— В твоих же интересах, что бы я об этом не пожалел, — облокотившись об спинку кресла и явив на чёрной металлической зажигалке рыжий огонёк, только и пробормотал Лидер, прежде чем подпалить папиросу и тут же спустить с потрескавшихся губ слабый дымок. Запрокинув голову и молча взглянув на увитую паутиной и пылью тяжёлую люстру над головами, он тяжело вздохнул, всё ещё держа в руке зажигалку с нервно покачивающимся огоньком. — Откуда ты знаешь мою дочь? И то, что она восхищалась мной? Я думал, эта старуха уже успела ей мозги до основания промыть.
Закачав головой и осторожно сев, Мария всё же наклонилась, вновь коснувшись лбом до дрожащих колен и попытавшись привести сознание в норму. Её тошнило, и трясло, а огненный неприятный комок так и подступал к горлу, заставляя жмуриться и сипло вдыхать тёплый воздух. Ей надо прогуляться, если она не хочет оставить частичку себя в этом времени.
— Мне надо… прогуляться, — наконец выдавила из себя та, осторожно поднявшись на ноги и тут же почувствовав, как голова начала неприятно кружиться, а рвота так и подступать к горлу. Схватившись за стоящую у дивана резную трость и облокотившись об неё, девушка прикрыла ладонью рот, закрыв глаза и вновь сипло вдохнув тёплого воздуха. Лучше бы она снова умерла, а не испытывала весь этот ужас….
— Тогда позвольте проводить, — не без скрытой усмешки ответил мужчина, накинув на плечи старый потёртый плащ с широким воротом и ремнём на талии, и только после направился к дверям.
Вновь тряхнув головой и как-то не собираясь разжимать трость, чувствуя, что без неё просто снова свалится на пол, Мария последовала следом. Каждый шаг казался испытанием, словно взяли и пришили совершенно другие ноги, и что бы вновь ходить на них надо было привыкать к этому непривычному онемению и усталости. Да, она устала. Устала все эти дни бежать от безликих, которые почему-то в одночасье показались жалкими буквами на страницах старой бумаги. Все эти дни она бегала, грубо говоря, по тексту! Жила в книге и полностью погубила её… теперь же надо разобраться, что пошло не так, и можно ли это исправить. Да, она снова в реальности о которой мечтала чуть ли не каждую минуту. Но эта не та реальность, точнее, не то время… неужели такое вообще возможно?
Покинув оказавшийся настолько душным дом, пропитанный вином и сигарами, девушка чуть ли не с наслаждением вдохнула холодный морозный воздух, подставив лицо ветру и чувствуя, как рыжие вихри волос скользят по спине. Натянув рукава уже успевшего подсохнуть тёмного свитера на озябшие руки, она неуверенно ступила на заскрипевший под ботинками щебень, идя следом за тёмной фигурой в потрёпанном пальто. Высокий не заправленный воротник торчал во все стороны, от чего мужчина казался ожившим пугалом с растрёпанными волосами и сигарой в плотно сжатых губах. Приближаться к нему, а особенно начинать разговор, как-то совершенно не хотелось, словно какая-то неприступная преграда выросла между ними. И неужели этот тип и вправду её… прадед? Об этом даже думать не хотелось.
Они обошли мрачный, грозно возвышающийся в одиночестве, семейный особняк, подходя к плату идеально круглого чёрного озера с белым причалом и слабо покачивающейся синей лодкой. Берег тут был усыпан мелкими серыми камешками, что сменялись короткой жёсткой травой. Некогда покрытая щебнем тропинка терялась между молодыми ивами, склонившими свои лохматые головы к самой воде, словно о чём-то шепчась с ней, затихая, когда они проходили мимо. Порой вырастали чёрные, оплетённые плющом, покосившиеся скамейки, на которые даже смотреть было жалко, не то что присесть.
— Позвольте спросить, — наконец начала Мария, спустив с губ белый клубящийся клубок пара. — Возможно, это покажется вам странным, но какой сейчас год? Желательно узнать точную дату.
Вызволив из глубоких карманов плаща руки и наконец докурив папиросу, он вздохнул. Вздохнул тяжело, словно ему было неприятно говорить, и каждое слово отдавалось болью во всём теле.
— Двадцать восьмое декабря тысяча девятьсот тридцать девятого года, — наконец, равнодушно произнёс Лидер, словно ничуть не удивившись словам собеседницы. — Осталось ровно три дня до сорокового…
— Ясно… — попытавшись сдержать тяжёлый вздох прошептала она, замерев и взглянув на чёрную гладь воды. Мелкие листья ив, кружась, как многочисленные кораблики скользили по ней, создавая еле заметную рябь и почему-то заставляя сердце больно сжиматься. Всё это реальность. Настоящая, ужасная реальность, от которой хочется бежать, но больше некуда. Главный герой умер, погиб, и второй книги больше нет, как и всего того, что должно было произойти. Она в ловушке, в которую сама же себя загнала. И как отсюда выбраться? Переписать сюжет? Ну да, попробуй это сделать, раз первое издание вышло девять лет назад, а оригинал мог быть потерян.
Заправив вьющиеся пряди волос за уши и невольно коснувшись уже успевшего покрыться тёмной коркой кожи шрама на щеке, она невольно опустила руку. Реальность. Всё это реальность, иначе шрам бы не сохранился, как и вырезанный знак бесконечности на ключице. Но разве это возможно?..
— Скажите, — не отрывая взгляда от чёрной спокойной воды озера прошептала Мария, — вы верите, что книги могут однажды ожить? Ожить по-настоящему, а не в нашем воображении? Лично я не верю до сих пор, но часть меня почему-то говорит, что это не так… что слова на бумаге порой несут больший смысл, чем сама жизнь. А писатели… писатели провидцы, которые как создают миры, так и разрушают их. Одно их слово способно изменить целую историю, сущность человечества… впрочем, не вам ли это знать? И мне ли об этом говорить?
— А если ближе к делу? — даже не вслушиваясь в её слова довольно грубо поинтересовался Лидер, смотря, как на конце зажигалки то и дело, что вспыхивает рыжий огонёк.
— А если ближе, — задержав дыхание, невольно нахмурилась та, — то что насчёт вашей книги?
— Какой из? У меня их было много, так что лучше уточняйте.
Кинув в его сторону оценивающий взгляд, Мария вдруг усмехнулась. Так вот в кого у неё такой характер, не мудрено, что Виктор так от неё отделаться хотел. С таким человеком не то что говорить, сжиться трудно — обязательно вытравит. И всё же за этой чёрствостью скрывалось нечто большее, и явно трагичное. У него с Викторией была непростая судьба: любимая жена и мать покинула этот мир слишком рано, а что бы хоть как-то взбодриться, он начал писать историю. Историю, что однажды стала реальностью.
— Я говорю про «Мир Азриэля», — спокойно произнесла девушка, заметив, как мужчина даже дрогнул, тут же нахмурившись и явив на лбу тёмную складку, но всё же продолжила: — Насколько я знаю, сначала главным героем была ваша дочь, но после вы изменили решение, поменяв её на парня по имени Виктор… скажите, чем закончилась эта история?
Грардер молчал. Молчал так долго, что Мария удивилась, сколько у неё терпения, раз она до сих пор стоит на берегу чёрного озера под этим холодным ветром с порой мелькающими серебристыми снежинками, сжимав озябшими пальцами трость. Он был непробиваемым, словно его взяли и сломали, списав со счетов и выбросив как тряпичную куклу. А он даже и не попытался хоть что-то изменить, в итоге лишившись и дочери, и благородного имени…
— Я убил героя, — наконец произнёс он голосом полного льда и железа. — Я планировал написать три книги, и начал вторую… но после Викторию забрали. Я пробыл с нею не так долго, и навещал ещё какое-то время, пока её бабушка не сказала, что не желает меня видеть. Она пустила слух о том, что я уехал за границу, и не дала больше шансов видеться с моей дочерью… помню, что прислал ей оригинал книги, не знаю, сохранился он или нет, а второй, с парнем, продал на аукционе. Писать больше не было сил, и я закончил только одну книгу. Без счастливого конца. Их мало в жизни, особенно сейчас.
— И поэтому вы решили, раз у вас ничего не сложилось, так и пусть и у героя ничего не сложится?
Уловив на себе его полный недоумения и безразличия взгляд, девушка еле перевела дыхание, зная, насколько сейчас всё будет трудно для объяснения. Сказать всё в лоб явно не получится — он вряд ли поверит, особенно когда несколько часов назад готов был запустить ей пулю в грудь и отравить непонятно чем.
