Оказалось, это не так просто. Память то и дело подводила, он спотыкался, поднимался, отряхивался, замещал пустые, белые как снег пространства выдуманными и по этой бледной выдумке, кое-как, преодолевал расстояние в сторону увядающего прошлого. Как он ни старался, найденные воспоминания были нереалистичными, приукрашенными – будто всё, что ему удавалось восстановить, происходило не с ним и не вполне взаправду, а с персонажем, которого выдумали, но вовремя стёрли и заменили пустой функцией в редакции городской газеты.

Андрей постепенно отматывал дни: вот вечер, когда их поезд оказался на станции городка. В купе ещё трое: тревожный молодой студент-физик с такой же молодой, но беспечной женой и полуторогодовалый мальчик. Студент подскакивал на каждой остановке и силился увидеть, что творится за тёмным пятном окна. Андрею долгое время казалось это напрасным трудом, но в тот вечер они действительно достигли конечной платформы. Какой день пути это был? Третий? Пятый? Седьмой?

На платформе много полиции, собак, каких-то энергичных людей в длинных зимних пальто и шляпах. Вдруг почудилось, что в одном из них он угадывает нынешнего редактора: кто-то с заострённым носом подходит, заглядывает в их окно, водит лицом из стороны в сторону, будто сканируя людей, замерших в тепле. Никто из них прежде не ощущал на себе такого взгляда, никто не смог бы назвать живущую внутри него могущественную тёмную силу. Но сейчас, недели спустя, Андрею начинает казаться, что, возможно, именно этим острым взглядом, видящим не людей, а только клетки для строительства нового городка, его прошлого и его нынешнего отделили друг от друга.

– Куда мы, интересно, прибыли? Как вы считаете? – со смешком спросил студент. Андрей пожал плечами. – Думаете, конечная?

Минуты потянулись медленнее. По вагону повторялось объявление: «Не покидать купе, оставаться на местах, приготовить документы». Студент принялся копаться в одной из многочисленных сумок, но через несколько минут взвизгнул как ошпаренный.

– Что случилось? – спросила жена.

– Эвакуационный листок! Эвакуационный листок не могу найти!

Впервые за путешествие его супруга потеряла безмятежный вид, её лицо исказил страх. Оба принялись искать листок, Андрей глядел на них, словно угодил в чужой кошмарный сон. Его ноги стали тряпичными, руки опустились на колени, он вжался в уголок своей полки и не мог даже почувствовать раздражение к ревущему ребёнку, потому что страх молодой пары вполне передался ему, отравил кровь. Пальцы слабо сжимали собственный паспорт и злосчастный потрёпанный листок, где были напечатаны его сведения и разрешение покинуть Москву и следовать в эвакуацию.

Никто в поезде не мог бы внятно объяснить, что в потере такого ужасного. На всех преодолённых полустанках проверяющие смотрели листок мельком, и никто не комментировал его содержание, но общее, неизвестно откуда взявшееся понимание, что листок терять нельзя, поселилось в нём и попутчиках, сделало заложниками нелепой потери. Жена начала яростно бранить студента, но их прервал звук скользящей двери: в купе вошли двое полицейских. Андрей в полузабытье протянул документы, молодой румяный сержант вырвал их с нетерпением, а второй в этот момент выслушивал сбивающиеся объяснения студентов…

Впрочем, Андрей понимал, что идти надо дальше в прошлое. Он нёсся в направлении, обратном движению поезда: тот не сразу угодил в заснеженную пустыню. Первые двое суток он взбирался по российской средней полосе, упрямо не делая остановок нигде, кроме маленьких провинциальных станций вдали от городов, и даже там – лишь поздними вечерами и ночью. В остальное время состав мчался без устали, будто смутная угроза, бесконечно пульсирующая в разговорах, интернете, по телевизору, преследовала их, яростно гнала состав подальше от дневного света.

Наконец память Андрея добралась до дня отправления. Никто не приехал его проводить. Он стоял один, с маленьким туристическим чемоданом; с ним он привык ездить в Европу или Юго-Восточную Азию – зимние вещи едва поместились. Прежде, собирая его много раз, он никак не думал, что будет однажды держать в руках билет со странным, будто взятым из прошлого словом «ЭВАКУАЦИЯ», выбитым чёрными буквами поперёк жёлтой бумажки.

Уже тогда общительность его оставила. Он глядел на телефон и всё ждал, что позвонят друзья или хотя бы Лена. Но никто не звонил, а над платформой разносился голос диктора: «Всем отбывающим с пятого пути сдать мобильные телефоны и средства личной связи. При обнаружении несданных средств связи будет осуществляться высадка с поезда без дальнейшей транспортировки!» Андрей не помнил, сколько лет не расставался с телефоном. Дома он сел было переписать номера на бумагу, но забросил это дело через полторы сотни имён. Да и не верилось, что телефоны отберут навсегда.

– Простите, – вспоминал он собственный голос, тогда ещё вполне твёрдый, – а когда нам вернут наши телефоны?

– Сдавайте телефон или покидайте платформу, – не глядя ответила женщина, принимавшая аппараты. – Всё по прибытии расскажут.

– Ну их же туда привезут?

– Молодой человек, либо сдаёте, либо не садитесь на поезд, что непонятного? На входе будет досмотр.

Андрей решил ещё постоять на платформе. Время убывало. Не было сил двинуться. Начали зачитывать фамилии опаздывавших. «Городков, Городков, Городков», – слышал он. Андрей крутил головой, пытаясь увидеть друзей, обещавших проводить, или хотя бы Лену. Но никто не пришёл. Никто не звонил. Может, именно в этот момент оглушительного, из ниоткуда взявшегося одиночества и пропал старый Андрей?.. Нынешний присмотрелся к нему повнимательней, но признаков умирания не увидел. Нет, наверное, это случилось ещё раньше. Оставив воспоминание о последних минутах в Москве, когда он отдал проводнице трубку и шагнул в вагон для обыска, Андрей отправился ещё дальше.

Вот он собирает вещи: вдумчиво, аккуратно складывает рубашки; пересматривает фотографии и выбирает, какие взять; собирает в стопку книги и говорит Лене, что оставит их в квартире. Не отрывая глаз от компьютера, она отвечает: «Конечно, почему бы не заняться чтением». Он продолжает сборы. Нет, это совсем не интересно. Андрей отходит дальше, на несколько дней назад, в тот вечер, когда она узнаёт, что решение ехать принято.

– Что ж, – говорит Лена, – раз ты предпочитаешь обставить это таким образом, так тому и быть!

– Что обставить?

– Своё бегство! Вчера мы строили планы, у нас было будущее, а сегодня ты говоришь мне «оревуар». Ну что ж, очень по-европейски! – В руках её сверкает большая металлическая зажигалка, пальцы плохо слушаются, она щёлкает крышкой, выпускает пламя, сигарета начинает тлеть в её губах. Она почти не затягивается, дымит просто для позы.

– Надеюсь, ты образумишься и приедешь вслед за мной.

– Образумлюсь? Ты купился на дешёвую пропаганду и тащишься в неизвестность, а мне говоришь о разуме! Андрюша, ау! – Она касается его лба – её ладонь ледяная. – Ого, ты горишь!

Он растерянно улыбается.

– Брось, у нас прекрасная жизнь, у нас карьера! Какая эвакуация, о чём ты?! Нигде в России не может быть безопаснее, чем в Москве. Тут вся власть же. Что с нами случится?

Андрей опускает глаза. Может, в тот вечер?..

По редакции пронёсся дребезжащий звонок. Шесть часов. Заснеженные улицы давно и плотно стянул мрак. Сотрудники покидали редакцию. Андрей просидел некоторое время, силясь отнестись ещё раньше в прошлое: в день, когда он получил предложение об эвакуации, или когда впервые услышал о том, что несколько тысяч человек будут вывезены из Москвы ввиду приближающейся угрозы, или даже в день, когда он впервые услыхал об угрозе именно как об Угрозе, а не о наборе событий, происходящих в мире, медленно, но верно стремящихся захлопнуть пасть вокруг одиноко стоящей России. Однако шум шагов помешал ему, и он решил не привлекать к себе внимания, оставшись сидеть, когда остальные уходят.

«Обдумаю это дома», – решил он, однако дома память отказалась служить: Андрей уснул, едва прилёг на кровать, и ему ничего не снилось. Он проснулся с головной болью, как будто накануне много выпил, и о погружении в воспоминания не могло быть и речи – дожить бы до вечера. Боль мучила его весь день, немного отступив к обеду. Он попытался было вернуться в прошлое, но, словно поджидавший его на неверной дорожке часовой, боль тут же нагрянула с новой силой.