребовать королевской защиты для его аббатства и их реликвии, Святой Слезы, пролитой Спасителем, как гласила легенда, у могилы Лазаря. Ричард унаследовал от отца некоторую предвзятость к церковникам и быстро вышел из себя, но тут же забыл про аббата, когда прибыл герольд французского короля.

Он прискакал под белым флагом перемирия, однако тон его был воинственным. Осадив лошадь перед Ричардом, гонец с бравадой, которая понравилась бы Филиппу, передал сообщение от своего господина, сообщив, что король Франции намерен дать завтра поутру сражение.

Ричарда это не впечатлило.

– Передай своему королю, если наутро он не появится, я сам к нему приду.

Андре, Вильгельм Маршал и Гийен де л, Этанг подошли к Ричарду и наблюдали, как герольд покидает лагерь под хор насмешек и улюлюканье.

– Думаешь, завтра нам предстоит битва, сир? – спросил Гийен, удивленный вызовом Филиппа, поскольку настоящие большие сражения были крайне редки.

– Раньше снег в аду пойдет, чем этот трус встретится со мной на поле боя. – Ричард кивком подозвал Варина Фиц-Джеральда. – Отправь в лес дозорных, пусть приглядят за лагерем Филиппа.

Повернувшись к остальным, он продолжил:

– Я хочу, чтобы мы были готовы выступить с первыми лучами солнца. Битва завтра состоится, но произойдет по моему желанию, а не по воле Филиппа.