Что-то вдруг разбудило его. Открыв глаза, Элимер первым делом убедился, что Шейра все еще здесь. Действительно, девушка все так же сидела у костра. Вероятно, она и не ложилась спать.
Встретив его взгляд, она пробормотала:
– Спасибо за шкуры.
– Что? – вырвалось у Элимера.
– За шкуры, – повторила она. – Без них я бы совсем замерзла.
Элимер ничего не ответил, только продолжил разглядывать ее, освещенную пламенем. Теперь он заметил, как она похорошела за эти дни: исчезла болезненная худоба, не так резко выделялись скулы. Кажется, даже взгляд стал мягче. Определенно, пребывание в лесу пошло ей на пользу. Жалко ее уводить, но иначе поступить он не мог, все-таки собственные желания были для него важнее. Словно услышав его мысли, Шейра пробормотала без надежды в голосе.
– Оставил бы меня здесь. Не пойму я, чего ты хочешь.
– Тебя, – глухо проговорил Элимер, приподнявшись на локте.
– Что?
– Тебя. Я сказал, что хочу тебя.
Повисло молчание. Шейра сидела у костра, боясь пошевелиться, и во все глаза смотрела на кхана. Но в следующее мгновение вскочила с земли и бросилась прочь, но Элимер оказался быстрее, и вот уже ее запястья оказались зажаты в его руках.
– Не бойся, айсадка, – произнес он охрипшим от страсти голосом, прижимая ее к одному из окружавших поляну деревьев, – я постараюсь не быть грубым.
А в следующий миг вождь укусил ее губы, а потом принялся ласкать ее шею и плечи. Шейра старалась увернуться, пыталась сопротивляться, но он почти лишил ее возможности двигаться. Она почувствовала себя совершенно беззащитной перед этим опасным человеком, почти парализованная его горящим взглядом, обездвиженная весом его тела. Она понимала – ей не справиться с сильным мужчиной, однако сдаваться не собиралась.
– Отпусти, ты, гнусный пожиратель падали! – и вцепилась зубами в его предплечье, разодрав кожу до крови. Но шакал словно не почувствовал этого. Он и не думал останавливаться. И лишь через какое-то время тиски его рук разжались, освободив запястья Шейры, и принялись жадно скользить по ее телу. И казалось бы, вот он – шанс! Она попыталась дотянуться ногтями до его лица, но вождь снова перехватил ее руки.
– Забудь, что я кхан, а ты – айсадка, – прохрипел он. – Я не враг, я просто мужчина. И ты сводишь меня с ума!
И что-то произошло с ней, затуманило разум. Ее собственные пальцы вместо того, чтобы выцарапать врагу глаза, зарылись в его волосах, губы забыли слова проклятий и раскрылись в ожидании поцелуев, а сердце заколотилось не от леденящей ненависти, а от жаркого влечения. Тело, собственное тело подло предало хозяйку, задрожало в сильных руках врага, подчинилось этим черным глазам, которые непривычно тепло взирали с жестокого лица. Она больше не могла противиться. Сейчас впервые познала она влечение, находясь в относительно ясном сознании, ведь раньше, в ночи Весенней Луны, все происходило в полубессознательном бреду. Она впервые по-настоящему ощутила влажные прикосновения губ и требовательные ласки.
И лишь когда все закончилось, и они лежали, распластавшись, на земле, пришло болезненное осмысление. Молниеносно отскочила Шейра в сторону, успела заметить ошарашенный взгляд вождя, и сразу же повернулась к нему спиной, лишь бы не видеть его лица. Лишь бы не видеть его самого.
– Шейра, – услышала она голос, который сейчас звучал мягко, – моя дикарка… Моя Шейра…
Она почувствовала легкое прикосновение к плечу, вздрогнула и отодвинулась еще дальше.
– Не смей, шакал, притрагиваться снова, – прошипела.
Ей было стыдно, мучительно стыдно. Она, айсадка, только что отдалась врагу. Его руки только что заставляли изнывать в истоме, а ее пальцы – ее проклятые пальцы! – ласкали его. О, Великие Духи! Она и… шакал! Нет, нет! Проклятье! Он желал, чтобы она подчинилась ему. И она подчинилась. Ночь и тьма! Он захотел ее – и получил! Наверное, он привык получать желаемое. И даже она – она, айсадка! – стала его добычей. О, Духи, как стыдно!
Шейра ощутила, как его руки снова опускаются ей на плечи и пытаются развернуть к себе. Она стряхнула их, вскочила на ноги и встала по другую сторону от костра.
– Ну, теперь отпустишь меня? – бросила девушка, наконец-то взглянув кхану в глаза.
Он не торопился отвечать, долго вглядывался в ее лицо, и лишь затем выдавил:
– Так ты что же, только из-за этого…
Договорить он не успел, ибо Шейра злобно выпалила.
– Да! А ты думал что? Из любви? Да как же это – тебя любить? Мне противно было! Ты – шакал! Стервятник! Ненавижу!
Айсадка не заметила, как лицо Элимера вновь застыло, превратившись в маску, слишком одержима она была собственным гневом.
– Ты узнал пророчество, ты получил меня – получил, что хотел. Отпусти теперь!
– Я всегда получаю, что хочу. Любые прихоти, – холодно усмехнулся он. – Но с чего ты взяла, что я отпущу тебя?
– Почему нет?! – крикнула она яростно.
– Потому что ты – моя. И я желаю тебя всю, желаю, чтобы ты покорилась мне. И ты покоришься. Добровольно.
– Что? – пролепетала девушка, стараясь не выпустить наружу подступающие к глазам слезы, и свистящим шепотом добавила:
– Я тебя ненавижу, мерзкий падальщик.
– Я знаю, – снова усмехнулся вождь, с видимым безразличием пожимая плечами. – Но это не изменит твоей судьбы.
И замолчал. Молчала и айсадка. Они просидели так, не сказав ни слова, до самого рассвета. И молчали бы и дальше, если бы не явился Еху. Ветки раздвинулись, открывая их взорам старика. Бурый пробежал вперед, остановился, прижал к затылку уши, оскалился и угрожающе зарычал.
– А ну, Бурый, спокойно! – сказал старик, придерживая пса за загривок. – Великого Кхана не признал?
Пес, успокоенный голосом хозяина, подошел и все еще недоверчиво обнюхал Элимера. Затем, видимо убедившись, что этот запах он когда-то уже слышал, лениво отошел от кхана и радостно направился к Шейре.
– Тебя даже животные не любят, вождь, чего же от людей ты ждешь? – насмешливо выдала она, и, увидев, как мимолетно дернулось его лицо, злорадно усмехнулась: оказывается, и шакала можно ужались словами.
Наверное, чтобы сгладить неловкость ситуации, Еху улыбнулся и сразу обратился к своему государю:
– А я уж думал, когда снова Великого Кхана увижу! Ну, хоть в этот раз-то задержишься?
– Нет, Еху. Я только Шейру забрать приехал.
– Гостью нашу забираешь, значит, – повторил печально старик. – Это жаль, весьма жаль. Я уж к ней попривык, да и Бурый мой огорчен будет, очень уж они сдружились.
– Я заметил, – сквозь зубы выдавил Элимер. – Но время не терпит.
– Ну, что ж, надо так надо, – квело покачал головой старик.
– Собирайся, – обращаясь к девушке, бросил Элимер, едва удостоив ту взглядом. Потом подумал и добавил: – Попрощайся с Еху, не буду мешать. Но не задерживайся. Жду тебя у опушки. Дорогу найдешь, не заблудишься.
Он скользнул к деревьям, но когда взгляд его упал на огромный, набитый всякой всячиной мешок, который принес из деревни старик, обернулся.
– Еху, я ведь уже давно предлагал отправить тебе помощника. К чему таскать на себе такую тяжесть?
Старик возмутился:
– Да я еще крепок и полон сил! На кой мне тут безмозглый юнец, еще учи его всему!
– Ну, – усмехнулся Элимер, – тогда лошадь тягловую тебе пришлю.
Еху замахал руками в непонятном испуге.
– Что ты, что ты! Сдалась мне здесь животина эта? По лесу на ней не проедешь, а в степь я не так уж часто выхожу. Опять же, ухаживай за ней, следи. Уж извиняй, повелитель, но мне как-то на своем горбу привычнее, – и, неожиданно смешавшись, прибавил: – Да и боюсь я, Кхан, копытных этих, как представлю, что на спину такой тварюги забираться надо, так сразу дурно делается.
